— Животное! — завопила она.

— Ну, не надо преувеличивать, — возразил он. — С вами, молодыми девушками, вечно одна и та же проблема — вы все преувеличиваете и превращаете в мелодраму. С вами мне нет нужды применять грубую силу. Вы такая хрупкая, что Флорентина уже предложила тебя немножко подкормить. Эта добрая женщина опасается, что я не смогу ощутить полновесную женщину в своих объятиях в первую брачную ночь.

— Но мы-то знаем, что вам это не грозит, не так ли? — Лиза бормотала все это, пока он неуклонно тащил ее к себе в кабинет.

Эта комната казалась ей обставленной немного по-инквизиторски, с обшитыми кордовской кожей стенами, массивным столом и стульями с высокими жесткими спинками.

— Так, так. — Он ухватился за эти слова и показал зубы в белоснежной улыбке.

Его взгляд блуждал по ней, свободной рукой граф ударил дверь кабинета, и Лиза оказалась прижатой к темно-красной коже обивки, тоненькая бледная фигурка, чей нежный стан был стянут розовым шелком. Ее волосы на фоне кровавой кожи вдруг стали удивительно светлыми, серые глаза потемнели от темного взгляда человека, который, наклонив голову, внимательно смотрел на нее.

— Бойся зайти слишком далеко, — сказал он, и эти слова обожгли ее, как удар кнута. — Иначе ты узнаешь наконец, что значит остаться одной — совсем одной наедине с мужчиной. Будь осторожна, мой ангел, если не хочешь, чтобы моя угроза обратилась в реальность.

— Я… я стану кричать, я буду визжать на весь замок, — задохнулась она, отступая все дальше, пока наконец прохладная дверь не коснулась ее обнаженных рук. Она вздрогнула от этого прикосновения и увидела, как опустились тяжелые веки Леонардо.

— В замке очень толстые стены, звук через них не проходит, — неторопливо сообщил он. — Это сделано для того, чтобы можно было работать в тишине и покое, а может, наказывать слуг так, чтобы никто этого не слышал. В таких стенах хозяин может делать с женщиной все, что ему заблагорассудится, потому что ее криков никто не услышит. Я мог бы избить тебя или изнасиловать, и моим единственным свидетелем была бы бронзовая статуя у меня на столе.

Лиза смотрела на него и молчала. Лицо его в этот момент было таким темным и страшным, что она каждой клеточкой своего тела понимала, что он способен выполнить эту угрозу. Потому что не только в старинных залах остался дух мавританской жестокости; древние страсти и пороки жили в крови этого прямого потомка давно почившего владельца замка Эль-Сефарин; здесь во дворах и садах звенели браслеты рабынь; в глазах Леонардо тлела страсть и дерзость, которая будет жить в нем, и он своим чередом передаст эту страсть своему сыну.

Момент был настолько опасный для Лизы, что она окаменела, не в силах пошевелиться. Малейшее движение — и она могла оказаться в железной ловушке его рук. Она интуитивно чувствовала, что он не сможет поднять руку на женщину, он был опасен совсем другим… Он был склонен скорее подчинить женщину, подавить ее, заставить уступить своим желаниям.

Лиза с трудом оторвалась от магнетического притяжения его сверкающего взора и с трудом выдавила из себя нервный смешок.

— Мы с вами все время ссоримся, как кошки разных пород, — сказала она. — Казалось бы, на это нет причин, разве что я глажу вас против шерсти, а вы в ответ делаете то же самое. Давайте перестанем, прошу вас.

— А вам не нравится, когда вас гладят против шерсти? — Он вдруг прикоснулся кончиком пальца к ее руке и провел им вдоль изгиба локтя… от этого по всему ее телу прошел электрический ток, странный и волнующий. — Вы такая мягкая гладенькая кошечка, amiga note 10. Меня так и тянет узнать, умеете ли вы мурлыкать.

Потом он вдруг отвернулся от нее, высоко выгнув черную бровь, и пошел к письменному столу. Лиза, несмотря на все усилия, так и не смогла успокоиться. Ноги у нее дрожали. Она в изнеможении оперлась о стену, наблюдая, как он отпирает выдвижной ящик огромного резного стола из темного дерева и достает оттуда маленький плоский футляр… такой, в каких хранят ювелирные украшения.

— Мадресита уже намекала, что мне следовало щедрее одарить тебя нашими фамильными драгоценностями, так что я покопался у себя в сейфе. Хотел посмотреть, не найдется ли у меня что-нибудь, чем можно было бы соблазнить твою прямо-таки ангельски честную натуру. Я понимаю, что тебе ненавистно носить эти драгоценности под притворным предлогом, но если Мадресита будет от этого еще счастливее, я не вижу причин, чтобы не пойти ей навстречу. Если бы ты не была такой маленькой глупой пуританкой, ты и сама этому порадовалась. В чем дело? Тебе, может быть, кажется, что я раскрашиваю искусственную лилию?

— Вы раскрашиваете искусственную ситуацию, — отозвалась она. — Нагромождаете одну ложь на другую, так что когда нам понадобится в конце концов покончить с этим, мы увязнем по уши.

— Что ж, у тебя, между прочим, очень хорошие ушки, guapa. — С этими словами он зашел сзади, что-то сверкнуло в его пальцах, казалось, они ожили под ослепительными каплями синих и белых искр. — Если ты еще сильнее прижмешься к этой двери, дорогая, там останется твой распятый отпечаток. Мне даже трудно понять, что тебе противнее — мое прикосновение или мои подарки.

— Я… подарки всегда можно вернуть, — сказала она с вызовом.

— Вот именно. Значит, это мое прикосновение вам так неприятно. Наверное, даже с мылом вам не удается смыть с кожи ненавистный отпечаток?

Он стоял совсем близко от нее. Драгоценные камни, переливающиеся у него в руках, оказались бриллиантами, бриллиантовым ожерельем, к которому было привешено сердечко из цельного сапфира, синего, в точности как на ее перстне.

— А сейчас, как хороший дантист, я скажу, что ты ничего не почувствуешь, — усмехнулся он. Не сводя с нее глаз, он надел ей на шею бриллиантовое колье и застегнул замок, затем совершенно бестрепетно поправил сердечко из сапфира, которое приходилось как раз на белую выемку под шеей.

— Вот, дитя, все позади, и на тебе ни одной царапины.

— Можно обойтись без сарказма, — вспыхнула она. — Я не настолько глупая, какой вы меня выставляете, и не строю из себя святошу. Просто мне не нравится, что я запуталась в вашей паутине обмана. Наряжать меня, точно новогоднюю елку, во все эти фамильные драгоценности, наверное, очень забавно, учитывая ваше извращенное чувство юмора, но мне не до смеха.

— Конечно нет, моя дорогая, разумеется, вам это не смешно. — Но на этот раз насмешливого блеска не было в его глазах, в них появилась мрачная серьезность, когда он остановил взгляд на се шее в драгоценном колье. — Однако колье вам к лицу. В бриллиантах сочетается лед и пламя, так же как в девушке, незнакомой со страстями, и мне всегда казалось, что жемчуг больше к лицу вдове. Этот сапфир появился в нашей семье много лет назад, вместе с восточной ветвью в нашей родне. Это колье старше, чем кольцо, его купили позже, для гарнитура, но моя мама никогда не надевала этого сердца. Оно связано с одной историей, слишком тягостной для нее.

— Вы хотите сказать, что его носила одна из наложниц гарема? — Лиза чувствовала холодную тяжесть сапфирового сердечка на шее, блестящего и гладкого, оно притягивало взгляд Леонардо. Под голубым драгоценным камнем быстро билась голубая жилка, и девушке отчаянно хотелось отвернуться, избавиться от его взгляда, непроницаемого, будоражащего душу, затененного густыми черными ресницами.

— Да, — протянул он, — девушка в надушенных шелках, которая купалась в лотосовом пруду и носила в волосах жасминовые звезды. Но думаю, вас это вряд ли тронет, не так ли? Ваша неприязнь вызвана совсем другими причинами. Вы убеждены, что фальшивые подарки символизируют наши столь же фальшивые отношения, не так ли?

— Боюсь, что да, — согласилась она. — Будь это маскарадные украшения, меня бы это не так волновало…

— Так и считайте их маскарадными украшениями.

— Вы знаете, что это невозможно, сеньор. — Она затаила дыхание. — Согласившись принять участие в вашей игре с сердцами, я должна довести свою роль до конца, я правильно вас поняла?