небес придавало мне сил и дарило умиротворение, хотя я понимала, что эти иллюзии быстро

исчезнут.

Я была ребёнком, когда узнала, что моё небо – это лишь панорама, которую люди видят с

поверхности Земли. Было сложно представить себе, что на самом деле оно бесконечно, что

оно нигде не замыкается, не служит куполом земному шару, защищая его от чего-то

страшного и неизвестного. Но страх был недолгим, ведь тогда я ещё верила в бога и светлый

рай. Потом искусство заменило мне спасительную функцию веры – я стала писать стихи, и

видеть в этом своё призвание. Но ошибочно думать, будто искусство несёт лишь свет –

Пегас никогда не забывает о том, кем был рождён. Нередко искусство ведёт себя крайне

жестоко и эгоистично. Оно заглядывает тебе в душу, дотрагивается до её невидимых

сокрытых струн, поднимает тебя над облаками, показывает волшебные звёзды, и бросает с

головокружительной высоты, увлекшись пролетающей мимо кометой. Так закончились мои

отношения с Ясей. Он стал моим вторым и одновременно последним парнем. Мы были

вместе около месяца, но за это время я сумела привязаться к нему. Наше знакомство

произошло на Арбате, когда он рисовал мой портрет. Оглядываясь назад, я не могу назвать

это любовью, но тогда я не сомневалась в том, что моих нежных чувств хватило бы на то,

чтобы весь мир превратился в сказку. К сожалению, мой чуткий художник оставил меня в

тот момент, когда я только начинала радоваться солнцу. И дело было вовсе не в отсутствии

физической близости (он готов был ждать, когда я пойму, что люблю его) – всё заключалось

в том, что я перестала быть его музой, в том, что, глядя на меня, он больше не видел перед

собой образ печально задумчивой молодой девушки, какой встретил меня впервые, какой

хотел видеть на своих картинах. С момента нашего разрыва я больше не писала стихов. Он

звонил мне незадолго до моей смерти, но я не взяла трубку, с горечью обнаружив, что

недавно заживший шрам снова кровоточит. Но заново впускать его в свою жизнь было всё

равно, что строить песчаный замок, зная о неизбежности разрушительного прилива.

Недалеко от меня какой-то хмурый старик с густой бородой отвязывал лодку, звонко гремя

цепью. Я подошла к нему в надежде на то, что он согласится перевезти меня на соседний

берег, откуда деревья махали мне пёстрыми листьями, заманивая в лесное царство. Лодочник

отказался от предложенных денег, сказав, что молодой девушке не стоит кататься с ним.

– Здесь давно пора построить мост, но людям больше нравится возводить стены, – проворчал

старик, забираясь в лодку.

Отплыв на несколько метров, он неожиданно крикнул, что передумал и готов отвезти меня

куда угодно. Но что-то зловещее мелькнуло на его лице, и это заставило меня в свою очередь

отказаться.

Когда я вернулась в общежитие, моей соседки ещё не было. Покормив котёнка, я залезла с

ним на кровать, положила его к себе на живот и стала изучать потолок, слушая сопение

маленькой жизни, думая обо всём, что произошло со мной за последние дни. В полумраке

комнаты казалось, будто стены пульсируют и колеблются. За окном лёгкий ветерок тихо

раскачивал сосуды города – провода, связывающие между собой соседние дома. На них

сидели взъерошенные от дождя птицы и время от времени что-то хрипло кричали. Среди

этих пернатых выделялась одна необычная птица, чьи перья имели ярко-синий окрас. Я

заворожено смотрела на неё, пока она не вспорхнула и не скрылась из виду, оставив после

себя чувства непонятной обиды и разочарования.

В коридоре скрипнула дверь, и мой любопытный питомец убежал встречать пришедшего

гостя. Я не сомневалась в том, что это Радуга, но вновь говорить с ней о чём-либо у меня не

было никакого желания, поэтому, на всякий случай, я решила притвориться спящей,

отвернувшись к стене. Она вошла ко мне спустя какое-то время, однако, увидев, что я сплю,

не покинула комнату. Сначала Радуга тихо ходила по комнате, зачем-то трогая мои вещи,

включая и выключая настольную лампу, а потом осторожно подошла к кровати и склонилась

надо мной, уронив на лицо длинные мягкие волосы. Это насторожило меня, но до того, как я

успела открыть глаза, она резко навалилась на меня и схватила за горло. Её ледяные

невероятно сильные пальцы впивались всё крепче, не давая воздуху проникнуть в лёгкие.

Комната начала расплываться, становясь нереальной. В этот момент она приподнялась надо

мной, и невыплеснутый крик взорвался у меня внутри: у моего убийцы было моё лицо!

Глава 7

В его улыбке, странно-длительной,

В глубокой тени черных глаз

Есть омут тайны соблазнительной,

Властительно влекущей нас...

Валерий Брюсов

Мягкая лапа легонько ударила по щеке, пробудив меня от очередного кошмара. В темноте

глаза моего питомца горели игривым жёлто-зелёным огнём. Судя по всему, был уже поздний

вечер. За окном лил дождь и шумели неугомонные машины, а на стекле танцевали мрачные

тени, которые странным образом сплетались в затейливые витиеватые узоры, напоминающие

древнюю вязь. Всё тело знобило от холода.

Мой новый кошмар отличался от тех, что я видела раньше: там я спасалась от уродливых

чудовищ, падала вниз с внезапно обрушившегося балкона, просыпалась под землёй в

душном тесном гробу, лежала в морге на столе патологоанатома, не в силах пошевелить и

пальцем, наблюдая за тем, как он готовится к вскрытию моего тела... Теперь смерть пришла

ко мне в образе моего самого близкого человека – Андрея.

Во сне он был таким же, как и два года назад, когда убийственный диагноз ещё не ворвался в

наш дом – длинные русые волосы, которые он обычно собирал в хвост, большие

выразительные глаза, узкие плечи и гордый заострённый подбородок. Несмотря на то, что

наши жизни зародились в результате оплодотворения разных яйцеклеток, внешне мы были

похожи с ним, почти как две капли воды. Окружающие всегда отмечали наше поразительное

сходство, что, впрочем, не всегда можно было сказать о наших характерах. Мой брат очень

легко заводил друзей, был общительным, обожал экстрим и безумные авантюры – я же росла

домашней девочкой, которая весьма настороженно относилась к людям, а уличному паркуру

предпочитала чтение книг. Но в самом главном мы были едины. Повзрослев, мы, не взирая

на общественные предрассудки и недовольство родителей, иногда брали друг у друга

одежду: я любила носить его кожаные штаны, а он – моё приталенное женское пальто,

которое ему очень шло. Мы были очень дружны с ним, несмотря на то, что часто проводили

время в разных компаниях – Андрей обожал знакомиться с новыми людьми. Но даже когда у

него появилась девушка, он никогда не забывал про меня.

Прошедшее время, моя смерть не уничтожили тоску. Мне по-прежнему не хватает его. Я

постоянно думаю о нём, хотя уже не разговариваю с ним мысленно, как мне советовал

школьный психолог, – это не помогает, а делает только хуже. Наверно, будь у меня не такой

сложный характер, я бы не оказалась здесь, а прожив долгую, возможно, счастливую жизнь,

очутилась в месте, где царит только любовь и добро, где меня ждал бы счастливый Андрей,

держа на руках пушистого Чарика, нашего давно погибшего щенка. Но это только догадки.

Когда я прошла на кухню, то поняла, почему в квартире было так холодно: окно было

распахнуто настежь. Капли дождя разбивались о стекла, а некоторые из них попадали на

подоконник и стекали на пол. На столе стояли недопитая бутылка “Шериданс” и два бокала,

один из которых был наполнен. Кто-то приходил к Радуге, пока я спала. В её комнате, на

кровати, я нашла пустую коробку из-под конфет и белоснежного мехового зайца, который