Ее держали в плену темные, гипнотизирующие глаза Эдвина. Невидимые токи, возникшие между ними, были такие сильные, что, казалось, вокруг летали искры. У нее не было сил сдвинуться с места.

— Вот что, — медленно сказал он. — Я хочу вас кое о чем попросить.

— Еще кофе? — негромко спросила она.

— Нет. Уделите мне хотя бы десять минут вашего времени. — Эдвин подарил ей чарующую улыбку. — Пожалуйста. Я хочу вам кое в чем признаться.

— Ладно, — неожиданно услышала Долорес собственный ответ. — Десять минут, не больше. Встретимся в библиотеке.

Как всегда бывало в пору листопада и зимой, в большом камине, облицованном песчаником, пылал огонь. По обе стороны камина стояли удобные кресла. Эдвин сидел с бокалом виски, а Долорес потягивала ликер. Сладкое успокаивало, а она очень нуждалась в успокоении. Нервы были на пределе, и это вызывало у нее досаду.

Никого из постояльцев не тянуло погреться у камина, и Эдвин с Долорес остались наедине в уютной, мягко освещенной комнате с полками, набитыми книгами и изящными безделушками.

— Ну, спрашивайте, — сказал Эдвин. — О чем угодно.

С чего Оливер взял, что ей есть до него дело? Уверен, что все женщины от него без ума, раз он красивый, богатый и лихо водит это синее спортивное чудище?

— У меня к вам нет никаких вопросов, — спокойно ответила она. — Вы сами хотели поговорить со мной.

— Вопрос был. Вы хотели знать, почему я назвался старьевщиком.

— Мне все равно, кто вы есть, — продолжала стоять на своем Долорес. — Я только не люблю, когда меня обманывают.

— Я и не обманывал. Просто ради шутки немного драматизировал ситуацию. Не будьте такой серьезной, Долорес. Улыбнитесь.

Она бросила на него сердитый взгляд.

— Послушайте, я несколько часов провела на ногах, весь вечер работала, устала, и у меня не то настроение, чтобы сидеть с вами и перебрасываться шутками!

— Жаль. Судя по внешности, шутка пошла бы вам на пользу.

Кровь ударила ей в голову. Да что же это такое? Сначала Кора заявляет, что ей не мешает взбодриться, а теперь этот человек говорит, что у нее слишком кислая физиономия…

Она немолодая, усталая, скучная женщина без чувства юмора… О Боже, неужели это правда?

Долорес посмотрела на Эдвина, красивого, энергичного и вовсе не скучного, и холодно проронила:

— Благодарю вас, но я сама решаю, когда и с кем мне следует веселиться.

— Чем вы обычно занимаетесь в свободное от работы время? — спросил Эдвин с таким видом, будто это его действительно интересовало.

Она проводила досуг, читая приключенческие романы. О людях, пробирающихся сквозь джунгли, спускающихся на каноэ по Амазонке или пересекающих на верблюдах смертельно опасную Сахару. Эти экзотические места возбуждали, заставляли мечтать и будили фантазию. Очень приятно читать о том, как другие рискуют жизнью, в то время как сама сидишь в уютном и безопасном сельском домике. Но Долорес не собиралась говорить Эдвину, что тоскует по романтике. Сделав еще один глоток ликера, она напомнила:

— Вы хотели поговорить со мной десять минут. В чем-то признаться…

Он кивнул.

— Верно. Я хочу объяснить, почему два дня назад пришел к вам в таком виде.

— Это не мое дело.

Его улыбка была ленивой и лукавой.

— О нет… Тогда вы думали совсем по-другому. Вы боялись, что я не смогу заплатить по счету. Затем вы решили, что деньги у меня наверняка краденые. А потом — бац!

Она сжалась в кресле, и Оливер рассмеялся. У него был чудесный смех — теплый, искренний и мгновенно восстанавливавший душевное равновесие собеседника.

— Неужели это было так заметно? — невольно спросила Долорес.

— Боюсь, да. Вы были очень вежливы, но для того, кто разбирается в физиономистике, ваше лицо — открытая книга.

Это не утешало. Мало того, что ее лицо — открытая книга, этот человек настаивает, что умеет читать по нему!

— Так почему же вы ничего не сказали?

— Мне захотелось пошутить.

— Пошутить? — За последние три минуты он воспользовался этим словом трижды. Ясно, ему нравилось шутить. Богатый бездельник, белоручка, живущий для собственного удовольствия. О Господи, сегодня вторник, а он торчит здесь и бьет баклуши…

Оливер кивнул.

— Попытаться стать другим человеком. Играть чужую роль и видеть, что люди воспринимают тебя совершенно по-другому. Это так забавно. И поучительно.

Да, можно себе представить… Она сделала еще один глоток ликера.

— А почему вы выглядели так, словно только что выбрались из болота?

— Потому что так оно и было, — усмехнулся Эдвин. — Я помог двум парням вытащить грузовичок, задние колеса которого съехали в пруд. Эти люди ловили рыбу. Во всяком случае, так они сказали. Типы были слегка подозрительные, но я все равно протянул им руку помощи. Один из этих парней был бородатый, темноволосый…

— Вы хотите сказать, — перебила она, — что это и был тот мужчина, которого разыскивала полиция?

— Правильно. Он ограбил бензоколонку.

Треснуло полено, и в воздухе заплясали искры.

— К сожалению, словесный портрет, который сообщила мне полиция, очень совпадал с вашим, — сказала она, отнюдь не собираясь извиняться.

— Когда вчера днем в мой офис нагрянули полицейские, я сильно удивился. Моя секретарша была вне себя. — В его голосе звучал смех. — Самое забавное, что неопрятного вида полиции оказалось достаточно, чтобы заподозрить человека в ограблении автозаправочной станции!

— Не только это, — принялась защищаться она. — Вы носили деньги в сумке для сандвичей! У вас были ужасные волосы, не брились вы неизвестно сколько дней. Можно было подумать, что вы беглый каторжник!

Он кивнул и сделал глоток виски.

— Это верно. Мои документы хранились в пластиковой сумке, потому что во время героического сражения за вызволение грузовичка я поскользнулся, упал в пруд и промочил бумажник.

Оставалось непонятным, что заставило его ехать через глушь в разбитом фургончике, нагруженном туристскими принадлежностями, и почему у него были волосы почти до плеч. Но ей это безразлично. Это не ее дело. Она смотрела на его гладко выбритый подбородок, смеющиеся глаза и знала, что морочит себе голову. Ей вовсе не безразлично. Он разжигал в ней любопытство. Она хотела знать об Оливере как можно больше. В этом мужчине было нечто такое, чему бесполезно сопротивляться. Нечто не дававшее ей покоя.

— Я возвращался из отпуска, проведенного в горах с шестнадцатилетним сыном. Нам редко удается побыть вместе, поэтому когда выдается такая возможность, я стараюсь придумать для мальчика что-нибудь необычное.

Долорес пришлось признаться, что этот рассказ произвел на нее сильное впечатление и что она с нетерпением ждет его продолжения.

Эдвин поведал, что на это время он забрал сына из школы, потому что учеба — далеко не всегда самое главное. Успеваемость у мальчика хорошая, так что недельный перерыв в занятиях не мог повредить ему. Эдвин отправил сына домой самолетом, а сам решил вернуться домой в автофургончике ради собственного удовольствия.

— Так вот почему вы были небриты, а волосы были такими длинными, что через неделю упали бы вам на плечи?

— Вам не нравятся мои волосы?

Она пожала плечами.

— Это бросилось мне в глаза, вот и все. Мужчины могут делать со своими волосами все, что им нравится. Женщины делают то же самое.

— Но тем не менее вы решили, что такой внешний вид отражает мои преступные наклонности, и натравили на меня копов.

— Извиняться я не собираюсь, так что оставим этот разговор.

Оливер учтиво поклонился, но его глаза заискрились от смеха.

— Длинными волосами и недельной щетиной я обзавелся на пари, поспорив с дочкой. Она сказала, что я «чересчур прилизанный» и что мне надо «слегка расслабиться». На ее языке это означает отрастить волосы и бороду. Ей четырнадцать лет.

Долорес вспомнила, что Кора сказала ей самой примерно то же самое, но промолчала. Не следовало привлекать внимание этого человека к тому, что ей не хватает «трепета», сексуальности и всего остального, что делает женщину женщиной…