— Он выдал твою сестру замуж за Кларенса вопреки запрету Эдуарда. Разве не так? — отрезала моя царственная собеседница. — Разве это не бесчестный поступок? Ведь тем самым Уорик предал оказанное ему доверие.

— Это действительно так. Идея этого брака принадлежит ему. — Мои мысли отчаянно метались в поисках какого-нибудь объяснения этому откровенному неповиновению воле монарха. — Возможно, это действительно предательство, потому что Эдуард выступал против этого союза. Но его светлость Кларенс уже достаточно взрослый и не нуждается в разрешении брата на брак. — Я повторила только то, что уже слышала. — Но он нуждался в разрешении Папы Римского, и он его получил. Моя сестра также имела право на самостоятельный выбор. — Что ж, я сделала все, что могла.

Маргарита не удостоила меня ответом, царственно отмахнувшись от моих разъяснений. Я испытала облегчение.

— А сколько тебе лет? — внезапно спросила она.

Это прозвучало так неожиданно, что я мгновенно насторожилась.

— Четырнадцать, ваше величество.

— Гм-м. — Королева с головы до ног окинула меня таким взглядом, словно я была низшим созданием, кем-то вроде таракана, и ей хотелось раздавить меня каблуком своей золоченой кожаной туфельки.

Мы молча ожидали, а напряжение продолжало нарастать, пока все пространство под высокими сводчатыми потолками зала не оказалось заполнено излучаемой Маргаритой враждебностью. Ее ненависть давила на наши плечи так же сильно, как и жара. Наконец Маргарита перевела взгляд на графиню.

— Ваш муж опорочил мое доброе имя. Тем самым он бросил тень на происхождение моего сына. Он осмелился утверждать, что Эдуард — плод внебрачной связи. Как я могу его простить?

Что было толку отрицать общеизвестные факты?

— Граф искренне об этом сожалеет, ваше величество. Он знает, что поступил дурно, раскаивается и готов просить прощения за вред, причиненный вам и принцу. Мой господин страстно желает добиться вашей благосклонности и позволения верой и правдой служить вам.

Как жалко выглядели эти заверения в раскаянии графа Уорика! Маме было противно унижаться перед этой женщиной. Это чувствовалось в ее напряженно застывших плечах и легком колебании прозрачной вуали. Но она держалась безукоризненно почтительно, и ее спокойный голос даже не дрогнул.

Впрочем, на Маргариту это не подействовало.

— Ваш муж хочет просить прощения и позволения служить Ланкастерам? Ха! Только потому, что иначе он вообще не сможет вернуться в Англию. Раскаивается он, как же! — Долго сдерживаемый гнев вылился во вспышку яростного негодования. — Лжецы! Вы все лжецы! Готовы говорить все, что вам выгодно. Возможно, вы назовете это прагматизмом. А я называю это лицемерием. — Она поднялась на ноги, да так резко и неожиданно, что фрейлины в растерянности отшатнулись. — Я бы порекомендовала вам смириться с тем, что вам придется провести всю жизнь в изгнании, пользуясь благосклонностью какого-нибудь иностранного монарха и его двора. Такова моя судьба, к которой меня приговорил ваш супруг. — Одной рукой приподняв юбки, другой Маргарита указала на свое платье. — Трудно жить в бедности тем, кто никогда не видел ничего, кроме роскоши.

Ее наряд был достаточно богат и расшит лентами и мехами. Но только сейчас я заметила, что он несколько поношен и не соответствует последней моде. Из украшений на королеве были лишь кольца. Видимо, остальные драгоценности ей пришлось заложить.

— Я знаю, что значит просить милостыню и постоянно экономить, — кивнула она. — Я уподобляюсь обычной торговке, распродавая и закладывая свое имущество. Но как отнесется к подобной перспективе гордый Уорик? Мне все это отлично знакомо, и я желаю, чтобы на его черную душу свалились те же унижения, только пусть они будут в три раза тяжелее. Запомните это, миледи, и не вздумайте больше обращаться ко мне за помощью. Я ни за что не возьму в союзники графа Уорика. — Последние слова Маргарита не произнесла, а скорее изрыгнула, после чего отвернулась от нас и слегка наклонила голову, прощаясь с Людовиком, который за все время не произнес ни звука. — Ваше величество, я выполнила вашу просьбу. Я встретилась с предателями, и мне больше нечего им сказать. А теперь я желаю удалиться к себе.

Какой унизительный провал нашей миссии! Гордо вскинув голову, мстительная Маргарита покинула наше общество. Мы могли сообщить графу лишь о том, что уступать она не намерена.

По крайней мере Анжерский замок был значительно удобнее Амбуаза.

И еще в Анжере была библиотека. Это позволяло мне хотя бы на несколько часов укрыться от окружающей действительности и забыть о своих бедах. Разумеется, она не могла соперничать с великолепной коллекцией книг и манускриптов в Вестминстере, но когда неожиданно задождило, я с головой ушла в романы, исторические исследования и книги о растениях, найдя в них увлекательную замену благочестивым творениям, подсовываемым мне леди Мэшем.

Итак, мы поселились в очередном королевском замке. Несмотря на нашу привычку к странствиям, нам было не по себе в этом чуждом окружении. Повсюду были чужие вещи и чужие слуги, не считая самых преданных, последовавших за нами в ссылку. Одним словом, все тут было странным и незнакомым. Все мое имущество умещалось в маленьком деревянном сундучке. Платья и рубашки, подбитый мехом зимний плащ, немногочисленные украшения, необходимые для выходов в свет… и еще металлическая птичка и вышитые перчатки… Как мы были уязвимы и беззащитны! Королева Маргарита, обосновавшаяся в Анжере задолго до своего замужества, явно чувствовала себя здесь хозяйкой. Она ясно давала нам понять, что ее голос будет решающим в любых переговорах, одновременно как будто вовсе не замечая нашего присутствия.

Впрочем, после ее решительного отказа никаких переговоров и не предвиделось.

Прошло чуть больше недели, и очередной ливень заставил нас с Изабеллой укрыться от сырости и ненастья в библиотеке. Хохоча и отряхивая с платьев капли дождя, мы вбежали в эту мрачноватую комнату с высокими потолками. Наши щеки раскраснелись, и на несколько минут к нам вернулась былая веселость.

И вдруг мы поняли, что мы здесь не одни. Прежде нас в библиотеке укрылся высокий молодой человек в элегантном темно-синем бархатном костюме с шелковой отделкой. Пылающий в камине огонь отбрасывал блики на его светлые волосы. Юноша был занят тем, что скороговоркой отдавал распоряжения одному из слуг, в котором я узнала Томаса, младшего оруженосца графа. Угловатый парнишка неловко переминался с ноги на ногу, слушая французского джентльмена.

— Принеси вина, — мягким, но не допускающим возражений голосом говорил тот, — а затем подбрось дров в камин. Тут слишком холодно. — Придворный обернулся, услышав звук открывшейся и закрывшейся двери и наш смех, и немедленно отвесил нам изящный поклон. — А затем обслужи этих леди. Я не сомневаюсь, что они тоже хотели бы подкрепиться.

Юноша был очень молод, не старше Изабеллы. Несмотря на его явную доброжелательность, отразившуюся на открытом улыбчивом лице, мне сразу стало не по себе. В его присутствии я вдруг остро ощутила, что мои волосы растрепались, а с подола капает вода. Я поймала себя на том, что расправляю складки вуали и одергиваю рукава. Почувствовав на себе внимательный оценивающий взгляд, я зарделась от смущения и досады. Томас, поначалу как будто не спешивший выполнять полученные распоряжения, вдруг взялся за работу. Насколько мне было известно, он владел французским, поскольку, как и любой отпрыск благородного рода, получил хорошее образование. Наверное, произношение и интонации молодого человека вызвали у него затруднения с пониманием обращенных к нему слов.

— Живее, парень, вина, — скомандовала я. — Слуги короля Людовика обычно расторопнее.

Вельможа снова улыбнулся и указал на резной серебряный графин и кубки на тонкой ножке, расположенные на столике поодаль.

Томас покраснел, засуетился, наполнил кубок и поднес его молодому человеку так, как его учили, слегка склонив голову, как и перед графом.

— Благодарю, — произнес молодой человек, принимая у него кубок, — но ты больше никогда не должен заставлять меня ждать. Ты очень молод и, наверное, не привык к придворным порядкам. — Он наклонился вперед и доверительно понизил голос. — Подавая мне вино, ты должен демонстрировать больше почтения.