Из соседней комнаты донесся какой-то шум, и у Тори упало сердце. Она только теперь вспомнила о женщине, которая периодически приходила к ним убираться. Женщина была очень хорошей и милой, но с одним существенным недостатком: жутко болтливой. О Господи...
— Ты бы лучше вошел, — прошептала Тори, сдаваясь. А что ей еще оставалось делать? Если горничная увидит Дигби, Винс непременно об этом узнает. Страшно даже подумать, что будет потом.
Том шагнул в комнату с самодовольной ухмылочкой. Точно жокей, только что успешно взявший первый барьер, промелькнуло в голове у Тори, а по ее спине пробежал неприятный холодок.
— Красивая спаленка. — Дигби восхищенно оглядел комнату и снова нахально уставился на молодую женщину, которая действительно выглядела более чем соблазнительно, стоя у открытой дверцы гардероба в одном только шелковом белье и с распущенными по плечам волосами. — Святые угодники! — Он как будто раздевал ее взглядом, горящим, голодным. — Ты, наверное, сводишь его с ума!
Тори хотела надеть черный шелковый пеньюар, который лежал на кровати, но Том схватил его первым и спрятал за спину.
— Нет. Мне больше нравится брать у тебя интервью, когда ты в таком виде. — Он мерзко улыбнулся. — Во всяком случае, это немного собьет с тебя спесь.
Когда Дигби расхохотался, Тори уловила запах спиртного.
Господи Боже мой! Сейчас ей больше всего хотелось повернуть время вспять. Лучше б они никогда не встречались. Лучше б она никогда не изливала ему свою душу, душу одинокой и несчастной девочки-подростка...
Но, как говорится, прошлого не вернуть.
Интервью вышло кратким. Тори старалась отвечать на вопросы Дигби по возможности лаконично и отвлеченно. Она ненавидела Тома до глубины души. Ее раздражало в нем все: то, как он нагло держался, запах его дешевого одеколона. То, что он вообще находился здесь, в ее спальне.
— Ну вот, — улыбнулся Дигби минут через пятнадцать, убирая в карман блокнот и ручку. Тори же эти пятнадцать минут показались сущей пыткой. — А ты боялась. Ничего страшного не случилось, верно? А в благодарность за то, что ты так любезно уделила мне свое драгоценное время — возьми, вот. Не хочу, чтобы ты замерзла, солнце мое.
Том бросил ей пеньюар, который Тори схватила на лету, и, прижав его к груди, едва прикрытой розовым шелком, обессилено опустилась на кровать. И в это мгновение дверь спальни открылась. Молодая женщина в ужасе обернулась.
— Винс!
— Какого черта здесь происходит?
Винс потрясенно уставился на Тори, потом перевел взгляд на Дигби, потом — снова на Тори. На его лице читалось неверие, недоумение, боль. Краем глаза Тори заметила, что Том стушевался и попытался отодвинуться подальше от разъяренного хозяина дома.
— Спросите у вашей жены... Это она меня пригласила.
Тори не верила своим ушам. Том, хоть и напуганный до полусмерти, не утратил своей врожденной наглости. Он обвинял ее, Тори! Неслыханное нахальство!
— Ну, давайте... спросите...
Винс, однако, не стал ни о чем спрашивать. Его лицо было искажено яростью, взгляд метал молнии. Тори знала, о чем он подумал. И еще она поняла, что переубедить его будет непросто, если вообще возможно.
— Уходи, Дигби. Сам уходи, если не хочешь, чтобы я спустил тебя с лестницы. — Сжав кулаки, Винс надвинулся на Тома.
Тот не стал дожидаться, пока Ллойд исполнит свою угрозу, и метнулся к двери, точно лис, спасающийся от своры гончих.
— Винс, это не то, что ты думаешь! — в отчаянии протянув к мужу руки, Тори привстала с кровати. — Я...
— Сиди на месте! — Он шагнул к ней с таким угрожающим видом, что Тори невольно отшатнулась. — Я хочу посмотреть, как выглядит неверная жена, когда ее застают едва ли не в объятиях любовника!
О Господи! Неужели он вправду подумал...
— Ничего у нас не было... — Тори готова была разрыдаться.
— Да неужели? — Винс рассмеялся, жестко и холодно. — Расскажи мне, как это было, Виктория. Расскажи. Ты тоже его умоляла, как умоляешь меня?
— Прекрати! — Тори закрыла уши руками, но Винс грубо отнял ее руки.
— И как долго у вас это тянется? Когда все началось? Еще до нашей свадьбы? — Он с такой силой сжал запястья женщины, что ей стало больно. Его руки дрожали. — Или уже после?
— Нет! Между нами ничего нет! — Она должна была убедить его, сделать так, чтобы он ей поверил.
— Ничего? Это теперь так называется?
Ну, конечно. А что еще он должен был подумать? Тори болезненно поморщилась.
— Винс, прошу тебя... пожалуйста...
— Да, это я уже слышал. Просишь ты меня часто.
Его слова жестоко обидели Тори, а насмешливый тон пронзил как ножом. Да, когда они начинали заниматься любовью, он часто предварительными ласками доводил ее до того, что она начинала рыдать, умоляя его прекратить сладкую пытку... Но об этом знали только они двое. Это было их самой сокровенной тайной. И вот теперь, когда Винс со злой усмешкой говорил о таких вещах, Тори показалось, что ее сердце разорвется от горя.
— А я-то мчался, — продолжал Винс, — стремился попасть домой пораньше. Может, оно и к лучшему. Теперь-то я знаю, чем занимается моя обожаемая супруга в мое отсутствие. Тебе что, меня мало, Виктория?
Тори видела, что за его яростью скрывается затаенная боль.
— А как же все то, что у нас с тобой было? Разве тебе было плохо... О Господи! — Он грубо швырнул Тори на постель и встал, глядя на нее сверху вниз. В его глазах было все: и клокочущий гнев, и неизбывная боль, и жестокое разочарование. — Чего он дает тебе такого, чего не могу дать я?
От слов Винса Тори стало горько.
— Я же тебе говорю: ничего у нас не было. Ничего... — Еще одна безнадежная попытка пробиться сквозь стену его ярости.
— За кого ты меня принимаешь? — Он даже не дал ей договорить. — Я у тебя был просто так, для забавы, да, Виктория? Ради разнообразия, когда тебе захотелось отвлечься от своего дружка, этого прощелыги Дигби, да? Для чего ты вышла за меня замуж? Чтобы втихую надо мной издеваться и крутить интрижки у меня за спиной?
— К чему эти нелепые вопросы? — выдавила Тори. Даже теперь, пребывая в полном отчаянии, она хотела его. Хотела с неодолимой силой... — Ты же знаешь, как много ты для меня значишь...
— Да неужели? — взвился Винс.
Тори еще ни разу не видела его в такой ярости.
— А сколько раз ты говорила Дигби то же самое?
— Ни разу! То есть я вообще...
Она умолкла. Если уж говорить, то всю правду. Но правда была похоронена в самых глубинах ее памяти. Она походила на спящего мучителя, и у Тори не нашлось сил, чтобы ее разбудить.
— Не пытайся отрицать очевидное, любовь моя. Не надо делать из меня идиота. И из себя идиотку. — Морщины на суровом лице Винса сделались глубже. Он как будто враз постарел. — А я-то думал, что ты не такая, как все...
Он с отвращением скривил губы и отвернулся, но Тори все же успела заметить в его глазах боль и горечь.
— Винс, не надо. Не уходи. Пожалуйста. У нас все было так хорошо, не надо этого портить. Винс... — Она всхлипнула. Ее отчаянный взгляд молил о понимании. Сейчас только одно могло его остановить, вразумить. И Тори схватилась за эту последнюю возможность его вернуть: — Я беременна.
Она мечтала, как скажет ему об этом. Представляла себе романтический ужин при свечах, приятную тихую музыку. И вот...
Винс замер, резко обернулся и тупо уставился на Тори, как будто не понял, что она только что сказала.
— Я беременна, — повторила Тори. — У меня будет ребенок.
Винс по-прежнему стоял как громом пораженный, как будто лишился дара речи. Но вот он нахмурился, словно пытаясь постичь услышанное до конца, и безотчетно шагнул к жене. В сердце Тори зародилась надежда. Но тут в глазах Винса опять появилась боль, а лицо вновь превратилось в маску холодной отчужденности.
— Чей ребенок? — выдохнул он. — Мой или его?
Тори ушам своим не поверила. Нет, ей наверняка послышалось...
— Как ты можешь... — Она буквально опешила от такого жестокого, несправедливого обвинения. А она-то надеялась, что Винс примет известие с радостью, а он... Впрочем, ей следовало догадаться.
