— А знаешь, это очень даже неплохо, что ты не из мира кино, — снова заговорила Мишель. — Никогда не связывайся с кинобизнесом. При твоих моральных устоях… — Она покачала головой. — Ты слишком откровенная, слишком прямолинейная. Ты всегда такая?

Линн много лет приходилось бороться с безответственными чиновниками, бесчувственными врачами и недобросовестными страховыми компаниями. Возможно, со временем она действительно стала слишком прямолинейной, слишком резко реагировала на любую несправедливость. Но если заботишься о ком-то, то борешься за него и вместе с Ним, иначе не добиться успеха. Джеймс научил ее этому.

— Да, — кивнула Линн, — я всегда такая. А что до «моральных устоев»… Я вовсе не святая.

— Рада это слышать, — рассмеялась Мишель. — Значит, у тебя еще есть шанс. А теперь давай займемся более важными делами — твоими волосами и туфлями. Есть магазин…

В семь вечера, снова оказавшись перед зеркалом, Линн увидела очень похожую на нее женщину — почти с таким же лицом, почти с такой же шеей, почти с теми же волосами; только лицо было чуть свежее, шея чуть длиннее, а блестящие рыжеватые волосы были гораздо гуще и пышнее.

Стараниями Мишель Линн преобразилась: оставаясь самой собой, она казалась совсем другой. День прошел замечательно, и Линн не жалела, что отправилась за покупками. Мишель временами становилась слишком уж энергичной, нескромной и язвительной, но Линн относилась к ней с симпатией и была благодарна за ее безграничные познания в искусстве шопинга. Теперь, подготовившись к своему первому выходу в вечерний Париж, она чувствовала себя гораздо увереннее.

— Новая, улучшенная миссис Макдональд, — пробормотала Линн, коснувшись своего отражения.

Повернувшись перед зеркалом, она еще раз полюбовалась рисунком на своих темных шелковых чулках. Ни разу в жизни ей не доводилось носить чулки с рисунком! В них она чувствовала себя безрассудной и очаровательно-порочной.

Линн вдруг пришло в голову, что с такой тщательностью она не готовилась к вечеру уже много лет — с тех пор, как, семнадцатилетняя, готовилась к свиданиям с Эриком. Каким суетным существом была она в те давние времена! По нескольку часов проводила перед зеркалом ради того, чтобы пойти с Эриком в кино.

«Любовь».

Она улыбнулась своим воспоминаниям. Очевидно, женщины в любом возрасте ведут себя в подобных ситуациях точно так же.

Тут зазвонил телефон, и Линн вздрогнула от неожиданности, хотя и ждала этого звонка. Она слышала голос Пола, но лишь с огромным трудом улавливала смысл его слов.

«Любовь!»

Но что же он говорил? Линн знала только одно: он в вестибюле, и она сказала ему, что уже спускается.

«Любовь?»

Она взяла украшенную бисером вечернюю накидку, надела ее поверх шелкового платья и, точно во сне, шагнула к двери.

«Любовь…»

Линн вышла в коридор. Какое-то время она стояла у номера, в задумчивости покачивая головой. Затем решительно направилась к лифту. Париж, должно быть, сыграл злую шутку с ее рассудком — все дело в этом. Что ж, она не зря проделала такой долгий путь от дома до самого романтического города мира… Сделав такой вывод, Линн почувствовала, что голова у нее проясняется.

«Несомненно, любовь».

Пока старенький лифт, покачиваясь, спускался на нижний этаж, Линн — в который уже раз — говорила себе: ей не на что надеяться; Пол, сопровождая ее в походах по Парижу, просто оказывал любезность Квинну и Эмили, не более того. Наконец дверь лифта открылась, и она тотчас же увидела его — безумно красивого, мужественного и сексуального, еще более привлекательного, чем прежде.

Сегодня на нем был темный элегантный костюм, явно сшитый на заказ, а его волосы, густые и пышные, отливали золотом в свете люстр. Он стоял, прислонившись к мраморной колонне рядом с креслами, и наблюдал за парой у регистрационной стойки. Увидев Линн, Пол улыбнулся и принялся разглядывать ее. Он осмотрел ее с ног до головы — от атласных зеленых лодочек на высоченных каблуках до завитка волос на макушке. Наконец, оттолкнувшись от колонны, гибкий и грациозный, как золотистая пантера, направился к ней.

Сердце Линн гулко колотилось в груди, и она удивлялась: неужели никто этого не слышит? Судорожно сглотнув, Линн вдруг подумала о том, что угодила… в крупную неприятность.

Глядя на приближавшегося к ней Пола, она старалась обуздать свои эмоции и успокоиться, но каждая клеточка ее тела трепетала, каждый мускул находился в напряжении. Это было какое-то безумие…

— Вы сегодня бесподобны. В этот вечер я самый счастливый мужчина в Париже. — Пол снова улыбнулся.

Склонившись над ней, он коснулся губами ее губ, и Линн уловила исходящий от него тонкий лесной аромат. Потом она взяла Пола под руку, и они направились к машине. Но ей по-прежнему не удавалось овладеть собой — перед глазами то и дело мелькали какие-то туманные, расплывчатые видения. Линн никак не могла от них избавиться.

— У вас все в порядке? — спросил Пол, усевшись за руль.

— Не уверена. Я… точно пьяная, и все плывет перед глазами.

— У меня тоже, но я знаю, из-за чего.

— Знаете? — Ответ Пола заинтриговал ее.

— Все дело в рисунках. — Он взглянул на ее обтянутые шелком ноги. — Они всегда на меня так действуют.

Линн рассмеялась, поудобнее устраиваясь на сиденье. Пол же подумал о том, что она не желает признавать очевидное: их приятельские отношения — всего лишь видимость, их неудержимо влечет друг к другу, по крайней мере его — к ней. А несколько минут назад, когда Линн вышла из лифта, он наконец-то осознал: она стала его мечтой — и кошмаром. Два года полового воздержания не прошли для него даром, временами он сдерживался лишь с огромным трудом, а сегодня вечером — Пол уже понял это — ему придется совершить подвиг, чтобы не поддаться искушению.

— Не возражаете, если мы немного отложим обед? — Пол завел мотор и с преувеличенной осторожностью отъехал от тротуара. — Мой коллега назначил мне встречу, а сегодняшний вечер — очень подходящее время для нас обоих.

— Нет, не возражаю.

— Вероятно, у него будет полный дом гостей, то есть соберутся все, кто имеет отношение к кино.

— Если там будет много людей, с которыми мне предстоит познакомиться, готовьтесь ко всяким неожиданностям, — улыбнулась Линн. — Я почти ничего не знаю о вашем мире, но мне не хотелось бы кого-нибудь обидеть.

— Не переживайте по этому поводу, — рассмеялся Пол и тут же отметил: рядом с Линн он смеется чаще, чем обычно. Похоже, это вошло у него в привычку. — Единственная обида, которую вы можете нанести, — это поставить небольшой синяк на чьем-нибудь непомерно разросшемся эго.

— Мне кажется, вы были бы рады, если бы это произошло, — с укоризной заметила Линн.

— Возможно, — кивнул Пол, поглядывая на дорогу. — Многие из моих коллег слишком уж самолюбивы.

— Почему?

— Такая у нас жизнь, — пожал плечами Пол. — Даже если вы не добились особых успехов и карьера подходит к концу, вам все равно кажется, что все еще впереди. Именно в это время мы становимся особенно самолюбивыми. — Он с усмешкой подумал о том, что и его, возможно, ждет та же участь. — Уверяю вас, там, куда мы приедем, будут говорить только о распределении прав, благ, «горячих» новых ролях и о том, кто с кем… — Пол в смущении покосился на свою спутницу.

— Кто с кем переспал? — проговорила Линн с невозмутимым видом. Она лукаво улыбнулась, давая понять, что подобные разговоры нисколько ее не шокируют. — Не беспокойтесь за меня, Пол, я не стану краснеть и вздрагивать и, уж конечно, не упаду в обморок. Кроме того, мне, пожалуй, пора расслабиться и поработать над своими… моральными устоями.

— Вашими — чем?

— Моральными устоями. Мишель говорит, что я слишком праведная.

— Мишель — совершеннейшее дерь…

— Дерьмо?

— Дерьмо, — кивнул Пол. — А разве вы так не считаете?

— Возможно, вы правы. — Линн провела ладонями по обтянутым шелком бедрам и покачала туфелькой на невероятно высоком каблуке. — Но зато она прекрасно знает Париж, вернее — парижские магазины.