Пленка была рассчитана на работу в течение суток, но обычно ее проверяли и стирали с нее ненужные записи через каждые шесть-восемь часов.

Коффин решил записать на нее свой голос с таким расчетом, чтобы сигнал был «принят» через семь часов. Мардикян к тому времени закончит дежурство возле саркофагов, но, вероятно, пойдет еще вздремнуть. Поэтому он не будет проверять пленку раньше, чем перед самым началом собрания.

Коффин решил воспользоваться вспомогательным магнитофоном. Он должен был записать свой голос так, чтобы его было абсолютно невозможно узнать.

И, естественно, вся запись должна быть очень неразборчивой, с внезапными ослаблениями и усилениями звучания, с огромным количеством помех — с визгом, скрежетом и надтреснутыми голосами звезд.

Включая этот модулятор, увеличиваем частоту колебаний и посмотрим, где же тут нужный уровень, какие величины нужны для того, чтобы…

— Что вы делаете?

Коффин резко повернулся, сердце его тяжело стучало.

В проеме двери маячил Мардикян. Когда он увидел, что самозванец — не кто иной, как сам адмирал, в его глазах появились недоумение и испуг.

— Что случилось, сэр?

— Вы ведь на вахте, — еле слышно проговорил Коффин. — Дежурите возле саркофагов.

— Сейчас перерыв для чая, сэр. Я подумал, что я проверю и… — юноша оттолкнулся и вплыл в рубку.

В обрамлении измерительных приборов и транзисторов он напомнил Коффину какого-то футуристического святого. Но на смуглом юном лице блестели капельки пота; стекая с него, они маленькими шариками медленно дрейфовали по направлению к вентиляционной решетке.

— Убирайся отсюда! — хрипло выдохнул Коффин, и тут же сразу произнес:

— Нет, я не то хотел сказать. Оставайтесь на месте!

— Но…

Адмирал мог поручиться за то, что прочел мысли Мардикяна:

«Если старик по воле судьбы ополоумел от космоса, то что же теперь будет с нами?»

Вслух же связист сказал:

— Да, сэр.

Коффин облизнул пересохшие губы:

— Все в порядке, — сказал он, — вы вошли слишком неожиданно, а нервы сейчас у всех на пределе. Вот почему я накричал на вас.

— Из-з-звините, сэр.

— Есть еще кто-нибудь поблизости?

— Нет, сэр, все на дежурстве, или…

«Я не должен был спрашивать его об этом!» — с опозданием подумал Коффин, увидев, как изменилось лицо Мардикяна. — «Теперь он осознал, что мы с ним наедине».

— Все в порядке, сынок, — повторил адмирал, но звук его голоса был похож на звук пилы, вгрызающейся в кость. — У меня возник небольшой план, и я здесь… э.. обдумываю его и… э…

— Да, сэр. Конечно.

«Успокоить его и удержать, пока дело не будет сделано. Потом увидеть Киви. Пусть принимает на себя ответственность. Я не хочу этого! Я не хочу быть главным шкипером, когда между мной и небом больше никого нет. Это слишком. Это может раздавить человека в лепешку.»

Загнанный взгляд Мардикяна начал блуждать по комнате. Наконец, он заметил магнитофон и черновики, которые Коффин еще не уничтожил.

Воцарилось молчание.

— Ну, вот, — сказал, наконец, Коффин. — Теперь вы знаете.

— Да, сэр, — голос Мардикяна был еле слышен.

— Я собираюсь записать это на ленту приемника.

— Б-б… Да, сэр.

Успокоить его тут! Ноздри Мардикяна трепетали от ужаса.

— Видите ли, — дребезжащим голосом сказал Коффин. — Это должно выглядеть, как на самом деле. Только так можно заставить их опомниться.

Получив такое послание, они с еще большим единодушием, чем раньше, будут стремиться попасть на Растум. Что же касается меня, то я буду возражать. Я скажу, что мне приказано повернуть назад, и что я не хочу наживать себе неприятности. Конечно, в конце концов, я позволю уговорить себя продолжить полет, но сделаю это очень неохотно. Так что никто не заподозрить меня в обмане.

Мардикян беззвучно шевелил губами. Коффин видел, что он близок к истерике.

— Это необходимо, — сказал адмирал и упрекнул себя в излишней суровости тона. Хотя, возможно, этого юношу не смог бы убедить даже самый искусный оратор. Откуда человеку, не такому закаленному, как он сам, знать, что такое нервный стресс? — Мы должны держать это в секрете, вы и я, иначе…

Нет, что толку было говорить? По причине собственной неопытности Мардикяну было гораздо легче поверить в то, что какой-то человек, — в данном случае Коффин, — свихнулся, чем осмыслить постепенное разрушение человеческой психики в результате месяцев одиночества и расстройства.

— Да, сэр, — прошептал Мардикян. — Конечно, сэр.

«Даже если он понял то, что от него требуется, — подумал Коффин, — он может проговориться во сне. Или я сам проговорюсь.»

Но тут же он вспомнил, что из всей флотилии один адмирал обладал привилегией иметь совершенно отдельную комнату.

Он тщательно разложил по полкам все приборы, которыми пользовался, и оглянулся.

Мардикян попятился назад, выпучив глаза.

— Нет, — прошептал связист. — Нет. Пожалуйста.

Он уже готов был закричать, но не успел. Коффин ребром ладони ударил его по шее. Мардикян согнулся пополам, и Коффин, сжав его ногами и одной рукой, кулаком другой руки нанес ему несколько быстрых ударов в солнечное сплетение.

Мардикян осел в воздухе, как человек, идущий ко дну. Коффин быстро протащил его по коридору до помещения медслужбы. Там он открыл бочку со спиртом, отлил немного, добавил гипосульфит и необходимое количество воды, размешал и сделал инъекцию. Хорошо еще, что во всем флоте не было ни одного профессионального психиатра. Если с кем-то случался срыв, то его просто усыпляли и держали в таком состоянии до возвращения на Землю и отправки в больницу.

Коффин проволок парня почти до самого шлюза и крикнул. С капитанского мостика появился Холмайер.

— Он начал бредить, а потом набросился на меня, — пропыхтел адмирал.

— Пришлось дать ему отпор.

Мардикяна привели в сознание для контроля, но поскольку он лишь бессвязно что-то бормотал, ему дали снотворное. Двоим было поручено уложить его в саркофаг. Коффин сказал, что должен проверить, не повредил ли офицер связи какое-нибудь оборудование, и с этими словами вернулся в радиорубку.

Тереза Дилени ждала его. Она ничего не сказала, а прямо повела капитана в свою комнату.

— Итак, — сказал Коффин, и у него перехватило дыхание, — согласно единодушно принятому решению, мы продолжаем путь к Растуму. Разве вы не рады?

— Я была рада, — спокойно ответила девушка, — до настоящего момента, когда увидела, что вы расстроены. Я сомневаюсь, что вы действительно беспокоитесь по поводу возможных неприятностей на Земле. Вы имеете полное право не подчиняться подобным приказам, если обстоятельства служат для этого оправданием. Так в чем же дело?

Коффин уставился в пространство позади нее.

— Я не должен был сюда приходить, — сказал он. — Но мне необходимо с кем-нибудь поговорить, а понять меня можете только вы. Согласны ли вы уделить мне несколько минут? Больше я вас не потревожу.

— До тех пор, пока мы не прилетим на Растум? — улыбка Терезы выражала сочувствие. — И к тому же вы не доставляете мне никакого беспокойства.

Выждав немного, она спросила:

— Что вы хотели мне сказать, адмирал?

Коффин все рассказал ей в коротких и жестких выражениях.

Девушка слегка побледнела.

— Малыш был действительно мертвецки пьян, а они даже не знали об этом, проводя процедуру усыпления? — спросила она. — Это ужасный риск. Он может умереть.

— Я знаю, — сказал Коффин, закрыв глаза.

Тереза опустила руку ему на плечо:

— Я считаю, что вы сделали единственно возможное, — мягко сказала она. — И если даже существовал какой-то лучший выход, у вас не было времени, чтобы его обдумать.

Закрыв лицо ладонью и отвернувшись от Терезы, Коффин тихо произнес:

— Если вы не донесете на меня, а я знаю, что вы этого не сделаете, значит, вы тоже нарушите один из своих собственных принципов: полная информация, свободное обсуждение и решение. Не так ли?