Так что если телевизора в доме нет – это отлично, и стиральная машина – тоже изобретение опасное. Мать наотрез отказывалась покупать даже самую примитивную стиралку. Белье кипятила в баке с помощью мужа и сыновей. Хотя, кроме всех прочих неудобств, это кипячение в баке было тоже не слишком безопасным. Но переубедить мать не сумел бы никто.

И так все себе шло и ехало, пока Коленька, уже девятиклассник, любимец матери, неожиданно четко и вслух, прямо-таки во всеуслышание, не сформулировал свое жизненное кредо – он никогда и ни в чем не будет походить на отца! То есть не будет курить, носить бороду и жить от получки до получки.

Если два первых условия могли показаться смешными и детскими, то последнее…

– Материалист, – усмехнулся отец.

Но как это ни странно, все три обещания молодости оказались выполненными – Николай шел к победе твердо и жестко.

Решив зарабатывать деньги, он стал продавать газеты и книги, заработав за одно лето столько, сколько мама-инженер не зарабатывала за год. В сентябре, когда начались занятия в школе, Коля нашел другое дело: стал разрисовывать матрешек и получал определенный процент от продажи этого популярнейшего, хотя и несколько поднадоевшего русского сувенира. Продажей занимались другие ребята, постарше, то есть Коля уже вступил в некую негласную и незарегистрированную фирму, где строго и неукоснительно делились обязанности и соответственно доходы.

А доходы румяные щекастые матрешки приносили немалые: у Коли появились собственные свободные деньги, которые он мог тратить по своему усмотрению. Позже он начал понемногу откладывать на будущее и стыдиться своих родителей. Да, его унижали лоснящиеся брюки отца и штопаная единственная кофта матери. И он не скрывал этого.

В десятом классе Коля уехал на зимние каникулы с девушкой-одноклассницей в Прибалтику, где у него появились близкие знакомые по матрешкиному бизнесу.

Поездка с девушкой повергла в ужас отца и немного шокировала мать, которая, впрочем, в отличие от мужа, сумела отнестись к происходящим событиям с юмором и пониманием.

Но после зимних каникул скандал в доме разгорелся не на шутку, и Коля переехал сначала к бабушке, а потом к своей девушке.

Теперь Коля занимался бизнесом покрупнее, хотя любимых матрешек не бросил. Ни отец, ни мать давно уже не были в курсе личных дел младшего сына. Им сложно стало его понять, и они махнули на него рукой. Пусть живет как хочет… А он и жил. Бросил институт – а зачем он ему? Преуспевал, ездил на иномарке… И время от времени навещал родителей и приносил в родной дом деньги. Довольно приличные суммы. Николай вырос с мыслью, что всегда должен быть первым. Семейная черта, реализовавшаяся лишь у него одного.

Совсем недавно такого просто не могло быть: сын почти содержал родителей! А теперь запросто. Богатый и успешный сын, кстати, некурящий и безбородый.

– Яблочко, которое упало слишком далеко, – горько повторял отец. – Да и Севка тоже. Этот вообще не поймешь, чего хочет. Чем живет, о чем думает… Филфак, стихи… У Николая хотя бы все ясно.

– Ну да, ясно! – иронизировала мать. – Жизнь ради денег! Это ужасно! Ты и сам так считаешь.

– Считаю, – соглашался отец. – А Колька считает ужасным другое – нашу латаную одежду.

Пути детей казались родителям слишком извилистыми и непростыми, цели – низкими, а характеры сыновей – изломанными. Хотя судить стоит по результату и всегда делать поправочный коэффициент на время, которое каждый раз – другое… Как бы люди ни сопротивлялись порой этой несложной мысли.

Через месяц после встречи с Катей, вернувшись вечером с работы, Сева застал у себя в гостях незнакомую цыганку. Привела ее Катя или она пришла сама, осталось неизвестным.

– Сестра, – коротко сказала Катя о незнакомке.

Переговариваясь по-своему, громко и весело, женщины отправились вслед за Севой на кухню и не спеша съели все, что он принес. Катя была оживленная, радостная, и Сева с чувством вины и раскаяния подумал, что ей, наверное, скучно сидеть без него целыми днями в пустой квартире и смотреть телевизор.

Сестра осталась ночевать. Спать она легла на полу в кухне. Сева беспокоился, что ей холодно и неудобно, и жалел, что в доме нет лишнего матраса. В ответ на его беспокойство Катя только равнодушно пожала плечами.

Цыганка прожила несколько дней. К концу недели Сева с грустью понял, что на его зарплату сотрудника бедствующего журнала жить втроем не так уж просто.

В воскресенье в гости пришла еще одна цыганка, постарше и поплотнее.

– Сестра, – так же лаконично доложила Катя.

Новая родственница вела себя совсем иначе: телевизор она игнорировала, внимательно осматривала Севины вещи и посуду, а утром попросила тряпку побольше. Сева расцвел: наконец хоть кто-то приберет квартиру. Но ничего мыть цыганка не стала, а постелила тряпку в кухне на полу, где теперь спали две сестры. Полной цыганке явно глянулась Севина квартира.

– Денег нет? – переговорив о чем-то с Катей и проницательно посмотрев Севе в лицо, спросила вторая сестра вечером. – Помочь тебе могу: гадать буду вот тут, на кухне. Люди ходить начнут, деньги платить. Часть тебе с Катей пойдет. Да и она помогать мне станет. Большие деньги заработать можно. Согласен?

Сева удивился:

– А где же я буду работать?

Цыганка критически, с нескрываемым презрением осмотрела Севу с ног до головы и откровенно заметила:

– Что толку с такой работы? Моя работа – деньги, твоя – тьфу!

И выразительно плюнула.

Это было оскорбительно, и Сева обиделся, но правду приходилось признать.

– В общем, вы правы, – через силу пробормотал он. – Конечно, это отчасти справедливо…

Вдруг Катя пронзительно заголосила, запричитала по– своему и злобно бросилась к толстухе, отчаянно тряся кулачками и непрерывно приговаривая одно и то же.

– Тьфу, бешеная! – сказала по-русски сестра и снова плюнула. – Как была всегда бешеной, так и осталась! Ну и подыхайте тут с голоду, тьфу!

Гадание отменилось.

Катя шептала Севе тихими ночами:

– Это ничего, они уйдут скоро… Им недолго нужно пожить, это ничего…

Сева верил.

Но еще через несколько дней в квартире появился высокий цыган. Он топал по полу, не снимая ботинок, хлопал Севу по плечу и кричал Кате:

– Молодец, мужа какого выбрала! Ничего, что маленький, зато ясноглазый! А я думаю, дай зайду посмотрю, какой у тебя муж!

– Брат, – спокойно объяснила Севе Катя.

Сева с ужасом догадался, наконец, что все цыгане – братья и сестры и что кормить с каждым днем растущее их семейство уже завтра будет не на что. Он позвонил Николаю. Тот давно привык к таким робким, ничего не значащим, на первый взгляд беспричинным звоночкам родных, что означало одно – нет денег.

– Взаймы дать? – тотчас с ходу догадался Николай.

Однако на сегодня случай был не столь примитивным. Сначала требовалось услышать довольно длинный и бессвязный рассказ поэта. Именно родственники до сих пор оставались не в курсе его душещипательной истории.

Николай выслушал братское повествование внимательно, не прерывая, и деловито посоветовал:

– Гони в шею! Пока они у тебя все оставшееся не выцыганили!

– А Катя? – спросил Сева.

– Что – Катя? – не понял Николай. – Никуда твоя Катя не денется! И далась тебе эта девка! Небось за все это время голову ни разу не вымыла.

Николай был абсолютно прав.

Утром Сева обнаружил исчезновение своего любимого синего галстука.

– Брат надел, – серьезно объяснила Катя. – Нужно ему, понимаешь, к девушке пошел.

Сева все понял и промолчал. Галстук к вечеру вернулся на место, зато пропали два больших махровых полотенца и сервизная чашка с блюдцем. Сева заранее знал, что скажет Катя. Понимать уже надоело.

– Сестра взяла, – бесстрастно доложила она. – Ой, как нужно было! Очень нужно, понимаешь?

Чашка и полотенца больше не появились. Потом постепенно начали бесследно исчезать простыни, ложки, ножи, статуэтки, кастрюли… Растворился прекрасный немецкий свитер, подарок Николая, через неделю Сева недосчитался носков… Отдавать долги было нечем. Катя слушать ничего не хотела и твердила только свое, что «было очень нужно» и «все принесут обратно». Николай философски меланхолично объяснил Севе по телефону, что любая страсть разорительна.