Королева медленно и задумчиво кивала.
— Ну конечно. Ты такая же лживая, как и все Невилли. Как я могла принять тебя в свою семью? Ведь ты с колыбели впитала в себя ложь и двуличие. Стоит Йоркам поманить, и вы готовы ползти за ними куда угодно. Мало того, ты все еще влюблена в Ричарда Глостера. Вздыхать о нем тебе не мешает даже замужество.
— Это не так!
Я не имела права молчать перед лицом таких обвинений. Просто не имела права. Молчание расценили бы как согласие.
— И ты думаешь, я тебе поверю? Когда ты в последний раз разговаривала с Глостером?
— Я с ним не разговаривала. В последний раз я видела его, когда наша помолвка была разорвана и я покинула Англию. С тех пор прошел целый год. — Одна мысль о том, как может расправиться со мной королева, приводила меня в такой ужас, что я готова была с пеной у рта отрицать все ее догадки. — Между нами ничего нет. Я всей душой предана своему супругу, милорду принцу.
— Быть может, она и не девственница вовсе, — хитро прищурившись, предположил Эдуард.
Мне было ужасно стыдно. Но сильнее стыда была ярость, под стать ярости Эдуарда, вызванная тем, что меня прилюдно вынуждают отвечать на такие вопросы. В моей душе взметнулось пламя возмущения, заслонив от меня все окружающее. Сквозь алые языки гнева я в упор посмотрела на супруга и буквально взорвалась ответом:
— Я девственница! Я была таковой, когда мы обвенчались, следовательно, я ею остаюсь, и не по собственному желанию. — От этого намека щеки Эдуарда покрылись красными пятнами, что привело меня в несказанный восторг. Я продолжала: — Я храню верность своим брачным обетам. И я храню верность вам, милорд супруг, хотя вы до сих пор не предъявили на меня своих прав. Так что у вас нет оснований обвинять меня в супружеской измене.
— Телесно да. А мысленно? — Он опять оскалился, пытаясь нащупать почву под ногами. — Ты недостойна быть моей женой.
— Я не заслужила вашего недоверия. Я не дала вам для этого ни малейших оснований.
— Довольно! — распорядилась королева. — Отправляйся к себе. За тобой будет установлено самое пристальное наблюдение. Скоро мы будем в Англии. Молись, чтобы месье де Уорик исполнил свои обещания, или я без малейших колебаний расторгну этот фарс, именуемый браком.
Я хотела выполнить ее распоряжение. Все, что угодно, лишь бы не видеть этих блестящих зачарованных глаз, со всех сторон увлеченно наблюдающих за моим унижением, которое грозило на долгие недели стать темой для придворных сплетен. Однако выход из зала мне преградил принц. Королева пыталась остановить сына, но он раздраженно высвободился и угрожающе шагнул ко мне.
— Я думал, ты желаешь мне удачи. Как же я в тебе ошибся! Но теперь все узнали о твоем предательстве.
К счастью, он уже разжал кулаки. Я не успела увернуться от его удара, таким стремительным и точным было движение Эдуарда. По комнате разнесся звук пощечины. Меня еще никогда не били. Во всяком случае, с такой злобой и силой. Я одновременно ощутила боль в скуле и воцарившуюся вокруг ватную тишину. На мгновение мир передо мной померк, и я зашаталась, пытаясь удержаться на ногах и совладать с выстрелившей в мозг острой болью. Но я не упала. Ни за что! — твердила я себе. Моргая от боли и от шока, я призвала на помощь все свои силы и самообладание. Я подняла голову и в упор взглянула в горящие глаза принца.
— Я не совершила ничего дурного и не заслужила подобного обращения, милорд. — Я сама изумилась собственному хладнокровию и спокойствию, с которым мне удалось произнести эти слова. — Вы ко мне несправедливы. Я клянусь в своей невиновности, и пусть все присутствующие будут мне свидетелями. Возможно, вы этого добиваетесь? Я не разговаривала с герцогом Глостером с того момента, когда мой отец восстал против Йорков и предложил свою помощь Ланкастерам. — Мне даже удалось присесть в реверансе, хотя он вышел несколько неуклюжим. — Вы напрасно меня обидели.
Я с необычайным достоинством склонилась перед принцем и королевой, а затем развернулась и покинула комнату. Не успела я выйти за дверь, как толпа придворных зашевелилась, зашуршала и зашепталась.
Пока кровоподтек на моем лице не сошел, я скрывала его под толстым слоем белой пудры. Я спрашивала себя: быть может, мне стоит выставить на всеобщее обозрение склонность моего мужа к насилию, но все во мне восставало против подобной идеи. Я не желала становиться предметом новых пересудов или, того хуже, жалости. А меня, вопреки ожиданиям, не заперли в комнате, и мне пришлось, как ни в чем не бывало, выполнять свои обязанности, то есть служить королеве под пристальными взглядами окружающих. В каком-то смысле это было своеобразным заточением, потому что я ни на мгновение не оставалась одна. Леди Беатриса даже спала со мной в одной постели, правда, отодвигалась от меня как можно дальше, рискуя свалиться на пол. Хуже того, мне запрещено было видеться с мамой. А Марджери, которая могла бы хоть немного меня утешить, уплыла в Англию вместе с Изабеллой. Принц обходил меня десятой дорогой. Таким образом, я была вынуждена рассчитывать только на себя. Никто не помогал мне в эти трудные дни сохранять самообладание и демонстрировать всем чудесное настроение. Зато я обнаружила в себе необычайную стойкость. Я отгородилась от мира холодной и неприступной гордостью. Я поддерживала беседу, когда от меня это требовалось, вышивала, читала королеве и сама изумлялась собственной выдержке. Я никогда не плакала, удерживаясь от слез даже ночью, когда сопение леди Беатрисы указывало на то, что она крепко спит. Я сухими глазами смотрела в ночную тьму, понимая, что не имею права на слабость в этом враждебном окружении. Я впервые призналась себе, как сильно я боюсь принца. Разгулявшееся воображение рисовало мне ситуации, в которых он разделывался со мной так же, как с моими птичками.
Жалкие крохи утешения я получала лишь от Беатрисы. Однажды, когда я, сидя перед зеркалом, пыталась получше замаскировать кровоподтек, она подошла ко мне и, остановившись у меня за спиной, произнесла:
— Меня восхищает ваше мужество. — С этими словами фрейлина подала мне баночку с пудрой. — Не всякий способен выдержать гнев королевы. Мне кажется, стоит нанести еще немного пудры вдоль скулы. Тогда синяк будет практически незаметен.
— Это вы отнесли письмо Маргарите, — резко обернулась я к ней.
— Да, я, и не раскаиваюсь в этом. Если бы я этого не сделала, его нашел бы кто-нибудь другой, и тогда наказали бы меня. Не стоит сердить королеву. Я думаю, вам тоже следовало бы это запомнить. — Беатриса пожала плечами. — Позвольте, я вам помогу.
Ловкими движениями она нанесла пудру на мое лицо и, не говоря больше ни слова, вышла. Но и за такую малость я была ей очень благодарна.
Что касается Ричарда, то я запретила себе даже думать о нем. Но мои сны были мне неподвластны. Я не могла по собственной воле определять их содержание, поэтому он являлся ко мне в грезах. Тем не менее эти сны были смутными и тревожными, в них было много крови и насилия, и они меня не радовали. Однажды я проснулась и смогла в мельчайших деталях припомнить то, что мне привиделось. Ричард и принц Эдуард стояли рядом в каком-то огромном, исполненном теней здании. На полу между ними лежал клинок. Они оба одновременно потянулись к нему, и я испуганно вскрикнула. Но я не увидела, кто из них первым успел схватить оружие, как и того, что произошло сразу вслед за этим. Что я увидела, так это лужу крови, растекающуюся по истертым каменным плитам пола.
Когда я проснулась, у меня стучало в висках, а за окном бушевал очередной шторм.
Разумеется, письмо Ричарда было для меня утрачено. Навсегда. Маргарита разорвала его на мелкие клочки и бросила в пылающий камин.
Англия. Наконец-то вдали показались плавные очертания прибрежных холмов. С каждой минутой они увеличивались и становились все отчетливее.
— Что вы будете делать, милорд, когда мы сойдем на берег?
У самого берега теснились рыбацкие хижины, чуть дальше виднелись жилища торговцев, а также башенки и зубчатые стены крепости. Мы подплывали к Веймуту, городку на южном побережье Англии, где королева рассчитывала набрать войска. Вполне возможно, что где-то в засаде нас поджидали вооруженные сторонники Йорков, но я могла думать лишь о том, с каким облегчением я ступлю на твердую землю, которая не будет качаться и убегать из-под ног.