– Ты добьешься своего. Никто не пытается отнять у тебя твоих мальчиков, Энди. Я думаю, что тебе следовало бы отправиться за ними следом. И Мадди.

– Ты все-таки увлекаешься, Дэвид, – сказала Мадлен. – Мы будем иметь довольно глупый вид, если все это окажется просто очередной холодной зимой.

– Я побывал вчера у Лондонской Заводи, – сказал Дэвид. – В воде плавают льдины. За Чисвиком можно перейти на другую сторону по льду.

– Холодные зимы случались и раньше.

– Эта будет хуже, – ответил Дэвид с пугающей обреченностью. – Гораздо хуже.

– Но время пока есть, правда?

– Следует учитывать финансовую сторону. Уезжая сейчас, можно реализовать капитал – продать оба дома и так далее. И перевести фунты стерлингов в любую валюту. Позже такой возможности может не представиться.

– Почему же?

– Потому что паника, которой я опасаюсь, способна всего за одну ночь лишить дом в Лондоне всякой цены, а фунт стерлингов превратить просто в бумажку.

– Можно мне воспользоваться твоим прогнозом? – спросил Эндрю. – В программе это пойдет на ура.

– Тебе не позволят этого сделать. Попробуй – убедишься сам. Мы стоим слишком близко к краю пропасти.

– Мадлен и Кэрол вольны решать свою судьбу самостоятельно. Не вижу причин, почему бы им не воспользоваться твоим советом. Я же не нахожу в нем ни малейшего смысла.

И сделаю так, чтобы в случае отъезда Кэрол мальчики остались здесь. Я добьюсь запрета через суд.

Дэвид покачал головой:

– Ты совершаешь ошибку.

– Возможно. Но, думаю, было бы куда большей ошибкой хоть в чем-то довериться тебе.

В январе и феврале стояли трескучие морозы. Темза замерзла до самого Тауэрского моста; устье было забито ледяной кашей. Как-то раз вечерние газеты осмелились объявить Зимнюю ярмарку на реке, но затея провалилась. Ночью разгулялся ветер, и нестойкие сооружения, кое-как установленные на льду, не выдержали его напора. Да и вообще, любые призывы покинуть кров звучали бы злой насмешкой.

Март начался с более умеренных температур, но до оттепели дело так и не дошло. Цены на продовольствие, и прежде немалые, взмыли вверх, подобно ракете. По стране прокатилась волна забастовок, вылившаяся в конце концов во всеобщую стачку, продлившуюся три дня; за это время цены успели удвоиться, а потом утроиться. Правительство, объявившее чрезвычайное положение и присвоившее себе необходимые полномочия, не собиралось от них отказываться. Была введена строжайшая цензура, полицейским раздали оружие. Вернулось рационирование и контроль над ценами на широкий ассортимент товаров. К дверям продовольственных магазинов змеились по слежавшемуся снегу покорные очереди. Пресса и телевидение призывали народ к терпению, напоминая о традиционно присущем британцам хладнокровии. «Когда придет зима, то это значит, что не за горами и весна», – звучала у всех в ушах знаменитая поэтическая строка, которую без устали цитировал своим вкрадчивым голосом премьер-министр.

После Рождества Эндрю обратился к адвокатам, и они вызвали Кэрол. Договориться с ней не составило особого труда. Она согласилась на опекунство над детьми со стороны суда на время, предшествующее бракоразводному процессу, которому и предстояло решить вопрос о попечительстве. Слушание дела было назначено на начало апреля.

Тем временем близился конец марта, а вместе с ним и пасхальные каникулы. Эндрю предстояло встретить детей на вокзале Ватерлоо. Такси везло его на вокзал сквозь метель, громыхая цепями на колесах. Эндрю понял, что улицы почти перестали посыпать песком, это теперь делалось скорее для проформы.

– Жуткая погода, – пожаловался Водитель. – И ведь никак не улучшается!

Эндрю согласился и посмотрел на часы:

– Наверное, опоздаем.

– Не беспокойтесь. Все равно поезд задержится еще больше.

Подойдя к вокзальному табло, Эндрю удостоверился, что поезд опаздывает на полтора часа. Отправившись в поисках чего-нибудь съестного, он столкнулся с идущим ему навстречу Дэвидом.

– Хэлло, Энди, – приветствовал его Дэвид. – Я как раз тебя ищу.

Эндрю не появлялся на студии с самого утра и решил, что Кэрол понадобилось что-то ему сообщить. У него мелькнула мысль, что школа, находящаяся в пяти милях от ближайшей станции, могла быть отрезана последним снегопадом и что мальчикам не удастся попасть в Лондон.

– Насчет ребят?

– Да. – Дэвид взял его за руку. – Но сперва я хотел кое о чем с тобой побеседовать.

Он указал на вооруженного часового, охраняющего вход на платформу номер 9. Вокзал был забит солдатами.

– Что происходит? – не понял Эндрю.

– Армия занимает позиции, – объяснил Дэвид. – Не только здесь, а в стратегических пунктах по всей территории страны. В Англии объявлено военное положение.

– Что, ожидаются беспорядки?

– Во второй половине дня будет объявлено о сокращении продовольственного рационирования. Очень резком.

– Кстати, – спохватился Эндрю, – я ведь не завтракал!

Как раз собирался съесть булочку с сосиской.

– Я пойду с тобой, – сказал Дэвид. – Ты сможешь съесть мою порцию.

В буфетах продавали по одной порции на покупателя. На двери красовалась знакомая надпись: «Извините, пива нет».

– Что с мальчиками? – спросил Эндрю. – Наверное, их задержали в школе?

– У меня для тебя письмо, – сказал Дэвид.

Конверт был чистым. Открыв его, Эндрю обнаружил внутри листок бумаги. Почерк принадлежал Кэрол.

– Видимо, ты прочел это, – сказал Эндрю. Дэвид покачал головой, и Эндрю протянул ему письмо. – Ведь это твоя идея?

– В основном да. Ну, поедешь?

– В Лагос? Чтобы узнать, что она увезла их в Каир, Солсбери или Йоханнесбург? Я был бы дураком, если бы поверил хоть единой строчке в ее письме.

– Они действительно улетели в Лагос, – успокоил его Дэвид. – Если бы ты отправился за ними следом, то только для того, чтобы привезти их назад?

– Для чего же еще?

– Там пока царит хаос. Тебе не сразу удастся получить распоряжение суда. А к тому времени, когда ты его все-таки добьешься, ты уже не захочешь пускать его в ход.

– Почему же?

Дэвид кивнул в сторону солдата с автоматической винтовкой, стоящего на часах в нескольких футах от них.

– Всего-навсего потому, что правительству взбрело в голову вывести на улицы солдат?

– Глазго находится в руках толпы уже на протяжении двух дней, – сказал Дэвид. – По одним сообщениям, это коммунисты, по другим – просто громилы. Думаю, суть не в этом.

Эндрю недоверчиво посмотрел на него:

– Я бы знал – через службу новостей…

– Меры безопасности теперь строжайшие. Но ты все равно скоро об этом узнаешь. И кое о чем еще тоже. Если в конце концов решишь оставить страну, то просто поразишься, насколько иначе все видится со стороны. Мне-то лучше знать – у меня есть доступ к иностранной прессе.

– Снова пропаганда эмиграции?

Эндрю был несколько озадачен собственным спокойствием; ему следовало быть вне себя от гнева – ведь Дэвид опять сыграл главную роль в очередном акте предательства.

Вялость собственной реакции на отъезд сыновей помогла ему осознать, насколько все переменилось, насколько помимо его воли обострились опасения за развитие событий.