Из зеркала в одном из небольших обветшалых за долгие годы замков Голштинии, родины покойного мужа русской императрицы, вышел гармонично сложённый человек среднего роста. Его тёмные волосы слегка припорошила пудра, яркие карие глаза и смуглая кожа выдавали южанина. Нос был несколько длинноват, но в целом лицо имело тонкие черты и совершенно неопределённый возраст – ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят или на несколько сотен лет больше. На нём было простое чёрное платье, зато на руках – множество перстней, причём исключительно с бриллиантами. Бриллианты украшали его часы, табакерку, сейчас лежащую на столе, и даже пряжки его туфель. Они были везде, только в меч, который он держал в руке, был вставлен дымчатый кварц. Он глянул на часы, небрежно поставил меч в угол и принялся переодеваться.

Он сбросил чёрный камзол, покосился на сваленные в углу доспехи с мальтийским крестом на кирасе, скривился – в помещении было довольно холодно – и крикнул слугу. Слуга сначала помог господину облачиться в расшитый золотом нарядный камзол, надеть малиновый плащ и эффектно застегнуть его фибулой в виде усыпанной бриллиантами пентаграммы. Потом занялся приведением свалки церемониального железа в надлежащее состояние – доспех был разобран по деталям и тщательно закреплён на стене. Затем он подбросил дров в почти прогоревший камин, расставил по всей комнате и зажёг свечи и удалился. Господин поставил один из стульев перед камином, взял меч, присел, посмотрел в зеркале, как это выглядит, и немного поправил стул. Взглянул на часы – два часа ночи, пора бы и прибыть. Словно в ответ на его мысли раздался громкий торжественный стук в дверь.

– Его светлость Александр Калиостро и её светлость Серафина Калиостро просят милости вашей светлости, – возгласил слуга.

– Впустить! – решил хозяин.

Дверь распахнулась. В комнату вступили два одетых в белое человека – невысокий крепкий мужчина с сосредоточенным взглядом больших карих глаз и стройная белокурая женщина замечательной красоты. В её голубых глазах можно было прочесть равную смесь страха и любопытства. Гости предстали перед восседающим на стуле хозяином и без слов простёрлись перед ним ниц. «Не замёрзнут, ковёр на полу», – подумал граф, а вслух произнёс:

– Кто вы? Откуда? Что вам надо?

Гости молчали. Он ритуально повторил вопросы три раза, лишь тогда мужчина поднял голову и ответил:

– Я пришёл разбудить Бога всех истинно верующих, Сына Матери-Природы, Господина Истины. Я пришёл узнать у него тысячу семьсот тайн, которые он хранит. Я пришёл объявить себя его рабом, его апостолом, его мучеником.

Граф сделал эффектную паузу и задал другой вопрос:

– А что надо твоей спутнице в долгих исканиях?

Женщина ответила сразу, и голос её был твёрд:

– Подчиняться и служить.

– Встаньте! – разрешил граф.

Гости поднялись. Они преданно смотрели на его светлость и ожидали указаний.

– Принесите распятие, – приказал граф. Жестом он подсказал гостям, откуда именно нужно его принести.

Калиостро поставил возле камина золотую статуэтку Христа на кресте.

– Готовы ли вы выйти из-под владычества Его Святейшества Папы Римского и покрова католической церкви? – вопросил граф.

– Готовы, готовы, – эхом откликнулись посетители.

– Готовы ли вы отречься от прежнего Бога?

– Готовы, – был ответ.

– Плюй на крест, – потребовал граф от Калиостро.

Калиостро замялся. Потом неохотно подошёл к распятию, постоял, собирая смелость, и неловко плюнул. Промахнулся и плюнул второй раз, уже решительнее и точнее.

– Довольно, – остановил граф.

– Мне тоже? – испуганно спросила Лоренца.

– Не нужно. Тебе достаточно произнести «отрекаюсь».

– Отрекаюсь, – с лёгким заиканием выговорила она, подумала и уточнила: – От Бога.

– Возьми. – Он двумя руками протянул ей меч. Она так же приняла. – Встань перед ним.

Лоренца шагнула к Калиостро и замерла, не без труда удерживая стальной клинок на вытянутых руках.

– Клянёшься ли ты всецело предать себя в руки Господина Истины? – Граф обратил взор к Калиостро.

– Клянусь! – отвечал тот.

– Клянёшься ли без сомнений принять будущий закон твоей жизни?

– Клянусь!

– Нет ли у тебя незавершённых дел, денежных обязательств, не преследует ли тебя суд?

– Нет, ничего этого нет.

– Женат ли ты? – На этом вопросе граф слегка запнулся, потому что ответ был очевиден, но его полагалось задать.

– Женат, – бестрепетно ответствовал Калиостро.

«Вот жук! – не мог не восхититься граф. – Прекрасно знает, что в рыцари Храма ему путь закрыт, на что же надеется? Неужели знает?»

– Понимаешь ли ты, зачем ты пришёл сюда? – Это был вопрос не по протоколу, но Седой не удержался.

– Да, господин Сен Жермен, – жёстко кивнул гость. – Я знаю.

– Готов ли ты принять Господина Истины в своё сердце, стать ему домом и кровом?

– Я готов.

– Клянёшься ли ты следовать избранному пути, покуда он не пресечётся, как пресекаются дороги живущих?

– Клянусь.

– Целуй. – Сен Жермен указал на клинок.

Калиостро с готовностью склонил голову и приложился губами к плоскости лезвия. Вышло неосторожно – на верхней губе показалась капелька крови.

– Готова ли ты следовать за ним и разделить все его тревоги? – Граф встал и отобрал меч у Лоренцы.

– Готова, – выдохнула она.

– Целуй.

Она с недоумением посмотрела на опущенный меч, потом на графа.

– Его целуй! – Сен Жермен качнул головой в сторону Калиостро.

Она тут же припала к губам мужа, измазав и свои губы в крови. Теперь Сен Жермен подошёл к Калиостро и тоже его поцеловал, крепко и со смаком. Калиостро смутился. После этого граф коснулся клинком по очереди его обоих плеч и головы и отдал ему меч.

– Нынче до утра он будет с тобой. Воздвигни его в своё сердце так, как если бы он был крестом, и храни его в своём сердце до света. Если к утру этот камень почернеет – ты взял своё. Если нет – вы умрёте. Ты понял?

– Да. – Калиостро кивнул.

– Вопросы есть?

– Что потом следует сделать с мечом?

– Пойдёшь в костёл и оставишь позади креста в алтаре. Да так, чтобы тебя никто не увидел.

– Сделаю, – согласился он.

– А что следует делать мне? – спросила Лоренца.

– А ты молись. Может, подействует.

– Кому? – удивилась она.

– Как кому? Господину Истины.

Музыка завершилась. Поцелуй распался. Они продолжали держаться за руки, это давало хотя бы небольшую уверенность в реальности происходящего: чувствовать другого – совсем не то же самое, что быть наедине с собой. Маятник застыл на последнем взмахе, как будто у него кончился завод.

– Где мы? – очень тихо спросила Матрёна.

– Я не знаю. Можно пойти посмотреть.

Антон повёл девушку сквозь одну из арок. Впереди маячила огромная деревянная дверь. Они толкнули створку, шагнули и тут же зажмурились от яркого сияния, ударившего в глаза. Дверь за спиной мягко затворилась. С закрытыми глазами они сделали пару шагов, потом осторожно разомкнули ресницы. Свет по-прежнему казался неестественно ярким, как у кварцевых ламп, как будто их глаза обрели способность воспринимать ультрафиолет. Перед ними расстилалась огромная пустая площадь. Всю её середину занимал аккуратно подстриженный газон, покрытый густой, неестественно зелёной травой, и прямо по этой траве к ним шёл человек. Он был пока далеко, но уже сейчас можно было видеть, что это мужчина со стройной ладной фигурой и очень светлыми, почти белыми волосами.

Он шёл не спеша, как будто давал им возможность привыкнуть к себе, понять, приготовиться. Оставался далеко, пока как-то вдруг не очутился совсем рядом, сделал ещё несколько шагов и приветливо улыбнулся. Антон никогда прежде его не видел, но узнал сразу.

– Привет, Чёрный, привет, Мать, – улыбался молодой человек.

– Здравствуй, Седой, – сказал Чёрный. – Как видишь, мы добрались.

– Вы молодцы. Мы всегда знали, что у вас всё получится.