Поднявшись по лестнице, Либби очутилась в хорошо обставленном номере. Она осторожно села на софу, обитую красным плюшем, и Гейб подкатил к ней маленький столик.

— Что вы хотите поесть в своей новой жизни? Устрицы, стейк, форель?

Либби закрыла лицо руками и истерически захохотала.

— Этого не может быть! Пару минут назад у меня на шее была петля, а сейчас вы предлагаете устриц!

— Нужно, пока можно, радоваться жизни. Мне кажется, что вы это поняли. Что же заказать Карло? Устрицы, стейк, бренди?

— Гейб, мне нужно идти к детям. Они так напуганы. С ними только Ах Фонг.

— Ах Фонг?

— Это мой слуга-китаец, — сказала Либби. — Он живет рядом с моей хижиной с тех пор как я спасла ему жизнь.

— Ну тогда все в порядке, — заулыбался Гейб. — Когда придет Карло, я попрошу его послать кого-нибудь в вашу хижину и сказать, что вы немного задержитесь. Хорошо?

Либби кивнула головой. Скоро появился Карло с коньяком, и Гейб отдал нужные распоряжения.

Он поднес к губам Либби бокал с янтарным коньяком.

— Вам будет лучше, после того как вы осушите его.

Либби поперхнулась, но послушно выпила коньяк, и Гейб встал, чтобы зажечь свечу. Либби заметила, как на столе появился серебряный поднос с супницей на белой салфетке. Гейб откупорил шампанское и налил в бокалы.

— Лучшее лекарство от расшатанных нервов — это ужин с шампанским, — сказал он.

— Удивительно, но мои нервы в порядке, — сказала Либби, — несмотря на события этого дня.

— Если бы я знал, что вы сделаны из другого теста, я бы никогда к вам не подошел в Новом Орлеане, — улыбаясь, сказал Гейб. — Пусть же все беды останутся позади, — поднимая бокал, продолжил он.

Они ели молча, но когда Либби подняла голову, то увидела, что Гейб не сводит с нее глаз.

Острый стейк, чипсы с морковью и груши в бренди, коньяк — все это казалось каким-то сном.

Мерцавшие свечи делали происходящее еще более неправдоподобным.

Да, она была на волосок от смерти, и сейчас чувствовала себя как человек, который чуть не утонул, и для которого каждый глоток воздуха казался чудом.

— Думаю, что подкрепившись, вы прочтете свою обычную речь о морали и долге и сбежите от меня, — сказал Гейб.

Либби встала и подошла к окну.

Вдалеке виднелись очертания холмов на фоне серого неба: то тут, то там вспыхивали и затухали огоньки костров золотоискателей.

— Я жила со своим моральным долгом, но он не защитил меня, — решительно проговорила Либби. — Я бы умерла страшной смертью, если бы вы не рискнули ради меня, — она обернулась и посмотрела на Гейба. — Ах Фонг сказал, что его жизнь принадлежит мне, потому что я спасла его. Может, это и правильно. Тогда моя жизнь принадлежит вам.

Гейб облокотился на спинку стула.

— Если вы хотите остаться здесь из чувства благодарности, то лучше вам этого не делать. Вы мне ничем не обязаны, Либби.

Она медленно подошла к нему.

— Вы знаете мои чувства к вам, — сказала она. — Вы правы, завтра нас может и не быть, и этот вечер, может больше не повториться. И если я уйду, то буду жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь.

Она начала медленно расстегивать пуговицы платья. Гейб остановил ее.

— Я сам это сделаю. — Потом в нетерпении произнес: — Почему у вас, женщин, так много пуговиц?

— На вашей рубашке их тоже немало, — смеясь, сказала Либби.

— О, я могу ее снять через голову, не расстегивая их, — сказал он и одной рукой сбросил сорочку.

Либби восхитилась его обнаженным торсом, с удовольствием рассматривая его мышцы и волосатую грудь. Она улыбнулась и сбросила платье.

— И почему вы, женщины, носите так много одежды. Может, вам холодно? — его руки жадно спускались к ее поясу.

— Я раньше никогда не разрешала мужчинам видеть меня голой, — отвернувшись, сказала Либби. — Хью всегда был такой деликатный, и мы всегда переодевались в своих спальнях.

— Наверное, это скучно, — смеясь, сказал Гейб. — Но такого тела, как у тебя, нельзя стесняться.

Он положил ей на плечи руки и повернул Либби к себе.

— Зачем скрывать то, что доставляет столько удовольствия, — Гейб дотронулся кончиком пальца до соска и начал расстегивать ремень от своих брюк.

— Извини меня за нетерпеливость, не могу больше ждать, — он приподнял ее, как пушинку, и понес на кровать.

Либби никогда не испытывала ничего подобного. У нее все горело внутри. И она изгибалась, прижималась к его груди, целуя его подбородок, шею, уши. Она вскрикнула, не понимая, приятно ей или больно. Потом забылась в огне страсти, смеясь, чувствуя, что мир разлетается вдребезги. Гейб тяжело вздохнул и упал на Либби.

Они лежали как одно целое, потом Гейб, опершись на локоть, нежно посмотрел на нее.

— Ты всегда смеешься, когда занимаешься любовью?

— Нет.

— И даже с Хью? — спросил Гейб.

— Никогда! Я раньше не знала, что от этого можно получить такое удовольствие, — сказала она.

— Мастерство приходит со временем, — сказал Гейб. — В следующий раз у тебя лучше получится. Я с удовольствием стану твоим учителем, — сказал Гейб. — То, чему я тебя научу, продлит твою жизнь, — сказал он. — Как мы могли бы вместе зажить, Либби! Я скоро разбогатею, брошу играть и построю дом в Сан-Франциско. Мы сможем путешествовать. Тебе не кажется это замечательным?!

— Очень! — ответила Либби. — Но я не смогу сказать «да», пока не найду Хью.

— Но ты любишь меня. Разве ты чувствовала что-нибудь подобное с Хью.

— Не чувствовала. У меня такое впечатление, что я спала всю жизнь, и только сегодня проснулась и поняла, что такое настоящая любовь.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Я много раз говорил, что люблю, но это была ложь. Сегодня я могу сказать правду. Я люблю вас, Либби Гренвил, и не хочу с тобой расставаться. Утром я заберу твои вещи из хижины, и мы будем жить здесь.

Либби закрыла рот ему ладошкой.

— Не будем о будущем. Кто знает, что будет завтра.

— Но я могу увезти тебя туда, где ты будешь в безопасности? — спросил Гейб.

— А как же моя картошка? Я собиралась на ней сколотить «состояние». Здесь гнилая картофелина стоит доллар.

Гейб засмеялся.

— Нажить состояние на картошке? Мне это нравится. Кто кроме моей сумасшедшей Либби мог до этого додуматься? Мы попросим твоего преданного китайца присмотреть за ней, если она тебе так необходима.

— Быть с тобой — вот что мне необходимо, — она положила голову ему на грудь, и он обнял ее.

— Я никогда тебя больше не покину, — сказал Гейб.

Либби раскрыла глаза от яркого солнечного света, залившего всю комнату, не понимая, где она находится. Она повернулась и потрогала одеяло — Гейба не было.

— Гейб, — тихо позвала она, с трудом вспоминая события прошлой ночи.

Она на самом деле лежала с ним в объятиях, и он говорил, что никогда ее не бросит. Ей снова хотелось быть рядом с ним.

«Я прожила жизнь, не зная, что значит быть по-настоящему счастливой и удовлетворенной. Он самый замечательный человек», — подумала Либби.

Обойдя комнаты, она заметила, что все прибрано. Одежды Гейба не было, и Либби вспомнила, как, не сказав ни слова, сбежал Хью.

«А может, я ему уже неинтересна? Нет, — покачав головой, улыбаясь, сказала Либби. — Он не тот человек, чтобы сбежать, не попрощавшись. Гейб не скрывает того, что любит меня и хочет меня».

Либби старалась не думать о будущем и, закончив осмотр номера, снова легла на мягкие, пуховые подушки. Через мгновение появился Гейб с подносом.

— Ты уже встала, а я хотел разбудить тебя поцелуем.

— Ну тогда я снова засну, если ты хочешь, — улыбаясь, проговорила Либби и закрыла глаза.

— Ну вот, я уже сплю.

Гейб поставил поднос и осторожно на цыпочках, наклонившись, поцеловал Либби в лоб. Она открыла глаза и поцеловала его в губы.

— Я принес завтрак, милая, — сказал Гейб, ускользая от ее объятий. — Не возбуждай меня, а то яичница с ветчиной остынет. Кроме того, — продолжал он, приподнимая Либби, — в приличных домах этим не занимаются перед завтраком. Ты помнишь Бостон.