Задумавшись, он перестал утешать Оленьку, и та, сразу почувствовав отсутствие внимания, принялась всхлипывать громче и жалостнее. Это уже начинало раздражать, в конце концов.

– Вот что, дорогая... Я пошел ужинать. Жрать хочу, точно медведь после спячки! Как придешь в себя, присоединяйся.

– Ты оставишь меня в таком состоянии? – возмутилась Оля, но Дубов решил не выслушивать претензий и вышел, плотно притворив за собой дверь.

Конечно же, ужин не принес ему удовольствия. Оленька все-таки соизволила спуститься, но была бледна и печальна, кушенькала только греческий салат, прерывая трапезу душераздирающими вздохами. Конечно же, ее томный вид и укоряющие взгляды порядком действовали Дубову на нервы, и мирного семейного вечера не получилось. Дубов все не мог отделаться от мысли, что без Оли в этой поездке ему было бы гораздо комфортнее: он отдохнул бы и от работы, и от своей дражайшей половины, сладко ел, крепко спал и не брал бы в голову всякие глупости! Да и ей оказалось бы лучше без него – он хам, не понимает ее страданий, ранит тонкую женскую душу разными грубостями! Подумать только, впереди еще целый день, а все дела уже сделаны, и уйти некуда! Придется таскаться с Оленькой под руку, выслушивать жалобы, потом сидеть с ней в клубе, зевать и смотреть показ коллекции «оригинального модельера», чтоб ему пусто было!

«И ведь так всю жизнь!» – подумалось Дубову, и эта мысль, всегда успокоительная, внушила ему внезапный ужас. Неужели всю жизнь рядом с ним будет эта плаксивая, вздорная, неумная бабенка? Может, и нет. Она не хочет выходить за него замуж – иначе давно бы согласилась, без Парижа и Тиффани! Она не хочет иметь от него детей, и вообще детей не любит. А Дубову нужно не меньше трех, и обязательно сына, сына! Не так уж и много он хочет! Дом есть, сад есть, дело за сыном. Значит, придется снова пускаться в поиск, снова вытаскивать пустые билетики, ошибаться, спотыкаться, тратить деньги, время и душевные силы. А перед этим еще спровадить Оленьку, тут тоже не обойдется без жертв и разрушений, она же так любит его, все время о том говорит!

Занятый размышлениями о своей будущей вольной жизни, Дубов большую часть следующего дня молчал, во всем соглашался с бедной, обреченной Оленькой и позволял вертеть собой, как комнатной собачонкой. Поэтому Оля пришла в самое благостное расположение духа, а выбравший свободу Дубов, наоборот, помрачнел.

«Я ей, в сущности, совсем не нужен. Ей нужен манекен, заводная кукла, способная произнести несколько заученных реплик, обладающая изящными манерами и... ах, да – еще толстым бумажником. Я другой, я не подхожу. Так на какого рожна она мне сдалась? И все, хватит об этом... Сейчас придем в ресторан, я поем мяса и выпью водки. Мне сразу станет легче».

Клуб «Гран-Мишель» был декорирован зубастыми шестеренками, чугунными утюгами и помятыми чайниками. Весь этот металлолом размещался по потолку и стенам, а один утюжок забрался даже в аквариум. Дубов содрогнулся, но быстро утешился. Ресторан в клубе выглядел вполне традиционным, меню смотрелось изобильным и аппетитным... Об официантках можно было сказать то же самое. Дубов сразу же заказал кучу снеди, не обращая внимания на критическую физиономию Оленьки. Возле импровизированного «языка» уже крутились какие-то малоодетые девицы, показ явно должен был вот-вот начаться. Оля сидела неспокойно, ерзала и оглядывалась. Наконец вскочила, едва не выбив поднос из рук подошедшей официантки. Та принесла Дубову салат, как он любил – крупными кусками нарезанные помидоры, огурцы и перцы, присыпанные зеленью, и распластанную селедку с лучком, и графинчик ледяной водки вкупе с рюмкой, тоже ледяной, запотевшей! Занятый гастрономическими красотами, он вовсе не обратил внимания на женщину, приблизившуюся к столику. Да и на что там внимание обращать-то? Еще одна ломака, вроде Оленьки. Модельерша была вся прохладная, подщипанная, приглаженная, где надо – блестит, где надо – подрумянено. Улыбка светская, равнодушная.

– Позволь представить тебе моего спутника, – пропела Оленька после традиционных приветствий. – Это Дубов.

Дубов о необходимости делать реверансы забыл, потому уже успел хватануть рюмку и теперь основательно набил пасть селедкой с хлебом. Содержимое рта пришлось в срочном порядке проглотить и принять для пожатия сложенную лодочкой ладонь. Целовать модельерше руку он как-то не решился.

– Лиля, – назвалась женщина. От нее повеяло тонкими, теплыми духами, и Дубову вдруг стало неловко – за свой дешевый одеколон фабрики «Красная Заря», а также за водку, селедку и лук. В общем, за благоухание. От неожиданного смущения он больше ничего не смог сказать, лишь поклонился и плюхнулся обратно, почувствовав себя не только вонючим, но и неуклюжим, тяжеловесным, толстым, в конце концов! Вон край стола как в живот впился, худеть пора!

Но модельерша Лиля не придала, очевидно, значения хамству Дубова и не ответила даже на извиняющуюся улыбку Оленьки. Сложная это была улыбка и выражала примерно следующее: «Ах, эти мужчины, они такие увальни, такие бурбоны! Но умная женщина всегда знает, как заставить их плясать под свою дудку, не так ли?» А модельерша должна была скроить гримаску, означавшую: «Именно так, дорогая, и обстоят дела. Надеюсь, вам еще удастся выдрессировать своего милого медведя».

Но Лиля не ответила на Оленькин посыл, и Дубов почувствовал к ней что-то вроде благодарности. Пожалуй, она ничего. Дамы защебетали о своем, а Дубов принялся за салат. Ему стало вкусно, и он забыл обо всем, а очнулся, когда уже заиграла музыка. Свет в зале пригасили, подиум, напротив, осветился ярче. Дубову принесли жаркое, и он откинулся на спинку стула, налил водки, нацепил на вилку маринованный огурчик – приготовился смотреть. Оленька еще не успела сделать ему замечания – много, дескать, пьет, еще больше ест, за едой чавкает, зубочистки грызть нельзя! – как по «языку» зашагали «вешалки». Все они были поджарые, что гончие собаки, с впалыми боками и злющими глазами. И кто только придумал эту моду на суровые лица, стервозные взгляды, вампирские ухмылки? Неужели когда-то давно манекенщицы умели по-настоящему улыбаться?

– Ну как тебе? – шепнула Оленька.

Дубов, занятый размышлениями о моделях, на саму коллекцию не обратил внимания. Хотя ему, в общем-то, было безразлично, какое шмотье Оля потащит в свой магазин, он ведь давеча решил с ней расстаться! Все же, отделавшись неопределенным мычанием, взглянул попристальнее. Что ж, занятные вещи шьет эта Лиля. И они непременно должны были понравиться Оле – насколько Дубов мог судить, в коллекции тоже присутствовал египетский мотив, и накрашены-начесаны модели соответственно. Вот будет ли это продаваться? Не его теперь забота. Не его...

– Что, Дубов, берем?

– Бери, – равнодушно пожал плечами он.

Манекенщицы продолжали шастать туда-сюда, музыка звучала так же громко, за соседними столиками звенели приборами и разговаривали, но над их столиком вдруг повисла напряженная тишина.

– Что случилось? – осведомился Дубов. Ему теперь сам черт был не брат, он не собирался далее терпеть фанаберии капризной девицы!

– Дубов, у меня денежек нету, – сложив губки бантиком, сообщила Оля.

– А если нет, то чего ты сюда приперлась?

– Фи, как грубо! Дубов, не обижай меня! Я приехала, потому что думала, ты добрый мальцик и купись своей девоцьке платьицев...

Дубов терпеть не мог, когда Оленька начинала ребячиться и сюсюкать, но до сего момента не давал ей об этом знать, потому постарался взять себя в руки.

– Не куплю, – ответил он, надеясь, что Оленьку отрезвит его холодный тон.

– Поцему, холесенький мой? Лазве ты не хоцесь порадовать свою девоцьку? А я бы потом вернула тебе денежки, когда платьица уйдут...

– Оля, перестань. Я сказал, а ты услышала. Я не буду покупать эту коллекцию. Мне она не нужна.

Наивно распахнутые Олины глаза сузились, ощетинившись щедро накрашенными ресницами. Тройной объем от Мейбеллин!

– Ах так? Может быть, и я тебе не нужна?