как холодная вода с тающих веток течёт по моим ладоням, просачивается сквозь пальцы,

словно хочет, чтобы её согрело тепло моей руки.

– Твой друг очень упрямый, – сказал Ветер, присев рядом со мной.

– В смысле?

– Он уже не первый раз пытался встретиться с тобой. Только там, в больнице, ты не признала

его, помнишь?

Мне не очень в это верилось. Неужели я бы не смогла узнать Сашу?

– Не правда, это был труп какого-то незнакомца! – настойчиво сказала я, отбросив ветки.

Ветер посмотрела на меня, хитро прищурившись, а затем закурил, запрокинув голову и

пустив дым вверх. Вскоре нас стал обволакивать белый густой туман, в котором проступали

неясные, размытые картины, а потом я чётко увидела комнату Саши, в которой мне не раз

приходилось гостить, – он спал в своей кровати, вздрагивая всем телом и что-то бормоча,

словно ему снился кошмар. Я с недоумением взглянула на Ветра.

– Твой друг пока ещё не стал им, – произнёс он, – однако, если чужаки долго слоняются

здесь, то однажды теряют выход.

– Он жив? Он может проникать сюда через сон? – спросила я, протянув руку и попытавшись

дотронуться до разгорячённого напряженного лица Саши, покрытого капельками пота.

Но мне не удалось это – облако тумана рассеялось, а вместе с ним пропал и Ветер. Какое-то

время я сидела на месте, обдумывая услышанное и увиденное. Во всём этот разговоре было

только одно радостное пятно – Саша был жив, всё остальное – мутная вода, упрямо не

желающая показывать, что таится в её глубинах. Мне надоело сидеть, и я снова двинулась

вперёд. Я шла так около получаса, а потом почувствовала невыносимую скуку. Чтобы как-то

развлечь себя, я попыталась вспомнить кого-нибудь из мифов или истории, кто так же

бессмысленно и безнадёжно блуждал по миру или пустыне. На ум приходили библейские

притчи, какие-то старые легенды…Потом я подумала о том, как долго искала кого-то,

способного помочь мне справиться со своей болью, – тогда Саша ещё жил в чужой стране, и

я не торопилась полностью раскрываться ему. Поэтому бродила по социальным сетям,

разочаровываясь, ещё более запутываясь; я стучалась в незнакомые двери с криками: “Ищу

прекрасную живую душу, способную мыслить!”, подобно Диогену, этому древнегреческому

философу, который ходил средь бела дня по городу с зажжённым фонарём, отвечая на

любопытные вопросы горожан одной короткой фразой: “Ищу человека”. Мне изредка

встречались такие души; они даже помогали мне какое-то время, но потом либо неожиданно

исчезали, либо в нашем общении возникала какая-то непримиримая деталь, либо (что было

чаще) они оказывались вовсе не такими, какими хотели казаться.

Я уже собиралась остановиться, но вдруг споткнулась обо что-то невидимое. Всё произошло

так быстро, что я даже не поняла, как упала на шершавый бетон и оказалась посреди

дорожной трассы. Я снова вернулась в Город Дождя. Кто бы мог подумать, что я буду рада

вновь оказаться здесь. Мимо, громко сигналя, пролетела машина, едва не сбив меня. Я встала

и быстро перебежала на тротуар, где остановилась под фонарём, чтобы перевести дыхание.

Здесь ещё был дремучий вечер, поздние прохожие текли по сырой мостовой, преследуемые

чернильными тенями, пахло гарью: вдали полыхало какое-то здание, но это не вызывало ни у

кого интерес, ведь эти люди шли по заданному маршруту, который заложил в них город.

Меня клонило в сон, и, пнув жестяную банку, которую прикатил к моим ногам порыв ветра,

я отправилась в общежитие.

Когда я зашла в квартиру, то машинально посмотрела на дверь, ведущую в комнату Радуги –

она была широко распахнута. Там стояла лишь кровать, лампа и небольшой прикроватный

столик. Все книги и вещи моей соседки исчезли. Должно быть, вскоре ко мне подселится

ещё кто-то. Я заглянула в свою комнату, проверила туалет и ванную – котёнка нигде не

было. За окнами хлестал сильный ливень, сверкала молния и раздавались громкие раскаты

грома. Я сделала себе кофе и села на кровать, укутавшись в одеяло.

– Вот я и одна…

Не знаю, зачем я сказала это. Но чувство, которое я при этом испытывала, было мне хорошо

знакомо. В тот год, когда умер Андрей, я приходила со школы, запирала дверь, отключала

телефон, ложилась на кровать и просто смотрела в потолок, желая поскорее похоронить этот

день, хотела, чтобы поскорее наступила ночь, где я буду всецело предоставлена самой себе,

где буду лишь я наедине со своими воспоминаниями, со своими скомканными мыслями. И

вот он – мой идеальный мир. Я сама этого хотела, Ветер был прав. Только я всё представляла

иначе. Всё должно было быть по-другому. Но желала бы я всё исправить, вернуть назад? Не

знаю… Да и какой это имеет смысл?

– Когда же ты кончишься! – сказала я, подойдя к залитому дождём окну.

Но струи дождя неустанно продолжали плясать по лужам, машинам, листьям деревьев, и как

будто не понимали, почему от них бегут, скрываются под капюшонами, капотами

автомобилей, зонтами ночные странники; они пытались догнать их, стереть с их лица серую

усталость и разделить с ними свою любовь к этим прохладным проникновенным танцам,

чтобы затем растворить их в себе без остатка, пролив на их мёртвые тела свои лживые слёзы.

Этот дождь был убийцей и прирождённым лицедеем, который больше всего на свете любил

скользкие дороги. Когда-то я любила дождь. Любила протягивать ему руки, чувствовать его

влажные поцелуи на губах, кружится с ним в танце, но это было давно. В то лето, когда не

стало Андрея, бесконечно шли равнодушные дожди, они вымачивали одежду до нитки,

проникали под кожу, остужали сердце, топили веру, пробирались до самых костей. Я

чувствовала себя маленькой цветочной грядкой, которую поливают из лейки эфемерные

руки какого-то невидимого существа, которое, впрочем, не сильно огорчится, если грядка

завянет и сгниёт, ведь на её месте вырастут новые красивые цветы и будут также зачем-то

радовать его невидимые слепые глаза.

Я провела рукой по холодному стеклу – прямо передо мной возникло бледное лицо. Это

была Радуга. Она смотрела на меня своими печальными глазами, в которых читались

бесконечное одиночество и мольба; её детская рука беспомощно прижалась к стеклу

напротив моей, но я тут же убрала свою руку и задёрнула шторы. Я не могла её впустить, и

она это знала, но всё равно ещё какое-то время продолжала слабо стучаться в окно, с каждым

разом всё тише и тише, подобно утихающему плачу. Когда всё прекратилось, я упала на

кровать и уставилась в потолок, а вскоре позволила кошмарным снам просочиться в своё

сознание.

Моё утро началось с грохота под окном – шумный мусоровоз забирал отходы. Я знала: он

отвозил их на огромную свалку, где можно было найти всё, что угодно – начиная от женских

чулок и заканчивая человеческими останками.

Только налив в фарфоровую чашку крапивного чая и сделав несколько глотков, я позволила

себе обдумать недавние события и решить, что делать дальше. С того момента, как я

встретила Ветра, подсказки так и сыпались на меня; мне не раз казалось, что я, наконец,

добралась до правды, и мне осталось лишь протянуть руку, взять последнюю карту, чтобы

сложить пасьянс, но всё неожиданно рушилось. Я ходила по замкнутому кругу, всё больше и

больше запутываясь. Неужели это тоже игра? Неужели мне не хотят оставить даже

крошечного шанса? Я тяжело вздохнула. Эти игры скоро сведут меня с ума, причём в

буквальном смысле. Разум требовал перерыва, поэтому я, наспех умывшись и натянув на

себя дешёвую серую водолазку с подранными джинсами, которые купила на местной

распродаже на случай неудачного превращения (иногда городу нравилось измываться надо

мной, наряжая в нелепую или откровенную одежду), отправилась на работу. Когда я