— И, разумеется, я обещал Сьюки подробно описать все запланированные по случаю празднества мероприятия. А что ты думаешь о Сириэлл де Реснэ и недавнем решении суда?.. О, взгляните, это уже султан! Не правда ли, он восхитителен?

— Сириэлл де Реснэ? Это которая же? — спросил Кинг рассеянно.

— О, это та, в шляпе, которая держится как большая птица марабу. Ну, конечно! Сириэлл была помолвлена с бароном до его недавней… э-э-э… женитьбы. Вообще-то бабенка не промах. Она только что выиграла судебную тяжбу, которая длилась несколько десятилетий, и теперь названа единственным душеприказчиком всего движимого и недвижимого имущества своего деда де Реснэ. Ну, знаете, Ван Гон, Монэ, Реснэ! Прибрала к рукам две сотни бесценных полотен, но при этом ни цента в кармане! Придется продать кой-что из свалившегося на нее наследства. Могу себе представить, что это будет! Она уже успела с превеликим трудом получить заем из банка Билли под залог некоторых своих полотен. Но это так, кстати. Не сомневаюсь, что теперь, после победы на процессе, она начнет распродавать картины по полдесятку в год. Боже, какой, однако, скандал!

Ребенок, лоб которого священник только что окропил святой водой, начал жалобно плакать. А Оутси без удержу трещала Кингмену на ухо:

— Последнюю из больших работ де Реснэ, выставлявшихся на аукционе, если помнишь, купил какой-то япошка. Пятьдесят два миллиона долларов.

Кингмен помнил.

— А теперь Сириэлл — законная наследница всей коллекции. Заграбастала целую кучу шедевров. Директора музеев днюют и ночуют у ее порога. Все, что я слышал о ней, просто отвратительно. — Оутси всегда отличалась высокой нравственностью. — Билли, собственно, и не рассчитывает на возврат займа. Он гораздо охотнее заполучил бы имущество де Реснэ.

Кингмен отлично помнил тот аукцион. Картину де Реснэ купил представитель Мишимы. Кинг собственными глазами видел ее в штаб-квартире Мишимы в Токио среди прочих трофеев.

Флинг, обернувшись, робко помахала Кингмену. Под широкими полями крестильной шляпы лицо ее казалось еще более ослепительным, чем неделю назад, когда он в последний раз видел ее. Обаяшка и только. Кингмен почувствовал знакомое шевеление плоти.

— Кингмен, ты женат на красивейшем в мире ребенке! — Оутси заметила их обмен приветствиями. — Если бы Брижит Бардо и Ален Делон родили ребенка, как раз получилась бы Флинг!

Тут Оутси сложила руки для молитвы и наконец заткнулась — Венский хор мальчиков запел очаровательный псалм из "КАРМИНА БУРАНА" Карла Орфа.

Кингмену предстояло еще отсидеть ленч в парке, уговорить барона подключиться к его авиакомпании (Флинг договорилась о деловой встрече на семь вечера), посетить бал, только тогда Флинг будет в его полном распоряжении. Он и Оутси на пару запели молитву, присоединяясь к хору. Алиллуя!

Парк барона требовал, вероятно, непрерывного и ежедневного ухода, настолько искусственным он выглядел: казалось, ни одной веточке на деревьях, ни одной травинке на газонах не разрешалось обгонять остальных. Во всепоглощающем стремлении хозяина замка доминировать над природой, держать ее под контролем, нашла воплощение чисто немецкая тяга к аккуратности и порядку. Парк был разбит по строго геометрическому плану и включал в себя тщательно подстриженные газоны, скульптурные гроты, цветники, причудливые аллеи фигурно подстриженных деревьев и ряды журчащих фонтанов, и все это соединялось прочерченными, как по линейке, посыпанными гравием дорожками.

Процессия гостей в экзотических головных уборах выстроилась около массивного фонтана, извергающего каскады воды поверх каменной своры охотничьих псов, вцепившихся в глотку такого же каменного оленя. Скульптурные изображения были выполнены так натурально, что взгляд невольно скользил вниз в поисках крови, расползающейся по медленно текущей воде.

Утащив Флинг от процессии, Кингмен поволок ее по кропленной солнцем аллее похожих, как близнецы, берез, в поисках пресловутого ЛЮСТХАУЗА [17], то бишь приюта влюбленных. Он тянул ее с такой торопливостью, что ей поневоле пришлось расстаться с гигантским колесом, так долго исполнявшим роль шляпы.

— Моя шляпа! — Она обернулась, смеясь, когда соломенный головной убор, зацепившись за ветку, упал на землю и покатился, как настоящее колесо.

— ……………я хотел ее!

— Ну, я могла бы предложить кое-что получше, — скорчила игривую гримаску Флинг.

— Тогда пойдем в мою гостиную… — Он затащил ее за темно-зеленую стену фигурно постриженных тисов.

— …Предложил паук мухе, — прокомментировала она и невинно захлопала ресницами, глядя на Кингмена.

— Сбрось туфли, ты в них выше меня.

— Я их потеряю здесь. — Стена из тисов оказалась всего лишь первой в лабиринте скульптурно изуродованных живых изгородей.

— Я бы тоже мог предложить кое-что получше. Давай потеряемся друг в друге.

— Небеса! — рассмеялась Флинг. — Мой занятный-для-всего-кроме-бизнеса муж превратился в козлоногого сатира.

— Я весь на взводе, с тех пор как ты уехала из Нью-Йорка. Чувствуешь?

— О, что-то твердое и настырное там, внизу.

— Душа моя, это то, что мне приходилось сдерживать. — Он повалил ее на сочную, еще не высохшую от росы траву, безнадежно портя ее платье. Она блаженно обняла его за шею, пока его руки скользили по ее бесконечным ногам. Он протолкнул свой нетерпеливый язык в ее рот и встретил самый благожелательный прием. После этого ей не нужны были все эти прихотливые приемы и способы обольщения. Их губы жадно вкушали вкус друг друга, он лег на ее бедра, от обнаженной кожи его отделяли только шелковистый шифон и габардин в искорку. Кинг запустил руки в лиф полупрозрачного платья, выпростал груди и жадно припал ртом к полным, спелым соскам. Лаская языком розовые венчики, он бормотал:

— Боже, у тебя такой нежный и тонкий вкус…

Он стянул с нее влажные трусики, запуская внутрь свои ищущие пальцы. Она сжала их так, что ему стало понятно: она сейчас готова ради него на все.

— О, Кингмен! — простонала она.

— Я тут.

Она услышала, как он расстегивает молнию брюк, и тяжело задышала в предвкушении.

— О, Кингмен, — пробормотала она, — у тебя такие нежные руки.

Она обвила его рукой, другой помогая ему снять брюки.

— Возьми меня в свой красивый рот, — потребовал он.

— Только в качестве закуски, мой милый. Я хочу чувствовать тебя везде. — "Я хочу иметь от тебя ребеночка", — подумала она. Она раздвинула губы и открытым ртом прошептала: — Кинг, нас арестуют.

— Кто?………..полицейские эти наци?

Ее смех замолк, когда она втянула его в свой рот. Она почувствовала, что он становится все больше и тверже, по мере того, как она поглощала его, следуя инструкциям Фредерика. Она оплела пальцами основание древка, мягко притянула его глубже к горлу, легко проводя языком и посасывая его. "Фредерик не мог ошибиться", — думала она. Она поглаживала и мяла языком его плоть, в тс время как его пальцы утонули в ее волосах. Оба были так сосредоточены на его удовольствии, что не услышали даже, как где-то в лесу упало дерево.

— О, Флинг! Это слишком хорошо. Я не могу держать больше.

"Все хорошо, муж мой, — подумала она. — У нас будет столько времени позже, ночью".

И она проглотила сладко-соленый вкус мужчины, которого обожала.

Мужчины, от которого вечером рассчитывала понести ребенка.

Нью-Йорк

Отмахав три пролета, сержант Буффало Марчетти добрался до квартиры друга, расположенной на Восемьдесят второй Западной улице, наискосок от полицейского участка. Родни и его подружка Линда ждали приятеля на ужин. Дела у Буффало шли как по маслу, но показывать Родни свои тяжелым трудом заработанные доказательства в кабинете окружного прокурора сержанту не захотелось. Дело было, что называется, "не для записок".