— Думаете, я отказался бы поступить по-другому, будь у меня возможность? Во всяком случае, я плачу столько, сколько нужно, чтобы обеспечить сыну самый лучший уход! — сурово заявил он.

— Да, конечно, — устало согласилась Кэрис. При чем здесь оплата? — думала она. Не все же можно купить… Она опять вздохнула и присела на стул напротив. — Мистер Кеннеди, я не знаю ваших обстоятельств, да и не стараюсь узнать. Мы с вами чужие, однако я хорошо понимаю ваши чувства: вы приезжаете и видите, что вашего ребенка воспитывает человек без нужной квалификации. Но Фиеста правильно вам объяснила: все другие просто отступились от мальчика.

— Почему же остались вы?

— Я ведь уже сказала: не хотелось так сразу отвергать его… Может, действительно, причина в том, что я мать и могу представить себе, что испытывает ребенок. Да, наверное, потому, что я мать…

— И вдобавок, по словам Фиесты, мать, которой больше некуда податься. Потому-то вы с радостью и ухватилась за работу в этом райском уголке, — презрительно бросил он.

Кэрис вздрогнула, как от удара. Что правда, то правда. Она нанялась на работу, потому что отчаянно стремилась уехать и полностью рассчитаться с прежней жизнью.

— Это верно, — просто ответила она, справившись с обидой. — Я была несказанно рада получить здесь работу. Но так же верно и то, что я всей душой привязалась к вашему сыну. Ведь все махнули на него рукой, а я…

— Сколько можно повторять! — нетерпеливо оборвал он ее и внезапно поднялся из-за стола. — Мир его отверг, а вы явились и спасли его. Чего вы, черт возьми, хотите? Чтобы вам дали медаль за гражданский подвиг?

Кэрис смотрела на него, опешив, губы ее побелели. Откуда столько злобы, жестокости в этом человеке?

Неожиданно он глубоко вздохнул и виноватым жестом убрал со лба черные волосы.

— Извините, — пробормотал он. Похоже, сейчас он больше злился на самого себя, чем на нее. — Конечно же, вы старались не ради награды. Послушайте, все это непросто, и я отдаю себе отчет, какие меня ждут трудности. Но я хочу, чтобы сын был со мной. Вас связывают с ним особые узы, вы имеете на него влияние, какого не имеет никто, и… и… — Голос на миг прервался, но Дэниел тотчас же взял себя в руки. — Короче, я хочу, чтобы вы мне помогли.

Кэрис облизнула пересохшие губы. Как у него все просто. Какой он прямолинейный!

— Странный у вас способ добиваться помощи, мистер Кеннеди, — то и дело оскорбляя меня, — медленно проговорила она. — Да, я стараюсь делать свою работу как можно лучше… и не ради медалей. Я даже не очень нуждаюсь в ваших похвалах или в вашей благодарности. Мне довольно и того, что Джош, крепко обняв меня перед сном, пожелает мне спокойной ночи. Довольно того, что он мне доверяет. Все, что меня заботит, — это его будущее, которое не может состояться без вашего участия. Но я опасаюсь за то будущее, что вы ему готовите. — Кэрис смело взглянула в лицо собеседнику. Ей нечего терять, ее работе здесь, на острове, подходит конец. — Быть может, я превышаю свои полномочия и потому заранее прошу прощения, но это необходимо обсудить. Джош нуждается в тепле, внимании и заботе. В терпении и любви тех взрослых, что будут рядом с ним. Но, судя по впечатлению, какое сложилось у меня о вас и о вашей невесте, не похоже, что вы готовы все это ему дать. — Уф, ну вот, дело сделано. Она высказала то, что наболело. Прислонившись спиной к рабочему столу и скрестив руки на груди, он молча слушал, глаза его были сощурены. Тревога за дорогого ее сердцу Джоша придала Кэрис храбрости. — Я не знаю, чем объяснить ваши нападки, ведь вы видите, что Джош ухожен и присмотрен. Я отдаю ему все, что могу, и он платит мне искренней привязанностью… Не будь это так абсурдно, я бы, пожалуй, предположила, что дело тут в… — Она внезапно осеклась.

Ей вдруг все стало ясно. Вот она, все объясняющая, печальная истина. Вот в чем причина его непонятных нападок, неприязни, проявляющейся с той самой минуты, как он сошел на берег и увидел ее — эту, как он выразился, неряшливую и легкомысленную девчонку, которая, тем не менее, сумела завоевать любовь и доверие его сына. Должно быть, это открытие ранило его, как отравленный кинжал.

— В ревности, — угрюмо подсказал он.

Кэрис опустила глаза. Сердце забилось — у собеседника хватило мужества самому сделать подобное признание.

— Простите, — пробормотала она. — Я в самом деле сразу не догадалась, это пришло мне в голову только сейчас. И я даже не смогла выговорить — настолько это чудовищно. — Она подняла к нему лицо, в огромных глазах отражалось что-то вроде раскаяния. — Вы ревнуете мальчика ко мне, потому что мне, а не вам достались его любовь и доверие, ведь так?

— Да, — кивнул он и растерянно взъерошил волосы, словно это признание отняло у него силы и уверенность. — Когда я увидел вас вместе, то сразу понял, какая между вами тесная связь, — отрывисто сказал Дэниел. — Да, я ревную, я завидую вашему влиянию на него, той власти, которую вы имеете над моим сыном.

Кэрис неприязненно качнула головой: недавно вспыхнувшее сочувствие к Кеннеди угасло — от одного неудачно выбранного им слова. Понимает ли он, что сказал? Или таков и есть его взгляд на вещи?

— Погодите, мистер Кеннеди! При чем здесь власть? Я говорю о доверии. Власть в данном случае — совсем неподходящее слово!

Но его не смутил ее горячий протест — он и не думал поправиться. Или извиниться.

— Власть или доверие — какая разница? Главное, что и тому, и другому будет положен конец, когда мой сын научится любить и уважать меня. За этим я сюда и приехал… Тогда ваши услуги больше не потребуются, и вы исчезнете из его жизни, что будет совершенно правильно. — Холодная циничность, с какой Дэниел Кеннеди оперировал чужими судьбами, потрясла Кэрис. Очевидно, она инстинктивно отпрянула, потому что отец ее воспитанника вдруг быстро схватил ее за руку, словно боясь, что ненавистное существо исчезнет прежде, чем он окончательно с ним разделается. — Именно так должно быть, — тихо и внушительно сказал Дэниел, — и это вы должны были хорошо представлять, когда брались за работу. Ничто не вечно, все кончается. А теперь, если у вас есть еще что сказать по поводу моего сына, буду рад выслушать. Итак, слушаю.

В ожидании ответа он чуть ослабил хватку на ее запястье, и его большой палец вдруг принялся настойчиво — вверх-вниз — поглаживать руку женщины, то место, где бился пульс. От грубоватой ласки у Кэрис против воли быстрее побежала кровь в жилах. И тотчас она поняла, что он это почувствовал. Она глядела на него в смятении и недоумении. Зачем? Зачем он так нескромно гладит ее? И почему, объясните, пожалуйста, так закипела в ней кровь? Опомнившись, Кэрис выдернула руку. Он не возражал. Возмущенно сверкнув глазами, она принялась сердито тереть запястье, но в ответ его глаза вдруг блеснули лукаво и поддразнивающе… даже с издевкой.

— Рад, что вы, наконец, догадались это сделать. Я уж было подумал, что вам нравится, — насмешливо сказал он.

Он еще над ней насмехается!

— А мне показалось, что вам! — вскинула голову Кэрис, избирая нападение как лучший вид защиты. Но он в ответ только улыбнулся, загадочно и иронически.

— Позвольте успокоить ваше взволнованное сердце, — проговорил он, чем вызвал у Кэрис новый прилив гнева: что это еще за «взволнованное сердце»? — Вы порывались убежать, а я еще не высказался до конца. Хотелось смягчить сложившееся у вас впечатление обо мне как о никудышном родителе. Тут я почувствовал, как участился при моем прикосновении ваш пульс, и спросил себя: почему?

Глаза его озорно блестели, и Кэрис не стерпела:

— Позвольте успокоить ваше взволнованное сердце, мистер Кеннеди! Мой пульс участился не от эротического возбуждения, как вам хочется думать. Меня возмутила ваша бесцеремонность. Если одинокая женщина целиком посвятила себя заботам о двух маленьких детях, то это не означает, что она должна умирать от желания всякий раз, как мужчина коснется ее руки. Запомните же: мы с вами будем разговаривать только о вашем сыне. Поэтому попрошу впредь не распускать руки и оставлять при себе намеки, когда вам захочется ко мне обратиться!