Первыми на рост потребления психотропных препаратов отреагировали политики Соединенных Штатов. Первый свидетель-медик на сенатских слушаниях 1969 года по вопросу фармацевтической промышленности поставил два вопроса: «В какой мере западная культура изменится под воздействием широко используемых транквилизаторов? Исчезнет ли инициативность янки?» Дело было не только в том, что либриум и валиум были представлены как средства, подавляющие агрессивность американского образа жизни. Критики психотропных препаратов, которых окрестили «фармакологическими кальвинистами», осуждали бегство от реальности тех, кто принимал такие препараты. Феминистки утверждали, что мужская половина, пользуясь своим главенствующим положением в медицине, применяет валиум, чтобы успокаивать, контролировать и притеснять женщин. Фармацевтическим компаниям ставили в вину методы продаж и ценообразования: британское правительство в 1968-69 году после обвинения компании «Хоффманн-Ла Рош» в чрезмерных доходах, потребовало от нее возмещения убытков. Репутация «Хоффманн-Ла Рош» была подорвана задолго до экологической катастрофы на итальянской фабрике в Сервесо в 1975 году.

Когда в 1968 году появился проект соглашения по психотропным препаратам, «Хоффманн-Ла Рош» и другие многонациональные фармацевтические корпорации предусмотрительно решили, что соглашение можно использовать в собственных интересах. Поскольку очень немногие страны обладали ресурсами для тщательного изучения новых лекарственных средств, фармацевтические компании предугадали, что соглашение будет предусматривать глобальную систему проверки качества по стандартам Управления по контролю за продуктами и лекарствами США. Такая система помогла бы корпорациям получать правительственные лицензии и разрабатывать маркетинговые акции во всемирном масштабе. Минимальное количество препятствий исключило бы вмешательство посредников. В период после 1968 года крупнейшие производители лекарств свели к минимуму требующиеся формальности и обеспечили выполнение своих планов. Подобная тактика принесла плоды на конференции по психотропных препаратам, созванной ООН в Вене в 1971 году. Текст соглашения, обсуждавшегося в Вене, составлял проживавший в Швейцарии венец, адвокат Адольф Ланде (род. 1905). К удивлению многих, он обратился к конференции от имени делегации США, представлявшей Ассоциацию производителей фармацевтических препаратов. Это только один пример странного состава делегаций. Высшие руководители американских компаний участвовали в конференции как неофициальные наблюдатели. Как вспоминал Макалистер, два швейцарских делегата оказались служащими многонациональных компаний, штаб-квартиры которых находились в Швейцарии. После того, как шесть стран Латинской Америки неожиданно поддержали ослабление мер контроля, предусмотренного в соглашении, в Секретариате конференции обратили внимание, что лидер группы говорил на плохом испанском. Расследование показало, что он также был служащим «Хоффманн-Ла Рош».

Международная дипломатия подобного толка была далека от нужд пользователей. Крупное исследование в университете города Лидса в 1970 году показало, что писать о наркомании как таковой бесполезно, поскольку подавляющее большинство людей использовало то или иное лекарственное средство. Гораздо более продуктивным подходом стало бы отдельное определение зависимости от героина или отравления барбитуратами и анализ каждого вида злоупотребления как самостоятельной проблемы. Согласно этому исследованию, курильщики индийской конопли с уважением относились к тем, кто употреблял ЛСД и присвоили им лестный эпитет «головы» (heads). Однако «фанаты скорости» (speed freaks), то есть те, кто увлекался метедрином, а также «дельцы» (fixers) и «ширялщики» (mainliners) – люди, вводившие себе тяжелые наркотики – вызывали подозрение и отвращение. Если кто-то нарушал принятые в обществе правила, ко всем его последующим действиям относились соответствующим образом. Модзы с их «пурпурными сердечками» и хиппи, принимавшие «модные» наркотики, считались в обществе прообразом тех, кем не следует быть. Домохозяек относили к категории матерей семейств, но не нарушителей правил, и поэтому из их привычек не делали сенсаций – наоборот, их представляли как образец нормального поведения или идеализировали. В 1966 году Брюс Джексон писал: «Тысячи одиноких амфетаминовых наркоманов принимают наркотик, чтобы избежатьотклонений от нормы – чтобы быть по-модному стройными, жизнерадостными и работоспособными или чтобы справляться со скучной и утомительной работой. Они ни в коем случае не хотят быть зачисленными в группу, образованную по единственному признаку – нарушителей социальных норм». Бывший член кабинета министров Уильям Дидс (род. 1913) был в то время самым информированным и конструктивным членом консервативной партии по вопросу наркотиков. Даже он в 1970 году заявил: «Никто не может сомневаться в том, что медицинские препараты для страдающих бессонницей людей или измученных домохозяек представляют собой совсем другую проблему, чем галлюциногены – наркотики, меняющие восприятие и поведение». Это явное противопоставление было отражено в Венском соглашении 1971 года, согласно которому галлюциногены были поставлены под жесткий контроль, а на приносящие прибыль стимуляторы и депрессанты наложены менее строгие ограничения.

Хотя контроль, о котором говорилось в соглашении 1971 года, со временем стал более жестким, влияние фармацевтических компаний осталось прежним. Одним из свидетельств их неослабевающей активности может служить то, что в «Национальной стратегии США по контролю над наркотиками», опубликованной в 1989 году, не упоминались барбитураты, амфетамины и прочие подобные вещества, которые можно приобрести как официально, так и нелегально. Директор Отдела по национальной анти-наркотической политике, Уильям Беннетт (род. 1943), утверждал в этом документе, что наркотики представляют серьезную угрозу благосостоянию США. Но он имел в виду не препараты, которые производят американские фармацевтические корпорации, а вещества, на чьих потребителей можно навесить ярлык нарушителей общественных норм. И это несмотря на то, что в «Национальной стратегии США по контролю над наркотиками» всюду говорится, что сутью проблемы является самое употребление и что миллионы потребителей, не обладающих зависимостью, являются « крайнезаразными». Этот документ в равной степени(курсив автора) обвиняет «экспериментальное, нерегулярное, постоянное употребление и наркозависимость», но исключает стимуляторы и депрессанты, которые обогащают корпоративную Америку. Их история приведена в данной главе. Хотя риторика войны с наркотиками в конце ХХ века остается суровой, сама война не ведется по всему фронту. В конце концов, как сказал один американский президент, главным бизнесом американцев является бизнес.

Гарри Энслинджер, директор Федерального бюро по борьбе с наркотиками (FBN) с 1930 по 1962 год, был эгоистичным, властным, энергичным, жестоким и беспринципным человеком. Скорее хитрый, чем умный, он с подозрением относился к выдающемуся интеллекту других. Он был первым американцем, которого прозвали «король наркотиков», хотя эта кличка была неуместна, поскольку предполагала абсолютное решение проблемы, которая в действительности была хронической. Следующие «короли наркотиков» США сохранили его риторику и стратегию. Уильям Беннетт, в 1989 году назначенный Бушем главой Отдела по национальной анти-наркотической политике, полагался на эффективность наказаний и тюрем, но не доверял программам лечения наркоманов. «Король наркотиков» Клинтона, генерал Барри Макаффри (род. 1942), мало чем отличался от своего предшественника. Деспотическое влияние Энлинджера оказалось не только долговечным, но и имело глобальные последствия. С 1909 года американская стратегия запретов имела воздействие не только на страны третьего мира, но и на индустриальные державы. В 1920-х годах она стала неотъемлемой частью антиимпериалистического мировоззрения таких людей, как конгрессмен Портер. В 1940-х годах крестовый поход за запрещение наркотиков был одной из составляющих интервенционистской внешней политики США, а после отставки Энлинджера, в 1970-х и 1980-х годах навязывание всему миру президентских войн с наркотиками стало одним из инструментов неоколониализма. Начиная с 1950 годов, незаконное потребление наркотиков в Соединенных Штатах начало резко возрастать, а образ жизни части американских наркоманов стали копировать молодые европейцы. Методы запретительной политики США, которая усугубила проблему наркотиков внутри страны, все более настойчиво проникали в страны Европы. В 1960-х и 1980-х годах агенты по борьбе с наркотиками полагали, что американская культура имела настолько значительное влияние на весь остальной мир, что увлечение любым наркотиком в США обязательно найдет своих последователей в Европе. Это предположение оказалось ошибочным в случае с кокаиновым крэком [44]и некоторыми другими наркосодержащими веществами.