чужую боль. Внимание всегда стоит дорого. Оно всегда требует какой-то платы, а иногда

хочет жертв. Меня часто мучит вопрос – а не была ли болезнь Андрея такой жертвой? В

детстве он всегда радовался, когда заболевал, но не по той причине, что не надо было идти в

детский сад или школу: тогда родители возвращались домой пораньше, отпрашивались с

работы, дарили своему ребёнку ту заботу и любовь, которые ему были так необходимы, и

что, конечно, не могла дать нам ни одна няня. Эти чужие тёти ненадолго входили в нашу

жизнь и быстро покидали её, оставляя после себя чувство предательства, разочарования и

нелогичной детской обиды. Однако время шло, мы росли, и обычная ангина уже почти

перестала волновать родителей. Может быть, поэтому у Андрея появилась эта тяга к

экстремальным прыжкам и другим опасным трюкам? Может быть, поэтому он, в конечном

итоге, заболел раком? Бредовая мысль, но она навечно поселилась в моей голове. Мне

кажется, если бы родители сильнее показывали свою любовь, чаще говорили нам о том, как

мы им дороги, находили время, чтобы выслушать наши наивные, смешные мысли – он бы

никогда не стремился к тем вещам, которые могли как-то покалечить его, чтобы заслужить

их внимание, он бы никогда не хотел заболеть и не ушёл бы так рано. При жизни, когда я

думала об этом, мне становилось трудно находиться в обществе родителей, которые после

смерти Андрея вдруг стали до тошноты внимательны ко мне. Отец, правда, недолго мучил

меня этим, но мама, деловая женщина с сильным характером, даже уволилась с работы и

стала домохозяйкой. Однако это уже было не нужно. Это было несправедливо. Они были

нужны мне, но не так сильно, как брату. Поэтому это было несправедливо, поэтому дома я

запиралась в своей комнате, не хотела возвращаться домой с учёбы, садилась в метро на

Кольцевую линию и часами каталась по бесконечному подземному кругу. А потом, когда всё

стало совсем бессмысленным, сделала свой выбор. Если хочешь догнать белого кролика,

готовься упасть. Я уже не так уверена в этом, ведь до сих пор хожу лишь по его запутанным

следам.

Сначала я никого не заметила на площадке, но вскоре моё внимание привлекли качели,

которые сперва раскачивались совсем легко, словно от ветра, но постепенно стали набирать

скорость – что-то незримое сидело на них и, по-видимому, знало о моём присутствии.

– Здесь кто-то есть? Это вы мне писали? – спросила я у пустоты, подойдя к качелям.

После недавних событий, я убедилась – тут может быть и такое.

– Не отвечу, пока не поздороваетесь. Я, знаете ли, не выношу невежества, – вдруг раздался

странный манерный голос. То ли женский, то ли мужской.

– Простите, – сказала я. – Доброй вечер. Теперь вы ответите?

– Ну что за спешка! Вечно вы куда-то спешите, словно завтра конец света! – недовольно

проговорил голос.

Я не знала, что сказать на это, поэтому снова извинилась и замерла в ожидании. Но голос

больше не произнёс ни звука, поэтому я отважилась на новый вопрос.

– Что же мне следовало сказать в первую очередь? Может быть, узнать ваше имя?

– Черепаха! – спустя какое-то время произнёс раздражённый голос.

– Я правильно понимаю, вас так зовут?

Мне снова ответили не сразу, но на этот раз голос звучал чуть терпимее.

– А вот это уже лишний вопрос. Милочка, вы совершенно не умеете держать культурную

беседу, да и к тому же не пунктуальны.

Я на всякий случай посмотрела на небо, а потом на часы. Заката ещё не было. Здесь темнело

ровно в десять – без всяких прелюдий, в отличие от рассвета.

– Но до заката ещё несколько минут, – робко заметила я.

– Вот именно! – взорвался голос.

Я была окончательно сбита с толку, поэтому достала из кармана блокнотный листок, где мне

назначалась сегодняшняя встреча и показала её существу, примерно определив, где у него

находится уровень глаз, если, конечно, они у него вообще были.

– Это точно вы писали?

– И снова эти нелепые вопросы! Я даже времени вам точно не скажу. Знаете почему?

– Почему? – растерянно спросила я

– Вот и я не знаю, – ответил голос и после небольшой паузы добавил. – Раз вы всё-таки

пришли, то сами ищите свой ключик.

– И вы больше ничего мне не скажете?

– Только одно: у него были золотые крылья.

– У кого? – не поняла я.

– Возмутительно! Вы ещё и перебиваете.

– Простите, мне показалось, что вы договорили. Я не хотела вас перебивать, – поспешно

извинилась я.

– Ладно, вот теперь всё сказано. Прощайте, милочка.

Последние слова этого существа донеслись откуда-то издалека.

– Подождите! Вы же ничего не объяснили! – крикнула я.

Мне никто не ответил. Я ещё постояла какое-то время в надежде, что оно вернётся и

договорит, но слух ловил лишь обрывки фраз случайных прохожих и шипение кошек у

мусорного ящика. Стемнело. Не зная, куда мне идти, я опустилась на качели и стала

обдумывать, куда теперь отправиться. Я была расстроена, но не более того – все мои

здешние скитания и невзгоды в какой-то степени закалили меня и приучили всякий раз

готовиться к худшему. Скрипучие качели раскачивались вместе со мной, словно маятник

между моей прошлой жизнью в реальном мире и непонятным существованием в этом

городе. Что же всё-таки со мной будет?

Я резко спрыгнула с качелей и больно приземлилась на коленку. В этот момент над головой

прозвучал звонкий детский голос:

– Он умел летать!

Я подняла голову и увидела в одном из нижних окон больницы маленькую девочку. Её лицо

было невозможно разглядеть, но я была уверена, что ей не больше десяти. Я сразу вспомнила

о персонаже в игре – той девочке с мячиком, что иногда загадывала странные загадки.

Можно было не сомневаться – со мной говорил единственный ребёнок города.

– Кто умел? – спросила я, подойдя поближе к зданию.

– Тот мальчик, о которым ты хотела узнать у Прозрачного, – с готовностью ответила

девочка.

– У Прозрачного?

– Да. Он ужасный зануда. Но иногда приходиться ему уступать – когда я его не слушаюсь, он

больно дёргает меня за косички.

Сказав это, она почему-то захихикала.

– Говорят, у него голова неправильной формы, вот он и прячется, – добавила она и громко

вздохнула. – Но это злые языки всю правду вылизали. На самом деле, он так ходит, потому

что иначе его бы убили давно. Не любят его совсем – с ним жить трудно. Но я к нему

настолько привыкла, что не представляю, как буду без него. А ты бы плакала, если бы он

умер?

Я не поняла, о чём она говорила, поэтому решила перевести разговор на более важную для

меня тему:

– А что ты ещё знаешь о том мальчике?

Она залезла на подоконник и села по-турецки.

– Мы с ним дружили. Иногда он брал меня с собой в полёт. Я называла его Маленьким

Принцем, а он меня Дюймовочкой. Мне нравилось играть с ним. Я и сейчас прошу всех так

называть меня. А как ты себя называешь?

Теперь я стояла совсем близко и могла рассмотреть её лицо. Она действительно была совсем

маленькая, но глаза у неё были очень взрослые, словно она видела меня насквозь и над чем-

то подсмеивалась про себя.

– К сожалению, я не помню. Может быть, ты подскажешь? – спросила я, осознав, что до

этого здесь ещё никто не спрашивал моего имени.

– Я хочу узнать не твоё имя, а как ты себя называешь, – ответила девочка, улыбнувшись. –

Но если нужно, я могу сказать тебе его, а ещё рассказать всё про моего мёртвого друга.

– Да, прошу тебя!

Она нагнулась вперёд, облокотившись на руки.

– Хорошо, – протяжно сказала она совсем недетским голосом, – только сначала поиграй со

мной.

Это прозвучало зловеще, но я поспешно кивнула.

Глава 10

Любить и погибнуть: это сочетание - вечно.