— Оригинальный запах. Ну, милая девочка, как говорил каюр? Джи!

— Но почему — поворачивать вправо? — Натали уставилась на Агнес.

— Я просто не знаю, как сказать по-каюрски «правильно». Мы ведь теперь с тобой в одной упряжке.

Разгоряченные, они уже хохотали. Натали наконец почувствовала себя с Агнес совершенно свободно, потому что, сколько ни скрывай от самой себя, приезд подруги ее и насторожил, и взволновал.

С этой женщиной Натали давно ощущала странную связь — и иногда опасалась этой связи, поскольку никак не могла понять, в чем дело. Но теперь решила не докапываться до сути, она ограничилась тем, что предложение Агнес Морган хорошо для нее и Миры, и даже для Траппера.

— Агнес, а как мы назовем наш первый ресторан?

— О, вот это мне уже нравится! — Агнес отставила в сторону пустую рюмку. — Ты верно сказала — первый.

Натали засмеялась.

— Но с одним рестораном нам не выполнить твою задачу.

— То есть?

— Мира не станет наследницей миллионов своей матери, если у матери будет всего один ресторан.

— Верно. А как бы ты назвала его?

— Я бы назвала просто: «Столик Траппера».

— О, да ты влюблена… И сильно?

— Почему ты так решила? Это просто рекламный ход.

— Потому что Траппер сидит у тебя в голове крепче всех, если его имя с такой легкостью соскакивает с кончика языка.

Натали засмеялась.

— От тебя не скроешься…

— Даже не пытайся.

Могла ли Агнес объяснить, что все эти движения юной души ей слишком хорошо знакомы. Все люди похожи друг на друга, сколько бы не рядились в разные одежды, не произносили разные слова. Понятия, которые скрываются за ними, остаются такими же анатомически похожими, как и тела мужчин и женщин. И чувств ровно столько, сколько положено иметь человеку — шесть, включая интуицию. У кого-то сильнее развито одно чувство, у кого-то — другое. Например, у нее, Агнес, интуиция даст фору всем остальным. Значит, надо узнать эту особенность и пользоваться своим преимуществом. Что и делала Агнес после того, как…

Ей было за тридцать, когда с ней случилось то, что случилось. То было бы для нее бедой, непоправимым несчастьем, если бы она не решила принять все как данность, с которой не просто можно жить, но жить так, как она не смогла бы жить, не случись той беды… Нет, сейчас она не станет ничего рассказывать Натали. Это не важно ни для кого, кроме нее самой.

— Хорошее название. Я согласна. А теперь, ты меня покормишь? — спросила Агнес.

Натали подхватилась и побежала на кухню.

— О, конечно. Копченая медвежатина? Вяленая оленина? Джем из морошки?

— Конечно, я буду все. Я ведь уже сижу за столиком Траппера. Разве он не за этим столиком сидит, когда возвращается с охоты?

Натали энергично закивала.

— Ну конечно! Конечно.

Она быстро уставила стол блюдами, приготовленными из дичи. Агнес, заставив себя не обращать внимания на быстрый укол в сердце, с удовольствием наблюдала за подвижной молоденькой женщиной, она чувствовала, как ей хорошо в этом доме.

Что ж, она не ошиблась. Еще тогда… Много лет назад. Когда пообещала матери Натали, которая вырвала ее из ужасной компании, в которую попала юная Агнес, прибившаяся к движению хиппи.

Все было слишком традиционно — она, дочь богатых родителей, попала к хиппи, причем к тому крылу, из которого мало кто выбирался живым.

Мать Натали оказалась в лагере из-за своего непутевого мужа, с которым Агнес спала в одной комнате на полу после того, как все они надышались зельем. Самое удивительное, мать Натали принялась спасать ее, а не его. Тогда-то Агнес Морган поклялась, что готова заменить Натали… отца.

Конечно, то, во что женская организация вовлекла Натали, было делом рискованным, но Агнес знала: она не даст девочке увязнуть в неприятностях или пропасть.

— Ты замечательный повар, Нат. По-моему, можешь никого не нанимать пока…

— Я так и хочу.

— Знаешь, надо подыскать место для ресторана. Я думаю, такое, куда гостей привозили бы на собачьих упряжках.

— И на снегоходах, — добавила Натали.

— Вот как? Я и не подумала.

— А ты и не могла подумать, потому что в Сан-Франциско их трудно себе вообразить.

— Я бы покаталась! — Глаза Агнес загорелись восторгом.

— Обязательно. Завтра же.

— Отлично, — сказала Агнес, отрезая ножом кусочек медвежатины. — Слушай, а что за ягоды внутри? О, да там еще что-то?

— Клюква. И кедровые орешки. Медвежатина, начиненная ими, это мое творческое решение.

— А медвежатина?..

— Успех Траппера.

— Он… хорош?

— А как ты думаешь? — дерзко спросила Натали.

— Я думаю… он похож… на Бьорна.

Натали почувствовала, как дернулись губы.

— Да, Агнес. С тех пор я не вижу никаких других мужчин. Я их просто не замечаю. — Она подняла глаза и беспомощно посмотрела на Агнес. — А Мира — сама видишь, его копия.

— Вижу. Между прочим, она будет довольно крупной девочкой, не как ты. Мой тебе совет: приучи ее любить себя такой, какой она будет.

— Но это же…

— Не современно? Нат, формула красоты меняется с годами. Вовсе не факт, что через десять лет крупные девушки, которые пышут здоровьем, не войдут в моду. Я смотрю на тех, кто поставил себе цель похудеть, то есть пойти наперекор природе… Как много радости жизни они теряют! Себя нужно полюбить такой, какая ты есть. Чтобы полюбили все остальные. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Мне нравится твоя позиция, Агнес.

— Мне тоже. Я ее придерживаюсь с тех пор… В общем, давно.

— Но тебе-то чего еще желать? — Натали окинула подругу взглядом. — Ты само совершенство.

— Ты так думаешь? — Агнес хмыкнула, ее лицо обмякло, выдавая возраст. — Может быть, я когда-нибудь тебе расскажу кое-что. Все, давай-ка тащи пирог… — Она пошевелила ноздрями, и Натали засмеялась.

— А ты прожорливая, Агнес! По твоему виду не скажешь! Он с черникой. Представляешь, я никогда не думала, что лесные ягоды можно есть. Но это так вкусно!

Камин горел, они ели пирог с черникой, потом пили ромашковый чай с шиповником, слушали, как трещат, догорая, дрова, и молчали. Потому что тишина, которая заполнила гостиную, была искренней.

А когда на небе загорелись звезды, они, не сговариваясь, оделись и вышли на улицу. Натали и Агнес стояли, запрокинув головы, и каждая ощущала полное единение души со Вселенной.

Наверное, нигде, кроме как на краю Земли, где нет небоскребов, асфальта, уличных фонарей и неоновых витрин, а только тишина и бесконечный белый снег, человек способен признать себя частицей огромного мироздания, и не огорчаться из-за этого, а искренне радоваться.

Шарлотта, опираясь на костыли, подошла к окну. Она смотрела, как уходит Бьорн, и думала: да-а, надо что-то делать. Он, кажется, сошел с ума.

Она навалилась на костыль, перешла к другому окну и увидела, как Бьорн открыл дверцу своей машины. Через заднее стекло она рассмотрела беловолосые головки детей.

Трое мальчиков у вдовы Каролы. Многовато, усмехнулась Шарлотта. Женщина наклонилась к ее брату и поцеловала в щеку. Шарлотта почувствовала, что ее сердце сжалось, как от чего-то непоправимого. Такое же чувство было у нее тогда, во время полета.

Или нельзя то падение назвать полетом? Неважно, как, но, когда она расшиблась и осталась калекой на всю жизнь, Шарлотта на самом деле испытала похожее чувство. Вот и сейчас ей кажется, что Бьорн, ее родной брат, которого она растила после смерти родителей, готов совершить такой же полет.

Что она может сделать? Она не может ему запретить видеться с Каролой.

Видеться? Да ради Бога, сколько угодно. Но он ведь, судя по всему, готов на ней жениться. Может быть, он любит ее безмерно?

Шарлотта расхохоталась. Безмерным может быть только наваждение. Как у нее, когда она, молодая поп-певичка, увлеклась музыкантом, из-за которого она теперь калека… И где же он? Он побывал на вершине славы, и, хотя уже сошел с этой вершины, он здоров, богат и не вспоминает о ней.