– Семенов! – крикнул он, хватаясь за голову. – Харэ стучать! И так башка раскалывается!

Пространство вокруг наполнял далекий металлический стук. Бам! Бам! Бам! Бам! Будто молотком по мозгу. Сменный не выдержал и снова позвал Семенова.

– Так это не я, товарищ старшина! – сказал солдат, подбежав к начальнику – Это в герму стучат…

– И давно?

Голова ужасно болела.

– Давно! – довольный ответом Семенов улыбнулся.

– А что ж ты меня не позвал?!! – рявкнул на паренька старшина.

– Дык, это… – смутился боец. – Найти вас никак не могли…

Старшина лишь махнул рукой и направился к шлюзовой камере, которая служила источником немалого дохода. Открывание гермодверей, по любому поводу и без, категорически запрещалось. Соблюдение непроницаемости было вопросом жизни и смерти. Радиационная пыль, мутанты и атаки неприятеля являлись достаточным аргументом для того, чтобы массивные ворота оставались наглухо закрытыми, а использовался лишь узкий коридорчик с автоматизированной системой шлюзов и камерой дезактивации. Но такие коридоры имелись далеко не везде. Поэтому те станции-счастливицы, которые владели выходами на поверхность, не только в любое время пропускали за добычей своих сталкеров, но и брали за это немалую пошлину с чужих. Через окошко из бронированного стекла можно было легко разглядеть численность и вид скопившихся у ворот существ. В прежние времена, когда работала внешняя фотокамера, не требовалось даже выходить к первой двери, но уже лет десять как сложная видеотехника приказала долго жить.

Крепкий удар подкованным ботинком по шлюзовой двери сразу прекратил дробь с внешней стороны, и там воцарилась полная тишина, но в голове старшины шум все еще раздавался.

– Открывайте скорей! У нас раненый! – у окошка маячили две фигуры.

– Люди, – пробормотал сменный и задумчиво посмотрел в сторону Семенова. – Да-а-а уж… раненый… – протянул он. – И угораздило заступить старшим именно сегодня…

По створке снова ударили. Мужчина очнулся.

– Пароль! – потребовал старшина.

– Какой пароль?!

За дверью послышался слабый стон. А может, это жалобно отозвалась больная голова.

– Мы не с вашей станции… Мы вообще не с Ганзы…

– Вход тридцать патронов. С человека.

– Открывай скорей, сукин ты сын! Получишь вдвое!

Начальник смены тяжело вздохнул и развернулся, чтобы отойти от входа в шлюзовую. Дверь камеры очистки медленно закрылась за ним.

– Ладно… – мужчина сделал еще пару шагов и остановился, пытаясь собраться с мыслями. – Кирюхин, Власов, готовьте раствор! Сейчас этих, с поверхности, будете чистить! Потом в карантин их. А я пошел докладывать о незваных гостях.

На станции Сталинская, бессменной столице северо-востока Красной ветки, жизнь текла по привычному распорядку. Казалось, что смены руководства никто и не заметил. Или на эту смену всем было просто плевать. Общественные учреждения – баня, грибные плантации, детский сад, лазарет, столовая – работали по заведенному графику. Даже лозунги, столь любимые прежним секретарем Анатолием Лыковым, продолжали висеть на своих местах, пересекая пространство между колоннами и призывая трудящихся что-то там усилить, укрепить, умножить, да и вообще решительнее ковать победу коммунизма. Вот, вероятно, этим сталинцы и занимались, потому что праздношатающихся людей заметно не было, и только посередине платформы прохаживались два красноармейца.

– Где у вас тут тюрьма? – Кирилл постарался придать своему голосу солидности.

– С какой целью интересуешься, боец? – подозрительно сощурился патрульный.

– Кирилл Зорин, ординарец Сомова. У меня пропуск, мне надо арестованную допросить, – приврать про то, что он был ординарцем, Зорин придумал по дороге сюда, справедливо рассудив, что правда это или нет, никто выяснять не будет, а про то, что он выступал в дуэли как секундант Сомова, знали многие.

– Следуй за мной, – невозмутимо велел патрульный.

Шагая в торец платформы, спускаясь вниз по лестницам и углубляясь в служебные переходы, Кирилл не мог побороть дрожь: неужели сейчас он увидит Ирину? Как она? Наверное, испугана, переживает. Надо будет ее как-то успокоить…

Провожатый остановился перед красноармейцем в шинели и буденовке с нашитой красной звездой. В руках боец сжимал винтовку со штыком, преграждая доступ к двери, обшитой металлом. Неожиданное волнение обуяло Зорина, сердце бешено забилось.

Кирилл не мог понять, что вдруг с ним произошло, но спина моментально намокла, а материал под мышками прилип к коже. Постаравшись успокоить дыхание, он двинулся вперед.

– Что надо? – еще на подходе окликнул его часовой.

– Я на допрос… – ответил Зорин. – К Лыковой.

– Разрешение на вход! – часовой внимательно посмотрел на юношу.

Зорин достал записку отца и протянул караульному. Тот развернул бумагу, прочитал и сунул в карман шинели.

– А-а… – юноша потянулся за рукой красноармейца.

– Одноразовое, – пояснил тот. – Проходи!

Первое, что почувствовал Зорин, закрывая за собой дверь, – гнетущая влажная прохлада. И еще чуть уловимый гнилой запах подземной сырости казематов.

– Вы к кому? – охранник, сидевший за столом напротив входа, пристально посмотрел на Кирилла.

– К Лыковой, – сухо отозвался юноша.

Тюремщик опустил глаза. Тетрадные листы приятно зашелестели. Записей в журнале была тьма. Мужчина перевернул страницу. Потом еще, и еще одну. Указательный палец заскользил по фамилиям и порядковым номерам камер.

– Она только вчера была арестована, – сказал Кирилл, пораженный фарсом, который разыгрывался перед ним.

– А мне все едино – вчера или позавчера, – пробубнил охранник. – У нас, вишь, заключенные по фамилиям проходят, а фамилии по алфавиту записаны… ага! Нашел. Лыкова И. А., камера номер девять… Идите за мной.

Красноармеец отошел от стола, поправил связку ключей на боку и, неторопливо, разглядывая потолок и стены, двинулся по коридору. Остановившись возле одной из дверей, достал из шкафчика, висевшего рядом на стене, огарок свечи и зажег фитиль.

– Нате, – сказал он, передавая Зорину подсвечник. – В камерах свет не предусмотрен.

Пламя в руке Кирилла затрепетало.

– Осторожно… Захочете выйти, стучите.

– Ирина? Лыкова? Ты здесь? – оглядывая маленькую, абсолютно пустую комнатку, Кирилл никак не мог понять, куда же девалась девушка, потому что на первый взгляд тут никого не было.

– Кто вы?.. – донеслось из самого темного угла.

– Ира, не бойся, это я, Зорин, – Кирилл поставил подсвечник на пол. – Мы с тобой в школу вместе ходили… Помнишь?

Девушка подошла ближе, встала на колени и протянула трясущиеся ладони к свече. Огонек осветил испуганные глаза на измученном лице. Кирилл быстро скинул с себя бушлат и набросил ей на плечи.

– Спасибо, – проговорила Лыкова дрожащим голосом. – А поесть у тебя ничего нет?

Зорин опешил. Он совершенно не ожидал подобного вопроса.

– Тебя что, не кормили? Сволочи!

Ирина, уже не сдерживаясь, залилась слезами. Сердце юноши сжалось. Любимая… его любимая томится в тюрьме, в этом холоде, в этой темноте… Да еще и голодная! Зорин вскочил на ноги и стал барабанить в дверь. Снаружи раздались частые шаги. Охранник приоткрыл глазок и посмотрел внутрь.

– Чего надо?

– Открывай, давай!

Глазок закрылся. Ключ дважды повернулся в замке, и дверь распахнулась.

– Я щас… я мигом! – Кирилл оттолкнул тюремщика и вылетел из камеры.

В общественной столовой, расположенной в сбойке, народу не было. Обеденное время уже прошло, так что две полусонные тетки лениво махали тряпками над длинным столом. Здесь сохранялось типажное соответствие: та, что потолще, была поварихой, вторая, тощая, – посудомойкой. Увидев Зорина, они встрепенулись и вообще бросили уборку.

– Что-нибудь с обеда осталось? – от волнения Кирилл даже не мог стоять на месте.

– А талоны есть? – осведомилась толстая.