жалким духом, заблудившимся в чужом склепе.

Вечером я вытащила из кабинета отца пистолет (он купил его после того, как на него

однажды напали какие-то отморозки), и незаметно покинула дом. Я смутно представляла,

как им пользоваться, не знала, заряжен ли он, и даже точно не осознавала, что собираюсь

сделать, заходя во двор одного из убийц. Я помню ужас на лице того мальчишки, отнявшего

жизнь у моего маленького друга, когда он заметил оружие в моих руках. Черты его лица

исказились, вытянулись в уродливую гримасу страха пещерного человека, оказавшегося, без

своей большой стаи, один на один с более сильным противником. Когда я навела на него

пистолет, он пронзительно закричал и кинулся в дом. Я не стала стрелять. Не могла. А мысль

о том, что я стану такой же убийцей, как он, пришедшая ко мне в тот момент, когда я

целилась ему в грудь, вызвала приступ тошноты и леденящий трепет. Я бросила оружие и

пошла прочь. Возвращаться домой не хотелось, поэтому я просто шла вперёд, пока не

осознала, что иду по лесной тропе.

Андрей нашёл меня на охотничьей вышке. Мы часто забирались туда, когда гуляли по лесу.

Там наверху мы чувствовали себя вольными птицами, сидящими в своём безопасном гнезде,

которым никто не мешает слушать тихие песни листвы, наблюдать за проворной огненной

белкой, несущей в свой маленький домик орехи и грибы. Он не стал ничего говорить или

спрашивать (хотя на тот момент он уже знал о моём поступке – к нам нагрянули

возмущённые родители того мальчишки, требуя расправы над неуравновешенной

девчонкой), а лишь крепко обнял меня. Только он по-настоящему понимал и чувствовал

меня. Какое-то время мы сидели молча, а потом я спросила Андрея:

– Зачем они сделали это?

Брат не знал, что ответить, и опустил глаза. Ему тоже было плохо и больно, но он, как

мужественный стоик, держался гораздо лучше меня.

Тогда я действительно не могла понять, почему они убили беззащитное и доброе существо.

Значительно позже я пришла к мысли, что главной причиной их жестокости было то, что

лежит в основе многих поступков человека, – они боялись смерти. Думаю, именно это

влекло людей прошлого на публичные казни, или к постелям умирающих, которые даже не

являлись их родственниками; они желали увидеть, как навсегда застывает взгляд человека,

хотели услышать, как с его губ срывается последний вздох, тем самым, надеясь заметить

нечто секретное и потустороннее, разгадать таинство неотвратимой смерти. Возможно, те

мальчишки неосознанно хотели именно этого.

– Я знаю, Он всё видел, и накажет их, – сказала я брату, глядя на молчаливое небо, в котором

сверкали осколки одиноких звёзд.

Дома меня ждала лекция о ценности человеческой жизни, о том, что нет ничего важнее её,

что жизнь собаки по сравнению с этим – ничто. Андрей пытался защищать меня, но мне

хотелось, чтобы меня поскорее оставили в покое, поэтому я согласилась с родителями,

сказала, что признаю свою вину и готова понести наказание; лишь ночью, когда все уснули,

позволила себе негромко поскулить, терзая зубами угол подушки.

На следующий день по телевизору показывали какую-то криминальную хронику, и я

смотрела её, не отрываясь от экрана. Я не любила подобные передачи, но с того дня я не

пропускала ни одной серии, а, повзрослев, стала специально находить различные фильмы,

насыщенные жестокостью и насилием. Андрей с Сашей любили шутить по этому поводу,

хотя иногда я видела в глазах брата небольшую тревогу. В десятом классе я перестала

увлекаться этим, одновременно осознав, что притягивало меня к этим жутким сценам,

обнажающим человеческие пороки – всё это было далеко от меня. Я никогда не сталкивалась

со злом лицом к лицу до того, как убили Чарика. Должно быть, таким образом, я хотела

понять зло, заглянуть в самую глубину его чёрного сердца, чтобы потом, возможно,

победить его. Я не сомневаюсь, что смогла бы выдержать любое трудное испытание,

залечить любую смертельную рану, если б Андрей остался жив. Но его не стало.

Первое время мне мерещился его голос, я видела лицо брата в быстрой толпе, но когда мне

удавалось догнать свой мираж, я каждый раз убеждалась, что это был чужой человек.

Бывало, я просыпалась и, не задумываясь, бежала в комнату Андрея, чтобы рассказать ему

интересный сон, или, сидя на уроке, ловила себя на мысли, что предвкушаю, как сегодня

вечером расскажу брату новый перл нашего чудного учителя. Тогда я чувствовала, как

медленно погружаюсь на дно, но ничем не могла помочь себе. Я была готова отдать всё,

чтобы вновь увидеть любимого брата, чтобы однажды открыть дверь его комнаты, и

услышать знакомую серьёзно-ласковую фразу: “А стучать тебя не учили?” Андрей рано

начал курить, но ему до последнего удавалось скрывать это от родителей. Впрочем, это было

несложно – их работа не способствовала нашим частым встречам и регулярному общению.

Иногда, ворвавшись без приглашения к нему в комнату, я заставала его на подоконнике,

испуганно прячущем сигарету. Это веселило и расстраивало меня одновременно. Как-то я

сказала брату: “Ты зря так волнуешься – думаю, они даже не заметят, если ты будешь курить

у них на глазах”. Отчасти в этом была доля правды. У родителей хватало времени на то,

чтобы узнать о наших успехах в учёбе, нанять нам необходимых репетиторов, но на то,

чтобы просто поговорить – никогда. Я не могу упрекать их в этом, ведь они старались ради

нашего будущего. Из-за этого позднее мы и переехали в столицу. Никто не знал, что

заветное, успешное будущее для нас с братом там никогда не настанет.

Звон разбившегося стекла прервал мои печальные воспоминания. Кто-то кинул мне в ноги

бутылку. Я подняла глаза и увидела компанию крепких парней. Они громко смеялись, что-то

говоря друг другу, а стеклянные взгляды, которыми они впивались в меня, не предвещали

мне ничего хорошего. Таких нельзя было успокоить словами, оставалось лишь одно –

бежать. Но я оказалась в западне. Впрочем, у меня было одно спасение – пожарная лестница.

Я с ловкостью кошки запрыгнула на неё, и быстро забралась наверх, удивляясь своим

способностям. К моему ужасу, они последовали за мной. Я побежала вперёд, решив

перебраться на крышу “Лысой горы”, – здание примыкало к нему почти вплотную. Ещё

издалека я заметила большое окно на втором этаже клуба, которое было распахнуто настежь.

Приблизившись, я увидела, что могу спокойно проникнуть в него, сделав только шаг. Окно

вело в кабинку туалета. Оказавшись внутри, я сразу выскочила оттуда и столкнулась в

дверях с удивлённым мужчиной. Судя по его одежде, сегодня здесь веселились

обеспеченные люди. Я мило улыбнулась ему, мельком взглянула на себя в зеркало и,

убедившись, что выгляжу вполне прилично, покинула помещение. Мне хотелось смешаться

с толпой, на случай, если те парни осмелятся пробраться сюда за мной, поэтому я спустилась

на первый этаж, где было более многолюдно. Все лица, за исключением постоянных

барменов, казались мне совершенно незнакомыми. Это была одна из главных странностей

города – здесь всегда появлялись новые люди, которые пропадали так же внезапно, как и

возникали. Часто подобное происходило и с постоянными жителями, и объяснялось это

просто – “срочный переезд”. Неизвестно зачем, неизвестно куда... Через несколько минут

мне всё-таки удалось обнаружить одного знакомого. Я сразу узнала его, несмотря на то, что

он был в тёмных очках. Немного помедлив, я решилась подойти к нему.

– Неужели в баре закончилась кровь? – спросила я, не в силах сдержать улыбки, глядя на то,

как Мир играет с полным стаканом “Кровавой Мэри”, перекатывая его в ладонях.

– Какой сюрприз! – сказал вампир, на секунду приспустив очки и сверкнув своими