— Мне хотелось бы взять тебя прямо здесь, перед зеркалом, — прошептал Тоби.

А вот такие слова она, напротив, не привыкла слышать. Совсем не привыкла. Хотя нельзя сказать, что они резали ей слух. Пожалуй, ей даже нравилось это слышать. Тем более что отвердевшая плоть мужа сейчас упиралась ей в спину, что свидетельствовало о его искренности.

— Тебе бы это понравилось? — спросил Тоби чуть хрипловатым голосом. — Ты бы хотела, чтобы я раздел тебя сейчас, прямо здесь, перед зеркалом?

При этих словах мужа Бел тотчас же почувствовала влагу между ног и все тело ее наполнилось томлением. Судорожно сглотнув, она прошептала:

— Что, прямо сейчас?

Они по-прежнему смотрели в зеркало, и взгляды их встретились.

— Нет, не сейчас, — ответил Тоби. — Позже, потом. А пока мне достаточно знать, что ты меня желаешь. — Его руки скользнули вниз, к ее обтянутым шелком бедрам. — Изабель, я хочу, чтобы ты желала меня так же, как я тебя. Чтобы желала все время. Всегда. Сегодня вечером твоей красотой сможет любоваться весь Лондон, но под этим платьем ты принадлежишь только мне одному. Я хочу, чтобы весь вечер, пока мы будем в опере, ты была влажной и жаркой, чтобы изнемогала, желая меня. Когда же мы вернемся домой, наконец-то настанет конец нашим общим мучениям. Ты понимаешь?

Бел густо покраснела и кивнула. Почувствовав, как отвердели ее соски, она повернулась лицом к мужу и крепко прижалась к его груди. Ах, как ей хотелось, чтобы он сейчас сорвал с нее этот неприличный наряд и заставил дрожать и стонать от наслаждения…

Еще крепче прижавшись к мужу, Бел прошептала:

— Тоби, а может, все-таки…

— Нет, дорогая. Еще нет. Слишком рано. — Сделав над собой усилие, Тоби отстранился от нее. — Изабель, я же сказал, ты должна желать меня так же, как я тебя. И нескольких минут для этого мало. Чтобы ты по-настоящему поняла, как я тебя люблю, нам потребуются часы, дорогая. Часы ожидания.

Часы? Он заставит ее ждать несколько часов? Или, может быть, даже…

— Но, Тоби… — Бел знала, что муж рассмеется, как только она задаст этот вопрос, но не задать его она не могла. — Тоби, как долго ждать? Сколько именно?

Он действительно рассмеялся, но, к счастью, не слишком громко.

— Ну… само представление длится примерно четыре часа. Надо учесть еще время на дорогу — туда и обратно. А также антракт. — По-прежнему обнимая жену, Тоби повел ее к двери и вывел в коридор. — В результате получается… — Он провел ладонью по ягодицам Изабель. — По моим расчетам, часов пять, леди Олдридж. А почему ты об этом спросила?

Пять часов… Сколько же из них уже прошло? По оценке Бел и часа не прошло, а она уже изнемогала от желания. Как же ей пережить эти томительные часы?

Разумеется, у них была отдельная ложа — идеальное место для той игры, которую, похоже, затеял ее муж. Да, судя во всему, он решил извести ее этой бесконечной пыткой. Этой сладостной пыткой.

Сейчас они сидели в ложе, окруженные золоченой роскошью убранства. Рядом с ними пышными складками ниспадали портьеры из синего бархата, а снизу, из оркестровой ямы, доносились приглушенные звуки — музыканты настраивали инструменты.

Тоби подал ей бокал с шампанским.

Бел уставилась на прозрачную жидкость, завораживавшую игрой маленьких пузырьков, поднимавшихся со дна бокала.

— О, я не могу, я не…

— Сегодня ты должна, моя дорогая. Это опера, и здесь не принято демонстрировать пуританскую сдержанность. Здесь феерия, спектакль, роскошь, изобилие… Театр — это место, где наслаждаются жизнью. Мы заслужили право окунуться в роскошь. Мы с тобой оба трудились не покладая рук. Ты — над своими благотворительными проектами, а я — во время избирательной кампании. Скажи, разве я не заслужил право немного тебя побаловать?

Бел улыбнулась. Муж был прав. Они оба трудились без устали всю последнюю неделю. Каждый день Тоби уезжал на рассвете, чтобы встречаться с избирателями, а она, Бел, с утра до вечера занималась своими благотворительными проектами. Они встречались только за ужином и проводили вместе лишь вечер и часть ночи, а потом, после любовных утех, засыпали в изнеможении.

— Что ж, если ты настаиваешь… — Бел пригубила из своего бокала. Сладковатые пузырьки лопались, пощипывая язык, а все тело вдруг сделалось легким и воздушным.

— Тебе нравится? — спросил Тоби.

— Оно такое странное, это шампанское… — Бел сделала еще один глоток и захихикала как маленькая девочка. — Странное, но вкусное.

Она сделала третий глоток и прикрыла глаза. Когда же открыла их, все вокруг померкло. И лишь через несколько секунд Бел поняла, что в зале приглушили свет, тем самым давая сигнал к началу представления.

— Можно попробовать? — спросил Тоби.

— Да, конечно. — Она протянула ему бокал, но он хотел вовсе не этого.

Бел поняла свою ошибку за мгновение до того, как губы мужа прижались к ее губам. «Неужели мы целуемся на людях? — промелькнуло у нее. — Неужели на виду у всех?» Да, они целовались на виду у всех, и это было чудесно.

Бел крепко прижалась к мужу и тут же поняла, что ей и этого мало — хотелось, чтобы весь Лондон видел их сейчас. Нет, не только Лондон — чтобы весь мир узнал о том, как сильно Тоби желает ее и как сильно она желает его. Ведь они были такой замечательной, такой красивой парой…

Внезапно грянула музыка, и Бел вздрогнула от неожиданности. Поцелуй их прервался, и шампанское выплеснулось из бокала ей на грудь и залило лиф дорогого наряда. Но ей было все равно. Потому что заиграла музыка, а музыка… музыка — это все.

Оркестр исполнял увертюру, и в какой-то момент Бел почудилось, что этот мощный звуковой шквал вот-вот снесет крышу театра. Она чувствовала, как музыка вибрирует в ней, как все ее тело отзывается на эти звуки. Причем музыка эта была цветной — цвета постоянно менялись, переливались и даже… О, эта музыка имела вкус, самые разные вкусовые оттенки.

Тут Бел поняла, что немного опьянела. Да, наверное, опьянела, если верит, что можно попробовать на вкус кусочек музыки. Она сделала еще глоток шампанского, решив, что не желает трезветь. Она хотела быть вечно пьяной, хотела утонуть в этом море звуков.

Наконец занавес поднялся, и открылся фантастический сад, в котором тут же появились артисты в костюмах. Артисты вскоре начали петь, и пели они чудесными, изумительными голосами. И почти сразу же весь мир куда-то отступил, исчез — Бел забыла даже о Тоби, сидевшем с ней рядом. Магия «Дон Жуана» околдовала ее, и если бы она не знала, что так не бывает, то потом поклялась бы, что ни разу не перевела дыхания и ни разу не сморгнула за все время первого действия.

Когда же перед антрактом опустился занавес, Тоби спросил:

— Тебе нравится?

Она сжала его руку.

— О, это замечательно! Я никогда даже мечтать не могла… — Янтарный туман вокруг газовых фонарей медленно рассеялся, и Бел заглянув в лицо мужа, пробормотала: — Спасибо тебе, Тоби.

— Еще рано меня благодарить. — Он усмехнулся. — Самое лучшее — впереди.

И тут к ней пришло озарение. Это было как гром среди ясного неба. Бел вдруг поняла, что любит мужа, Да-да, она любила его.

И вовсе не музыка заставила ее почувствовать это. И не шампанское заставляло ее забыть о сдержанности. Нет, это сделал мужчина, сидящий рядом с ней. Это он дал выход всем ее чувствам, он пробудил в ней страсть. И случилось все в тот самый миг, когда они впервые встретились, но тогда она не смогла это понять. Чудесная, сладостная музыка заиграла в ее сердце, и сердце теперь билось ритмично и яростно, все быстрее и быстрее. Сомнений быть не могло: она любила Тоби, любила его. И это ее пугало. Он внимательно посмотрел на нее:

— Дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? Может, принести тебе еще шампанского?

Она покачала головой:

— Нет, лучше немного воды.

— Да, конечно, хорошо. — Он поцеловал ее руку и поднялся с кресла. — Я сейчас, мигом.

Тоби ушел, а у Бел появилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и попытаться понять, что же означает ее неожиданное открытие и как теперь может измениться ее жизнь. Она влюбилась в своего мужа, и теперь все пошло прахом, разве не так? Действительно, как можно посвятить себя служению людям и милосердию, если все тело наполняет эта мощная, эта страстная симфония любви, в которой тонут все благие намерения?