— Как-нибудь в другое пространство-время. Я пытаюсь разглядеть лабораторию.
— Блэз, ты видишь хоть что-то мало-мальски настоящее? Я — нет. Меня от этого трясет!
— Не впадай в панику, Гретхен. Мы и не можем пока ничего увидеть. Сейчас мы видим только мешанину из наших зрительных воспоминаний — как эхо ощущений в нервах после ампутации. Мне кажется, со всеми нашими чувствами сейчас такое творится.
— Но я же тебя слышу!
— Сомневаюсь. Думаю, что мы не пользуемся сейчас речью.
— А чем же?
— Мы переговариваемся на подсознательном уровне, но переводим мысли в привычную звуковую форму.
— Увидим ли мы подлинный мир id?
— Когда наши чувства выйдут из-под укрытия привычных ощущений. Они терпеть не могут встреч с неведомым, но им придется приспосабливаться. Держись, Гретхен! Прикажи своим нервам осознать, что неведомое это захватывающее приключение!
— Блэз!
— Я здесь!
— Ничего путного не вижу! А ты?
— Какие то идиотские куски чувственных воспоминаний. Мы словно новорожденные — приходится научиться совершенно новому восприятию.
— А когда научимся — что будет?
— Не знаю, но приветствую — что бы то ни было! Боже, Гретхен, какое открытие! Какой грандиозный эксперимент! Ты понимаешь, что мы первые осуществили запуск в Нуль-пространство? Значит, мы кто?
— Неганавты?
— Я хочу назад, пожалуйста!
— Потеряла вкус к приключениям?
— Потеряла смелость. Я в панике!
— Миллиграмм должен скоро кончиться, только что такое «скоро» для нуль-пространства? Здесь ведь нет времени, здесь только…
— ГРЕТХЕН!
— Не пугай меня, Блэз мне и так страшно.
— Мне кажется, что чувственные воспоминания понемногу отступают. A у тебя?
— Сама не пойму.
— Различаешь цвета?
— Уже нет.
— Различаешь какие-то образы.
— Тоже нет.
— Отлично.
Если наш Pm-полет продлится, то, может быть, Фазма-мир покажется нам таким, каков он на самом деле.
— БЛЭЗ! БЛЭЗ! ГОЛЕМ!!!
Глава 14
Субадар Индъдни вошел в Первую комнату для допросов. Там было тепло и темно. Доктор Блэз Шима в уютной пластиковой утробе слабо светился в темноте, накачанный успокоительными, голый, свернувшийся в позе зародыша. Играла убаюкивающая музыка, в ритме которой слышалось спокойное биение сердца. Следователи не выкрикивали вопросы ему в уши; напротив того, голоса их, раздававшиеся из темноты, были по-матерински мягкими, вплетались в общую картину уюта и покоя.
— Мы любим тебя, малыш.
— Весь мир тебя любит.
— Так тебе хорошо, так тепло, так безопасно.
— Ты нам можешь все рассказать.
— Скажи мамочке.
— Что тебе сделала Интра-Национальная Картель-Ассоциация?
— Зачем ты искал девственницу?
— Разве какая-нибудь девица может в таком признаться?
— Скажи нам.
— Скажи мамочке.
— Откуда у тебя шутихи?
— Ты их сам сделал?
— Скажи нам, малыш.
— Схватка воздушных змеев — это, наверное, здорово!
— Ты говорил с этими людьми?
— Что ты им сказал?
— Расскажи все мамочке.
— Ты что, не знал, что статую Свободы давным-давно свезли в металлолом?
— И остров Бедлоу тоже продан.
— Что тебе было нужно?
— Скажи мамочке.
— Ты от кожи балдеешь?
— А при чем тут чернила?
— Чего ты добивался?
— Ты ведь знаешь, верно, как выглядит голая девушка?
— Все знают.
— Так чего тебе было нужно от той покойницы?
— Скажи нам.
— Ведь все потому, что ты любишь девушек?
— А зачем их красить в черный цвет?
— И почему ты так ненавидишь свою работу?
— Или ты ненавидишь «ФФФ»?
— А может, тебя воротит от науки? Скажи нам, малыш.
— Может быть, он ненавидит сам себя.
— Ты поэтому собрался в космос, а, малыш?
— Скажи мамочке. Ничего не бойся. Тебя ни за что не накажут.
— Очень занятное музыкальное представление ты устроил.
— Но у тебя не только с цветом не в порядке, тебе еще и медведь на ухо наступил.
— Все равно, мамочка тобой гордится.
— Только расскажи, зачем ты все это проделал.
— Малыш, ведь не положено трахать девок прямо в супермаркете.
— Тебя все любят, но это уже слишком.
— Или это было тайным посланием?
— Скажи нам.
— Ну как мог к тебе в Оазис попасть слон?
— Тем более — к тебе в кровать!
— Глупый малыш!
— Ты же не думал, что сумеешь сам опрокинуть ту цистерну для воды? А? Ведь не сам же по себе!
— Конечно же не думал.
— Тогда чего же ты на самом деле добивался? Может, это был сигнал для ООП?
— Скажи нам, малыш.
— Скажи мамочке.
— Скажи нам.
Шима не откликался. Он плавал в утробе, уткнув голову в колени, обхватив себя руками, совершенно неподвижный.
Субадар Индъдни вздохнул, повернулся и вышел так же тихо, как и вошел. Он отправился во Вторую комнату для допросов. Все в ней было точно таким же, как и в Первой комнате, за исключением того, что тихие голоса звучали по-отечески, а в пластиковой утробе был другой обитатель — Гретхен Нунн.
— Мы любим тебя, детка.
— Весь мир тебя любит.
— Как тебе хорошо, как тепло, как безопасно!
— Вот ты нам все и расскажешь.
— Можешь все рассказать папочке.
— Ты ведь знаешь, мы любим игрушки.
— И они нас любят.
— Так что ты пыталась сделать в той игрушечной лавке?
— Что, тащатся теперь от какой-то новой дури, а мы не знаем?
— Скажи нам, детка.
— Расскажи папочке.
— Ты себя дурно вела в музее.
— Папочка тебе тысячу раз наказывал не трогать то, что не твое.
— Так зачем ты это сделала?
— Малышка, ты знаешь, что у тебя расцветка, которая не годится для татуировки.
— Ну, так что тебе было нужно? Тот мужик — толкач?
— Ты же знаешь, что бесполезно пытаться завести плакат.
— Да ему это и не надо.
— Так зачем стараться?
— А может быть, ты подавала тайный знак неизвестному лицу… или лицам?
— Скажи папочке.
— С чего ты взяла, что способна спеть главную партию в той опере?
— Или у тебя зуб на Армию Оледенения?
— Ты же знаешь наверняка, что нам нужно чем больше духов — тем лучше?
— Так зачем перекрывать их источник?
— Или у тебя зуб на «ФФФ»? Скажи, почему?
— Какая у нас девочка славная, какая умница — разукрасила к Рождеству всю площадку для запуска ракет!
