– Абсолютно ничего. Просто понравилась фраза – звучит красиво, ты не находишь?

Если бы в этот момент на него рухнул стоявший сзади шкаф, это бы хоть немного подняло

мне настроение.

– Сашу никогда не привлекала смерть. Он был романтиком, хотел любить – страстно,

безумно, а если и страдать, то невсерьёз.

– Так хорошо его знала?

Думаю, сарказм Ветра был тут совершенно уместен.

– Не уверена, – ответила я. – Знаешь, как сказала однажды моя хорошая знакомая: “человек

настолько сложен, что сам порой не понимает, носит ли он маску, или это его истинное

лицо”.

– И с кем же я сейчас говорю?

Я не ответила. Все мои мысли обратились к воспоминаниям о человеке, который однажды

прошёл сквозь мою жизнь, как случайный встречный в ненастный день, с которым ты

скрываешься от дождя на пустынной остановке и который убегает раньше, чем закончится

дождь. Она была красива. Очень красива. Это первое, что приходит в голову, когда я

вспоминаю о ней. У неё был отменный вкус, она умела держать себя и если находилась на

каком-нибудь мероприятии, то взгляды всех окружающих непременно были прикованы

только к ней. Я познакомилась с ней на первом курсе института. Она преподавала у нас

генетику. Лексе, как мы называли между собой Александру Викторовну, было около

двадцати пяти – по крайней мере, больше этого ей бы точно никто не дал. Но не только её

необыкновенная красота удерживала наше внимание – она восхитительно преподносила свой

предмет, умела заинтересовать, привести удивительные примеры, факты и была умным

проницательным собеседником. Несмотря на предмет, который она нам преподавала, её

образ для меня был овеян каким-то романтическим ореолом. И дело было не только в её

длинных волосах и воздушной чёрной шали. В чистых глазах Лексы, что сразу успела

заметить моя внимательная натура, скрывалась тайна и даже какая-то, как мне казалось,

затаённая грусть. Она была просто вылитой тургеневской барышней – такой она

представлялась мне, поэтому я сразу не поверила и посмеялась над своим сокурсником

Серёжей, когда он сказал мне, что он с ней встречается. У меня никак не вязался образ этой

грациозной молодой женщины с обычным Серёжкой, вчерашним школьником в потертых

джинсах, с не очень развитым кругозором, хоть и страстно претендующим на это. Тем не

менее, это оказалось правдой. Серёжа сам свёл нас в неформальной обстановке на показе

старых французских фильмов, куда пригласил меня. Я знала, что сама Лекса настояла на

этой встрече, поэтому пошла туда с неоднозначными мыслями, думая о том, искреннее ли

это желание подружиться с хорошей знакомой её молодого человека, или же ревность и

попытка убедиться в том, что нас с Серёжей действительно связывают только приятельские

отношения.

– Серёжа много о вас рассказывал. Мне стало любопытно, – такое объяснение сразу дала мне

Лекса при нашей встрече.

Трудно сказать, чем я её заинтересовала, что могло нас связывать. Как мне казалось тогда, у

нас было мало общего, так же мало, как и у них с Серёжей. Но постепенно я подружилась с

ней. Именно она потом познакомила меня с Вадимом, мужчиной, который, на мой взгляд,

тоже никак не должен был принадлежать к её кругу. Мы с Лексой вместе ходили по

выставкам и театрам, и я, разинув рот, с интересом слушала о том, как она рассказывала мне

о личной драме Кафки, творчестве французских экзистенциалистов, последнем дне жизни

Маяковского, о традициях Индии и японском менталитете… Я восхищалась ей, мне

хотелось быть такой же, как она, и я искренне радовалась нашей дружбе, хотя до конца и не

осознавала, зачем ей самой эта дружба. Как-то я намекнула ей на это, а она отшутилась,

сказав, что чувствует во мне свои гены. Даже расставшись с Серёжей, она продолжила со

мной общаться. Она сказала ему об их разрыве так легко и спокойно, что мне пришлось

взглянуть на неё с другой стороны. Она была жестока и равнодушна к чужим чувствам.

Мужчины представлялись Лексе тривиальными игрушками, которые быстро ей надоедали.

Она это не отрицала, охотно говорила со мной о романах прошлого и своей непостоянной

сущности. Лекса действительно была настоящей стихией. Её непостоянство

распространялось не только на отношения с мужчинами, но и на все сферы жизни. Если что-

либо заинтересовывало её, то она бросалась туда с головой, а спустя короткое время

демонстрировала к предмету своего страстного увлечения полное равнодушие, и неважно –

был ли это мужчина с его собственным живыми чувствами, или просто раздел во всемирной

истории. Однажды этот сильный и свободный дух, эта зрелая и умная женщина,

расплакалась при мне во время нашей беседы. Речь шла о неприступном мужчине, которого

она долго добивалась, про которого она думала, что он её судьба. Но как только он ответил

ей взаимностью, она сразу остыла к нему и в душе её снова воцарил холод. Лекса, словно

маленькая девочка, случайно разбившая вазу, смотрела на меня беспомощным взглядом и

просила помочь ей, молила спасти её, дать излечиться от её же собственной сущности. Но я

не знала, как склеить её прозрачный хрусталь, не знала, как ей помочь. Я не представляла,

что сделало её такой – личная катастрофа, чужая жестокость, а, быть может, сама природа. Я

не знала о ней большего, чем она позволяла узнать. Иногда мне кажется, что я вообще

участвовала в каком-то драматическом спектакле с талантливой актрисой. Как-то она сказала

мне: “Жизнь-это игра, в которой выигрывает всегда тот, кто несерьёзно относится к этой

игре. Учись нарушать правила”. Я не раз вспоминала эти слова здесь, слова этой жестокой,

холодной, эгоистичной, несчастной и как никто другой заслужившей сочувствия, женщины.

Я потеряла с ней связь, когда она внезапно решила уехать в Токио к какой-то дальней

родственнице. Она один раз звонила оттуда, а потом окончательно пропала. Позже я

выяснила, что и у дальней родственницы она задержалась ненадолго, но вот куда она делась,

уже не знал никто. В моём сознании Лекса осталась туманной красивой зарисовкой,

дождливым пейзажем с неясными очертаниями, слишком красивым и слишком туманным,

чтобы серьёзно вникать, что же там изображено на самом деле.

– Может, всё-таки поможешь освободиться? – наконец, спросила я, потерев занемевшую

руку. – Или в твои планы входит оставить меня на растерзание этому маньяку?

– Иногда нужно поднимать глаза вверх, – неожиданно сказал Ветер, – но нет большой тайны

в том, что необходимый предмет зачастую оказывается под носом.

Я быстро опустила глаза и увидела у себя на шее небольшой ключик. Странно, что я не

заметила его раньше. Сняв его, я отстегнула наручники и посмотрела на парня, чьё тело

безжизненно распласталось на полу.

– Он мёртв? – спросила я Ветра.

– Мне определённо нравится с тобой общаться, – сказал он, поднявшись с пола, – твои

вопросы бывают такими забавными.

Я не знала, как поступить, поэтому просто отстегнула его холодную руку от трубы и отошла

в замешательстве. Не могла же я тащить его на себе?

– Я сообщу о нём Грому. А сейчас я больше всего на свете хочу уйти отсюда.

– Неужели?

Я обернулась к Ветру. Он курил, прислонившись к шкафу.

– А ты думал, у меня есть желание сидеть в темноте с мертвецом в ожидании непонятно

чего?

– Именно. О чём ещё мечтать молодой девушке? – улыбнулся он, хотя глаза его остались

серьёзными. – Осмелюсь добавить - мёртвой молодой девушке.

Я проигнорировала его слова и вышла из комнаты. Ветер последовал за мной и, внимательно

глядя на меня, словно он чего-то ждал, плавно и не спеша закрыл за собой скрипучую дверь.

Я шла по коридору и вновь погружалась в картины прошлого, в сцены старого фильма,