565. Но здесь еще и речи нет о каком-то “знании” того, что этому название — “плита”, этому— “колонна” и т. д.
566. Разумеется, ребенок, который учится моей языковой игре (2) 9, не учится говорить: “Я знаю, что это называется плитой”. Конечно же, есть языковая игра, в которой ребенок употребляет такое предложение. Это предполагает, что, как только имя дано, ребенок может тотчас же употребить его. Как и я, если бы мне усвоил игру со строительными камнями, ему могут сказать, к примеру: “А вот этот камень называется...”,— и тем самым первоначальная игра расширяется.
567. И все же, разве мое знание о том, что меня зовут Л. В., и знание о кипении воды при 100°С — однотипны? Разумеется, сам этот вопрос, поставлен некорректно.
568. Если бы мое имя употреблялось лишь изредка, могло бы статься, что я и не знал бы его. Само собой разумеется, что я знаю свое имя лишь потому, что без конца употребляю его, как и всякий другой человек.
569. Внутреннее переживание не может указать мне, что я нечто
знаю.Поэтому, хоть я и говорю: “Я знаю, что меня зовут...” и это явно неэмпирическое предложение, — — —
570. “Я знаю, что меня зовут так; каждый из нас, будучи взрослым, знает, как его зовут”.
571. “Меня зовут..., на это ты можешь положиться. Если же окажется, что это неверно, то в будущем тебе никогда не следует верить мне”.
572. И все-таки я, по-видимому, знаю, что, например, насчет своего собственного имени я не могу ошибаться! Это выражается в словах: “Если это неверно, то я спятил”. Ну ладно, это лишь слова; а как это воздействует на употребление языка?
573. Верно ли, что ничто не убеждает меня в противоположном?
574. Вопрос в том, каков типэтого предложения: “Я знаю, что не могу ошибаться в этом” или же “Я не могу в этом ошибаться”. Это “Я знаю” кажется здесь оторванным от всяких основ. Я и впрямь знаюэто. Но если уж здесь может зайти речь об ошибке, то потребовалось бы проверять, знаю ли я это.
575. Стало быть, эта фраза — “Я знаю” — могла бы служить указанием на то, в каких случаях на меня можно полагаться; но при этом пригодность этого знака должна явствовать из опыта.
576. Можно задать вопрос: “Откуда я знаю, что не ошибаюсь в своем собственном имени?”; в случае же ответа: “Ведь я так часто его употребляю” — опять-таки спросить: “Откуда я знаю, что не ошибаюсь в этом?” И на этот раз фраза “Откуда я знаю” уже не может иметь какого-то значения. Я не стал бы принимать во внимание никакого аргумента, который указывал бы на противоположное! А что значит “Я не стал бы”? Есть ли это выражение какого-то намерения?
578. Но разве какой-то высший авторитет не мог бы уверить меня в том, что я не знаю истины? Так что я должен был бы сказать: “Научи меня!” Но тогда мне должны были бы открыть глаза.
579. Языковой игре с именами собственными присуще то, что каждый знает свое имя с величайшей уверенностью.
20.4
580. Но могло бы быть и так, что, когда бы я ни заявил: “Я знаю это”, — это оказывалось бы неверным. (Показать.)
581. Но возможно, я был бы не в состоянии как-то это исправить и продолжал уверять: “Я знаю...”. А как же тогда усвоил это выражение ребенок?
582. “Я это знаю” может означать: “Это мне уже известно”, — но также: “Это несомненно так”.
583. “Я знаю, что в... языке это называется...”. — Откуда ты это знаешь? “Я выучил...”
Можно ли здесь вместо “Я знаю, что и т. д.” поставить “В... языке это называется...”?
584. Возможно ли употреблять глагол “знать” только в вопросе “Откуда ты это знаешь?”, который бы следовал за простым утверждением? — Так что вместо “Я это уже знаю” говорили бы “Мне это известно”; и это следовало бы только за сообщением о факте. А что говорили бы вместо “Я знаю, что это такое”? 1 0
585. Но разве предложение “Я знаю, что это — дерево” не сообщает нечто иное, чем “Это — дерево”?
586. Вместо “Я знаю, что это такое” можно было бы сказать: “Я могу сказать, что это такое”. А если бы приняли такой способ выражения, что стало бы тогда с “Я знаю, что это...”?
587. Вернемся к вопросу о том, сообщает ли “Я знаю, что это...” что-то иное, чем “Это...”. — В первом предложении упомянуто некое лицо, во втором — нет. Но отсюда не следует, что они имеют разный смысл. Во всяком случае, первую форму часто заменяют второй, нередко придавая ей при этом особую интонацию. Ибо по-разному говорят в тех случаях, когда дается бесспорное определение и когда настаивают на утверждении ввиду возможных возражений.
588. Но разве с помощью слов “Я знаю, что это...” я говорю не о том, что нахожусь в определенном состоянии, тогда как простое утверждение “Это есть...” об этом не сообщает? И тем не менее такое утверждение часто вызывает реплику: “Откуда ты знаешь?” — Ну, уже сам факт моего утверждения дает понять: “Я верю, что знаю это”.
Это можно выразить таким образом: в зоопарке может быть надпись “Это зебра”, но никак не надпись “Я знаю, что это зебра”. “Я знаю” имеет смысл лишь при том, что эти слова высказывает какое-то лицо. Но в таком случае безразлично, говорит ли человек “Я знаю...” или же “Это...”.
589. Как же учатся осознавать свое собственное состояние знания?
590. Об осознании состояния можно было бы говорить уже там, где заявляют: “Я знаю, что это такое”. Человек здесь может убедиться в том, что он действительно владеет этим знанием.
591. “Я знаю, что это за дерево. — Это каштан”. “Я знаю, что это за дерево. Я знаю, что это каштан”. Первое высказывание звучит более естественно, чем второе. Человек только тогда повторит “Я знаю”, когда он хочет особо подчеркнуть уверенность; возможно, чтобы предупредить какое-то возражение. Первое “Я знаю” означает примерно следующее: я в состоянии сказать.
В каком-то другом случае можно начать с констатации “Это...”, затем ответить на возражение: “Я знаю, что это за дерево” — и подчеркнуть тем самым уверенность.
592. “Я могу сказать, что это за..., притом с уверенностью”.
593. Даже если можно заменить “Я знаю, что это так” выражением “Это так”, все же отрицание одного нельзя заменить отрицанием другого. С “Я не знаю...” в языковую игру входит новый элемент.
21.4
594. Мое имя — “Л. В.” И если бы кто-то оспаривал это, я бы тотчас же установил бесчисленные связи, удостоверяющие это.
595. “Но ведь можно представить себе человека, который устанавливает связи, из коих ни одна не соответствует действительности. Почему же я сам не могу оказаться в подобном положении?” Если я представляю себе такого человека, то представляю и некую реальность, мир, который его окружает; представляю этого человека, с его мышлением и речью, как противостоящего этому миру.
596. Если кто-то сообщает мне, что его имя NN, то имел бы смысл мой вопрос: “А можешь ли ты в этом ошибаться?” В языковой игре этот вопрос дозволен. И потому имеет смысл ответ “Да” или “Нет”. Конечно же, этот ответ небезупречен, то есть он может когда-то оказаться ложным, но от этого вопрос “Можешь ли ты...” и ответ “Нет” не становятся бессмысленными.
597. Ответ на вопрос “Можешь ли ты в этом ошибаться?” придает высказыванию определенную значимость. Возможен и такой ответ: “Думаю, что нет”.
598. А разве нельзя на вопрос: “Можешь ли ты...?” ответить так: “Я опишу тебе ситуацию, и тогда ты сможешь сам судить, мог ли я ошибаться”?
Например, если бы речь шла о чьем-то собственном имени, то дело могло бы обстоять и так, что этот человек никогда не употреблял это имя, но припоминает, что читал его в каком-то документе, — с другой же стороны, ответ мог бы быть и таким: “Я носил это имя всю свою жизнь, меня называли так все люди”. Если этоне равноценно ответу “Я не могу в этом ошибаться”, то последний вообще не имеет никакого смысла. И все-таки совершенно очевидно, что это указывает на какое-то очень важное различие.
599. Можно было бы, скажем, описать достоверность предложения: вода кипит приблизительно при 100 С. Оно не из числа тех предложений, скажем того или этого, какие я однажды слышал и мог бы назвать. Я сам проделывал этот эксперимент в школе. Это одно из весьма элементарных предложений наших учебников, которым следует доверять в таких вещах, потому что... .— Что ж, всему этому можно противопоставить контрпримеры, показывающие, что люди считали то или иное достоверным, а позднее это оказалось, на наш взгляд, ложным. Но этот аргумент ничего не стоит 1 1. Сказать: в конце концов, мы в состоянии привести лишь такие основания, которые мысчитаем основаниями, — значит вовсе ничего не сказать.
