рукой, другая его рука тянулась вверх. Я знала, что на ней сидит маленькая серая бабочка,

каменная, но в то же время удивительно живая.

Мы свернули с главной аллеи на узкую тропу, и пошли между могил, которые тесно жались

друг к другу, словно напуганные нашим поздним вторжением. Одни из них были обнесены

узорными железными оградами и украшены богатыми мраморными памятниками, другие –

неухоженные, заросшие мхом и репейником. Чем дальше мы углублялись, тем заброшенней

становились могилы, многие из них давно провалились в землю, а некоторые были

придавлены стволами деревьев. Наконец, мы вышли на небольшую полянку, которая

заканчивалась крутым обрывом. Там, под высокой елью, я увидела три могилы. Это были

свежие захоронения. Ветер остановился возле них. На плитах не было никаких дат и

надписей, были лишь фотографии, увидев которые, я почувствовала, что земля уходит у

меня из-под ног. Мама, отец и Саша. Как такое вообще могло произойти?! Они ведь никогда

не были в этом городе! Стараясь заглушить в себе приступ истерики, я обратилась к Ветру:

– Что это значит? Они ведь не умерли. Умоляю, скажи, что это не так!

Я опустилась на землю и, зажмурившись, стала потирать виски, пытаясь заставить себя

поверить, что мне это только привиделось.

– Они мертвы здесь, – тихо ответил он.

– Это из-за меня? – мой голос дрогнул.

– Можно сказать и так. Но в твоём мире они все по-прежнему живы. Это кладбище не для

местных жителей – оно для их близких, с которыми им уже вряд ли удастся встретиться, – он

протянул мне руку, помогая подняться.

Когда спустя несколько секунд я осознала, что с родными всё хорошо, то обнаружила

странную вещь: Ветер по-прежнему держал мою руку. Я вопросительно посмотрела на него,

и только в этот момент поняла, что именно в нём изменилось – в его глазах появился какой-

то мягкий глубокий свет, который раньше был ему совершенно чужд.

Неожиданно у меня за спиной заиграла музыка, и под серебряными деревьями, недалеко от

себя, я увидела мерцающую женскую фигурку, склонившуюся над старым, потёртым

роялем, который я отчего-то не заметила раньше. Девушка играла, едва касаясь клавиш

тонкими полупрозрачными пальцами, и по дремлющему кладбищу разливалась тихая и

печальная мелодия “Лунной сонаты” Бетховена. Чёрные кружевные рукава её платья

блестели, как шёлковые крылья. Она играла, а с дерева медленно сыпались янтарные листья,

падая на рояль, сверкая своим последним теплом, опускаясь на её волнистые рыжеватые

волосы. Глаза девушки были закрыты, а губы её замерли в странной полуулыбке, целиком

обращённой к музыке. Конечно, я слышала эту мелодию и раньше, но не догадывалась, что

она может звучать так красиво. Меня охватила невероятная лёгкость, казалось, ничего теперь

не имеет значения – только эта льющаяся прямо в душу успокаивающая музыка, только

падающее с деревьев тленное золото, только моя тонкая рука в холодной руке Ветра. В

голове, затуманивая рассудок, звучали непонятные мысли и желания: “если бы он сейчас

поцеловал меня, я бы не стала возражать, и даже ответила ему порывистым и горячим

поцелуем”. Но, как только я сама потянулась к нему, музыка внезапно оборвалась. Он резко

отстранился и взглянул на меня с колючей усмешкой. Его тёмные глаза снова выражали

знакомое равнодушие, смешанное с презрением.

Ругая себя за свои непонятные действия, я отвернулась от него и пошла к девушке, которая с

интересом наблюдала за нами, стоя возле чёрного рояля, чья краска давно облупилась. Она

была похожа на сказочную фею, сошедшую с иллюстраций книг, которыми была забита

комната Радуги.

– Здравствуйте, Иллюзия, – ласково сказала она. – Вам понравилась моя игра?

– Это было волшебно!

Я пробежала пальцами по клавишам, и удивилась, поняв, что инструмент совсем расстроен.

– Вы пришли сюда ночью, чтобы играть? – спросила я девушку, которая переключила своё

внимание на моего ночного спутника, стоявшего недалеко от нас.

Какое-то время она ещё изучала его, прежде чем ответить мне.

– Да. Я всегда прихожу сюда в этот час.

– Вы смелая девушка, – сказала я, улыбнувшись ей.

– Я ничего не боюсь, кроме забвения. Когда-то я была известной пианисткой, а теперь меня

никто не приходит слушать. Это так грустно, вы не находите?

В этот миг её ноты подхватил сильный порыв ветра и унёс их на дно оврага, бросив лежать

среди грязных бутылок и прочего мусора. Она молча подошла к краю и долго смотрела вниз,

как свергнутая, но хранящая в себе остатки былой гордости, принцесса, которая спустя

много лет вернулась в родные края, забралась на высокий мыс и устремила взгляд на

развалины своего некогда величественного замка, чьи камни давно смешались с камнями

прибрежных скал.

– Я помогу вам собрать их, – сказала я, приблизившись.

– Не надо, – покачала головой девушка и вернулась к своему инструменту.

– Почему? – не поняла я.

– Потому что я больше не буду играть, – ответила она, захлопнув крышку рояля.

Однажды я похожим образом заявила маме о своём нежелании ходить в музыкальную

школу. У меня были способности, мне нравилась музыка, нравилось играть на пианино, но

неуравновешенные учителя и навязчивая идея мамы сделать из меня нового Моцарта

постепенно отбили у меня всякое желание заниматься. Это не было детским капризом, но

мама не могла воспринять моё решение по-другому. Она даже не представляла, как больно

было всё время чувствовать, что я не оправдала её надежд.

– Мне нужно уходить, – сказала девушка, стряхнув с волос маленький листик.

– Вы больше не придёте сюда?

Эта девушка ничего не значила для меня, но я чувствовала в ней что-то родное, мне хотелось

увидеть её снова, хотелось вновь услышать, как она играет, как нежно и тихо звучит её

голос.

– Возможно, когда-нибудь я ещё приду. Это зависит не от меня, – печально ответила она.

К нам подошёл Ветер, и по взглядам, которыми они обменялись, я поняла, что они знакомы.

– Мне не нравятся твои шутки, – сказала она ему, сердито нахмурив тёмно-медные брови.

– Не понимаю, о чём ты, Мелодия. Кстати, как поживает твоя сестра?

Девушка скрестила руки и отступила на шаг, явно желая поскорее уйти отсюда.

– Она тяжело больна. У неё украли душу.

– Лишилась разума, – заключил Ветер.

Девушка помрачнела и сказала, повернувшись ко мне:

– Мне нельзя здесь больше оставаться. Я ухожу. До свидания, Иллюзия.

Она быстро скрылась в неосвещённой части кладбища. Её легкие шаги ещё слышались в

ночной тишине, когда я спросила Ветра:

– Кто она? Почему она кажется мне знакомой?

– Это Мелодия. Она здесь уже давно, – ответил он, достав из плаща несколько листков,

которые стал внимательно просматривать.

– Ты привёл меня сюда ради встречи с ней? Если так, то это никак не помогло мне.

– Прискорбно, – он поднял голову, оторвавшись от своего занятия. – У меня для тебя письмо.

Возможно, оно развлечёт тебя.

Он протянул мне бумажный лист, исписанный неторопливым аккуратным почерком. Этот

почерк я бы ни за что не спутала ни с чьим другим: легкий наклон, заглавные буквы с

красивыми завитушками шептали мне о том вечере, когда я, вернувшись с дополнительных

занятий, увидела у брата на столе чужую тетрадь, чей интригующий хозяин так интересно

писал о “Страшной мести” Гоголя. Не любовь Андрея к литературе и его склонность к

списыванию чужих сочинений способствовала моему знакомству с Сашей. Его мысли и

рассуждения поразили меня настолько, что я попросила брата как можно быстрее

познакомить меня с ним. Саша учился в нашей школе, но был на класс старше, поэтому я

почти не знала его. Иногда я видела его на переменах в компании Андрея, но не