Лина столько раз прокручивала в памяти свой последний разговор с Энтони, что помнила его слово в слово.

— Я не забыла тот день, когда ты оставил меня в больнице. Ты пришел навестить меня и стоял поодаль такой… такой чужой, а ведь это было еще до твоего разговора с Марком! Я сразу почувствовала холодок отчуждения. Мне даже показалось, будто наша любовь умерла.

— Ты права, Лина, — признал Энтони. — Но лишь отчасти. Наша любовь не умерла, но ей грозила смертельная опасность. Вот почему я не мог не уехать.

Смертельная опасность? Но какая? Лина окончательно запуталась.

— О чем ты? Не понимаю.

Энтони опустил глаза на свои пальцы — длинные нервные пальцы хирурга — а когда поднял, Лина увидела в них неподдельную печаль.

— Понимаешь, Лина, после операции я внезапно осознал, что наши отношения не могут больше оставаться прежними. Я смотрел на тебя и видел не свою Лину, женщину, которую люблю и хочу сделать своей женой, а пациентку. Снова и снова я прокручивал в мозгу эту злосчастную операцию. Как я думал, что… — голос его дрогнул, — могу тебя потерять. Как занес скальпель и испугался, вдруг не смогу сделать разрез. — Энтони перевел дыхание и тихо закончил: — Понимаешь, я не знал, сумею ли все это забыть…

— Понимаю. — Лина кивнула. — Ну и как, ты сумел… сумел забыть? Кто же я теперь для тебя? Лина-пациентка или Лина-женщина?

Он улыбнулся.

— Просто Лина. Моя Лина… Из плоти и крови, живая прекрасная женщина, по которой я скучал всем сердцем!

Услышав эти слова, она почувствовала, как ее душу наполняет любовь. Любовь, которая всегда жила в тайниках ее души, а теперь, дождавшись своего часа, рвалась наружу.

— Вскоре после тебя Марк тоже уволился. — Лина заглянула Энтони в глаза. — Признавайся, твоих рук дело?

— Не совсем. Просто я не счел нужным и дальше скрывать, что он отравлял жизнь не только мне, но и тебе. — Заметив испуг Лины, Энтони поспешил успокоить ее: — Само собой разумеется, в подробности я не вдавался. Однако намекнул руководству больницы, что не помешает за ним присмотреть. Что и было сделано. Согласись, тот, кто использует служебное положение для достижения корыстных целей, не заслуживает доверия. А как Стэнтон обошелся с тобой? Мерзкий тип!

Энтони подался вперед, видимо намереваясь взять Лину за руку, но передумал.

— Я тебе не все сказал. Для моего отъезда была еще одна причина, хотя сама по себе она… — Он замялся.

— И что же это за причина? — спросила Лина, хотя уже догадывалась, о чем пойдет речь. — Ну говори, раз начал.

— Я понял, что между нами нет согласия по некоторым вопросам. Подсознательно я чувствовал, что ты жалеешь о своем решении бросить хирургию, но в то же время тебе не хотелось начинать новый курс, который потребует от тебя максимальной отдачи, и мы будем видеться все меньше и меньше. В тебе боролись два чувства — стремление стать хирургом и вполне естественное желание вести нормальную жизнь. И я понял: все девять лет, что мы прожили порознь, — во имя твоей карьеры — могут оказаться напрасной жертвой. Ты решила поставить на работе крест — во имя нашей любви. — Он усмехнулся. — Ирония судьбы! Помнишь наш разговор о компромиссе? Ты решила пожертвовать карьерой, как это обычно делают многие женщины. И меня осенило, как именно можно решить эту дилемму без жертв с твоей стороны.

Покачав головой, Лина прошептала:

— Теперь я совсем ничего не понимаю.

— Сейчас поймешь! Мне пришло в голову, что на компромисс могу пойти я. И кое-что придумал. Последние два года я провел в Штатах и собрал вокруг себя лучшие научные умы в области медицины.

Лина заметила, как воодушевился Энтони, рассказывая, но пока не догадывалась, к чему он клонит.

— Я нашел способ разрешить нашу дилемму! — торжествующе сообщил он. — Дело в том, что мой дед, когда я родился, основал трастовый фонд на мое имя. Понимаешь? Уйма нетронутых денег! Ты знаешь, я не прожигатель жизни, а деньги должны работать. Вот я и решил создать исследовательскую лабораторию, оснащенную по последнему слову техники, а финансировать ее будет мой трастовый фонд.

— Ты бросил хирургию? — недоверчиво уточнила Лина. — Вот так запросто?

Энтони широко улыбнулся и кивнул.

— И будешь заниматься административной работой?

Он покачал головой.

— Нет, руководить лабораторией я не собираюсь. Это не мое дело. Я хочу заняться исследовательской работой.

— А как же хирургия?

— Никак. — Он упрямо тряхнул головой. — Понимаешь, у меня тоже был кризис. Я вдруг заметил: чем больше работаю, тем меньше удовлетворения получаю. Честно говоря, я начал оперировать автоматически. И мне захотелось для разнообразия поработать не только руками, но и головой. Кстати сказать, свободного времени у меня теперь будет больше, чем у тебя. Лаборатория это не больница. И экстренных вызовов там не бывает, так что, если мы создадим семью, я смогу уделять детям много времени.

— Ты серьезно?

Энтони заглянул ей в глаза.

— А почему бы и нет?

— Хотя бы потому, что существует такой весьма распространенный феномен, как мужской эгоизм, — сухо заметила Лина. — Неужели тебя не волнует, что о тебе подумают люди?

— Ничуть! — Энтони помотал головой. — А с какой стати? Я достаточно умен, богат и красив, чтобы беспокоиться о том, как меня воспринимают окружающие.

— Ясно! От скромности ты не умрешь… — Лина с трудом сдерживала улыбку.

Он слегка нахмурился.

— Лина, я говорю совершенно серьезно. Понимаешь, я хочу, чтобы у наших детей было все. Особенно то, чего был лишен я. Хочу, чтобы мы были с ними рядом и чтобы у нас всегда хватало на них времени. Мне все равно, кто из нас двоих будет проводить с ними больше времени. Я хочу стать хорошим отцом и не хочу, чтобы мои дети учились в интернате и тосковали по дому. Понимаешь?

Лина молча кивнула. Она представила себе детство Энтони — обеспеченное, но лишенное родительской ласки — и сердце защемило от жалости. Пусть в ее детстве не было материального благополучия, зато она никогда не испытывала недостатка в родительской любви.

— Знаешь, меня захватила исследовательская работа, — продолжал Энтони с энтузиазмом, и Лина представила, как он сделает научное открытие, которое послужит на благо всему человечеству, и как она будет гордиться Энтони.

— Мне повезло, что у меня есть возможность заниматься любимой работой, — тихо сказал он. — Сейчас это второе по важности дело в моей жизни.

Лина смотрела в любимые глаза и думала: пусть это глупо, но я все равно задам вопрос, который он мне навязывает.

— А какое же самое главное?

Энтони улыбнулся.

— Неужели ты до сих пор так и не поняла? Стоять насмерть, пока ты не согласишься стать моей женой.

Ну разве такого переспоришь? И Лина задала еще один глупый вопрос:

— А что ты сделаешь, если я скажу «нет»?

Энтони пожал плечами и, гипнотизируя ее взглядом, ответил:

— Буду убеждать тебя. Используя все доступные мне средства.

Сердце Лины снова сбилось с ритма.

— Какие именно?

Она не поняла, как это случилось — может, Энтони придвинул стул, а она не заметила? — но каким-то неведомым образом она оказалась в его объятиях, а их губы встретились.

— Например, поцелуи, — шепнул Энтони. — Я всегда считал их довольно эффективным средством убеждения.

— Вот как?

— Вот так! — И он немедля подтвердил справедливость своего высказывания делом.

У Лины перехватило дыхание, и Энтони оторвался от ее губ, но она тут же приникла к нему снова.

— Должен тебя огорчить, Лина. В дверь только что заглянула какая-то медсестра — ты-то ее не заметила, но то, что она увидела, повергло бедняжку в шок. Думаю, радость моя, нам пора подыскать местечко поукромнее.

Лина вспыхнула. Вот и пришел конец ее репутации стойкой мужененавистницы!.. Господи, как же она его любит!

— Ты прав, Энтони. Давно пора!

Приподняв ее лицо за подбородок, он спросил:

— Так ты станешь моей женой?