- Жуть какая, - сказал Павел. - По такой системе, так лучше сразу удавиться и не жить.

- Не надо давиться, - сказал родственник, - надо жить так, чтобы не было мучительно больно сдохнуть. Красиво жить, со вкусом, а не сдыхая каждый день за хлеб насущный и вчерашнее дерьмо. Кардинальная проблема человеческой жизни - это смерть. Вот это - истинная реальность, а не те фикции, что нам внушают с детсадовского горшка: построить дом, посадить дерево, вырастить сына и тому подобное. Я видел смерть дорогих мне людей, стариков. Верь мне, Павел, - лучше не жить, чем так умирать. Им не помогли ни дома, ни деревья, ни дети. Все это рассыпалось в прах на краю могилы, все, во что они верили и ради чего жили. И тогда они заплакали, и плакали, пока не умерли - в слезах и тоске. Я так не хочу, и тебе не советую. Это не значит, что человеку не нужны дом, дерево, куст конопли, сын, дочь, жена и любовница. Конечно, нужны! Но нельзя отгораживаться ими от реальности: от понимания того, что человек - это странник на этой земле, временный жилец. Чтобы не страдать - надо не цепляться. Надо идти легко, как ветер, и легко умирать. Понимание этого доступно каждому и каждого может сделать счастливым. Легко жить, легко умирать - как лилии полевые, как учил Христос, - даже умирая так, как Он умер! Это чистейшее, изначальное христианство, это то, о чем я пишу в своих книжках, по мере данной мне искры Божией, - а меня называют сатанистом! Кто судит? Тот же самый синедрион, что и 2000 лет назад. Но как же назвать их, тех, кто привязывает людей к земле - лживой моралью, деньгами, политическими системами - а потом бросает наедине со смертью? Ты посмотри, в каких муках издыхает поколение, брошенное коммуняками! Это что, мистика? Это горе и слезы живых людей. Этих несчастных учили социализму, чтобы они лучше работали, теперь их учат капитализму, чтобы они работали еще лучше. На тех же самых потомков фарисеев, на пастырей, которые питаются от привязанных к земле крепостных. А мне кричат, что я толкаю людей в петлю! Да половина смертей в двадцать лет, с язвой или пулей в желудке, с саркомой в печени и тоскою в сердце - от дикой грызни за бабки! Сопливая пацанва гибнет целыми армиями в уличных и государственных войнах - за что?! За “real estate”, за настоящие, подлинные, тяжелые ценности, на которых написано: “В бога мы веруем”? Да если бы люди легче относились к жизни - они не теряли бы ее так легко, за мусор. И бабок хватило бы на всех, каждому по мере его. Ну, сколько нормальному человеку надо, если он не Сорос? Ведь большая часть того, что люди, даже самые бедные, стремятся купить за деньги - это мусор.

- Тогда зачем тебе такой мешок бабок? - агрессивно спросил Павел. - Отдай мне и иди себе, пророчествуй.

- Они мне нужны, чтобы продать истину, - горько ответил родственник. - Люди не берут ее задаром.

Прошло восемь с половиной недель со дня явления дальнего родственника в Москву. Много это или мало? Смотря на каких счетах считать. Он не построил дом - он его купил. И не вырастил сына - разве что посадил. Он не стал всероссийски знаменит, как Солженицын - у него не было американского гражданства. И люди на улицах Москвы не рвали на автографы его последние трусы и пиджаки. Но: “Прон-Пресс” и “Фалькон” начали совместный проект в России, Восточной Европе и Северной Америке. В Юрином варьете полным ходом шли съемки фильма, комментируемые в прессе с первого кадра. Полупиратские издания с базара по-пиратски разошлись. Знакомые Елены, почитывающие бульварную прессу, стали просить у Елены автограф.

И этот паровоз, набирающий скорость в светлый, Новый Мир, едва не свалился под откос в сумерках старого года, когда родственника внезапно задержала Генпрокуратура по наводке из “ридной Украины” - по подозрению в организации какого-то политического насилия. Благодарение Господу, мудрые правоохранители быстро разобрались - это оказался совсем не тот человек. Однако событие попало в газеты и, ничего не потеряв, родственник приобрел добавочную толику скандальной популярности, но неприятный осадок остался - у Юры. В отличие от мудрых правоохранителей, Юра понимал, что родственник способен на все - в том числе и оказаться именно тем человеком.

- Никто не должен знать, куда ты идешь и чем занимаешься, - говаривал, бывало, родственник, - даже если ты занимаешься именно этим.

Никто и не знал, чем он занимается на самом деле. Он был постоянно под прицелом многих любопытных и профессионально-любопытных глаз, усиленных хорошей оптикой и хорошими деньгами, но - ускользал, как отражение в воде, гонимой ветром, распадался на две, три и девять совершенно разных личностей, равно как и его серебряная подружка. Их было - легион, и все занимались и были черт знает чем.

Юра начал ловить себя на том, что побаивается дальнего родственника и задумывается: а насколько он далек? Юре уже с трудом верилось, что он держал в руках серебряную змею: а не было ли это сном? Но чем больше он боялся и задумывался - тем сильнее тянуло его в дом Городецкого и в общество его насельников. Там была сумеречная зона, там могло произойти все, что угодно, но Юра великолепно чувствовал себя в сумерках, ему нравилось пребывать в ожидании неожиданного. Собственно, ему нравилось жить так, чтобы не было мучительно больно от постоянного постоянства, оно протерло дыры на Юриной заднице, на Юриных локтях и на Юриных коленях, - ему хотелось летать на крыльях ветра.

Юра мучительно прозревал неизбежный финал такого полета, но не имел сил не желать. Желать - оказалось намного лучше, чем иметь, годы, проведенные в насиживании имения, - рухнули за Юриной спиной, он шел по краю крыши, весь мир был у его ног, ему было весело и страшно, он не мог остановиться.

Так он и подошел к распахнутым воротам Нового Года - где его ждал Дед Мороз со своей Снегурочкой.

В руках сердюков дымились смоляные факелы. В шапках со шлыками, в шитых золотом жупанах, они застыли у створок распахнутых ворот, каждый при сабле. Неуверенно улыбаясь, Юра прошел внутрь, за его спиной таксист, раскрыв рот, все никак не мог тронуться с места.

Посреди двора пылала жаром куча углей, над ней висела туша, величиной с трехлетнего бычка. Рядом стоял дальний родственник, в волчьей шубе, наброшенной на плечи, и радушно протягивал руки, алые сполохи бегали по его свежевыбритой лысине, Серебряная Снегурочка улыбалась у его плеча.

- Что это? - спросил Юра, высвободившись из его волчьих объятий и кивая на тушу.

- Молодой лось, - ответил родственник. - А старый потеряет свои рога вскорости, а пока за ним присматривает егерь.

- Понятия не имел, что здесь есть лоси, - удивился Юра.

- Их и не было, - пояснил родственник, - пока не привезли.

- Ну и что это за охота? - недовольно сказал Юра. - Это бойня, а не охота.

- Конечно, бойня, - кивнул родственник. - А разве стрелять в беззащитное животное, при любых обстоятельствах, это не бойня? Но людям это нравится. А еще больше им нравится охотиться на других людей, ты не заметил?

- А зачем ты обрядил парней в эти костюмы? - спросил Юра.

- Им нравится, - ухмыльнулся родственник. - А еще - чтобы впечатлить тебя. Ты впечатлен?

- Напоминает кадры из фильма “Пан Володыевский”, - сказал Юра. - Это же сколько надо водки, чтобы сожрать такую тушу? - он кивнул на несчастного лося, которого в этот момент поворачивали над огнем.

- Горилки, - поправил родственник. - Жизнь без игры теряет смысл, а без правил смысл теряет игра. Я терпеть не могу горилку и сало. Но делаю вид, что люблю, пока на сцене. Пошли, у меня есть настоящий сухой абсент, пока никто не видит.

В доме им навстречу поднялся Павел, уже слегка поддатый, Елена осталась сидеть, помахав рукой. Родственник сбросил на пол свою волчью шкуру и плеснул в бокалы пахучего спирту.