— Уж и флагмана! Да у вас там в России недавно спущен на воду суперкрейсер «Пётр Великий», несущий на своих палубах армаду сверхзвуковых истребителей и даже бомбардировщиков. Вот он флагман!

Фёдор Светов и этот откровенный и дерзкий пассаж выслушал спокойно, и так же спокойно и уверенно проговорил:

— Да, господин Неустроев, флагман. И такой, что по силе своей и всяческим возможностям стоит десятка таких крейсеров, как «Пётр Великий», и я уверен, что мой отец пригласит вас на наш корабль, и я буду иметь удовольствие показать вам и наш биохимический центр, где начальником мой брат Сергей, и особенно вам, госпожа Драгана, представлю своего старшего брата Дмитрия, а уж он покажет вам свою биологическую лабораторию. Есть у нас и такая. Её работы как бы продолжают ваши научные изыскания; у него и тема есть, которая, как я вычитал из Интернета, ещё со студенческих лет интересует и вас, а теперь она всё больше захватывает умы всего человечества — это проблема национальной психологии — есть ли она у людей, эта характерная для каждой национальности своя особенная психология? А если она есть, то, значит, и есть нации полезные и очень полезные, а есть нации вредные и очень вредные, а есть и такие, которые представляют опасность для всего человечества, — о таких национальностях говорил Карл Маркс. Если позволите, я вам по памяти процитирую его высказывание: «Какова светская основа еврейства? Материальные потребности, своекорыстие. Каков земной культ еврея? Торгашество. Кто их земной Бог? Деньги… Деньги — вот ревностное божество Израиля. Эмпирическая суть еврейства — торгашество». Если я ничего не перепутал и верно привёл цитату, то скажу вам и где я её вычитал. Она напечатана в работе Маркса «К вопросу о жидах». Ну, а если это так, если суть еврея в одной только наживе и в одних деньгах, то мой брат, биолог, справедливо делает вывод о наличии наций сплошь вредоносных, реакционных.

И Фёдор обратился к Драгане:

— Так я говорю или не так?

В этом месте их беседы дрогнула Драгана Станишич; хозяйка Русского острова заглянула в глаза бородатого парня, и они поразили её небесно-синей яркостью, в них была энергия, покорявшая своей силой и обаянием; лик его пламенел, как лик Святого Николая-Чудотворца, Фёдор даже и бороду носил такую, как этот любимый святой на Руси — круглую, гармонично завершающую молодое славянское лицо. Драгана испугалась: не влюбиться бы в него!.. Она недавно летала домой и побывала с отцом, губернатором штата, на нескольких званых вечерах и официальных раутах. Там видела молодых людей, которые ей понравились. И она испугалась. Впервые подумала о том, что её любовь к Борису Простакову может со временем ослабевать. Она боялась этого, страшилась мысли потерять мужа — такого славного, такого красивого, доброго и любящего её беззаветно. Вот и теперь. Забывшаяся было мысль вновь коснулась сознания, удивила, а главное — напугала. Она недавно во второй раз перечитала роман Толстого «Анна Каренина», вновь, как в первый раз, ей подумалось, что в жизни её произойдет что-то похожее. И теперь, как только ей встречался интересный молодой человек, тревожные эти догадки сами собой возникали, бередили сердце. Перевела взгляд на Бориса, и ей стало покойнее. Борис слушал Фёдора со всё нарастающим интересом. Кидал сочувственные взгляды на своего друга Павла — тот покачивал головой, сохранял на лице скептическую мину. Впрочем, был момент, когда Павел, как показалось Борису, взглянул на гостя с серьезным выражением лица. Наверное, как и Борис, Павел подумал: «Знает наизусть такую длинную цитату! И далёкую от профиля своих занятий. Значит, читает много. И память хорошая». Драгану же и совсем поразил Фёдор. Да как же она-то не знает такого высказывания Маркса? Да эти его слова можно поставить эпиграфом ко всему, чем в последние годы в своей лаборатории занимается Драгана. Про себя решила: заставлю его повторить цитату и запишу себе в блокнот. А гость, как ни в чём не бывало, продолжал плести узоры своих сказок.

— Вот уже двенадцать лет мы находимся в свободном плавании, раз пятнадцать обогнули земной шарик и хотели подольше пожить подо льдами Антарктиды, да капитан у нас заболел.

— Он ваш папа? — спросил Неустроев.

— Да, я его младший сын и заведую на корабле всей автоматикой.

— Да, да, — кивал головой Неустроев. — Это вы нам говорили: вы там главный человек.

— Ну, не главный человек, а если хотите, главный механик. Если вам угодно, начальник компьютерного центра. А у нас на компьютере сидит и вся энергетика, и плавсредства, и быт корабля. А на корабле живёт много людей. У нас, как и повсюду, больше женщин, чем мужчин, и рожают они почему-то больше девочек. Но это ничего, мы девочек любим. Они такие милые и забавные. У меня тоже больше девочек, чем мальчиков: всего одиннадцать детей: семь девочек и четыре мальчика. Странно это, но — факт. Так распоряжается природа.

Павел Неустроев всплеснул руками. И поднялся. Ходил по комнате, качал головой. Он, казалось, хотел своим друзьям сказать: «Ну, вот! Сами слышали. Одиннадцать детей!.. Да он же дурачит вас!..»

Борис Простаков, — он был самый серьёзный собеседник, — осторожно и совсем тихо спросил:

— Сколько вам лет?

— Мне?

— Да, вам.

— Скоро сорок будет… через шесть лет.

— А эти… одиннадцать ребят?.. Они что же — приёмные, наверное?

— Почему приёмные? — воскликнул Фёдор. — Как есть мои собственные, роднёхонькие. И кстати замечу: все удивительно похожи на меня.

— А-а… Извините, — заговорила Драгана, — сколько ей лет, вашей жене?

— У меня две жены. С первой не развёлся, а со второй сошёлся. Живём одной семьёй.

И, минуту помолчав:

— У нас разводы запрещены. Аборты — тоже. Есть такие семьи, в которых и по двадцать деток. И — ничего. Дружно живут. Даже весело. Мы, конечно, христиане и многожёнства у нас нет, но так уж получается. Женщин не бросают. Отец строго следит за этим. И представьте: нет ни вдов, ни сирот. Случается, конечно, и взыграет ревность. Люди живые, но проходит время и всё возвращается к норме. Наш капитан порядок такой завёл: если ребёнок родился, то мать его автоматически становится женой отца ребёнка.

Борис и Павел слушали серьёзно, а Драгана сказала:

— Мы, конечно, верим вам, но как-то это всё странно. На сказку похоже. Однако вы так рассказываете, что хочется вам верить. У вас способности… литературные. Вам бы романы писать.

Но невозмутимый Фёдор оглядел себя и виновато проговорил:

— Что же до моей одежды… Прошу извинения, что я в такой форме, а точнее, в бесформенности. С одеждой у нас проблемы: не поспеваем за модой. Мы в некотором роде бедные, у нас во всём большие недостатки. Однако на Бога не ропщем, живём весело. Но сейчас нам надо решить самое главное: вылечить капитана. Он у нас впал в депрессию: лежит и ничего не делает. По Интернету про ваш Импульсатор прознали; будто бы приборчик ваш бодрость духа прибавляет и человека к радостной жизни возвращает. Вот мой отец и послал меня к вам.

— Да уж, — согласился физик, — мой друг Борис и наша милая Драгана именно такой приборчик и соорудили. Но вот что важно: лечит этот приборчик только хороших и полезных людей, а ваш кораблик… который на целый научный городок похож, он, извините, с какой такой целью к берегу нашего острова тихой сапой подвалился? Как это я с нашей могучей островной электроникой не засёк его до сих пор? А если вы, всё-таки, и подошли к нам, то с какой такой целью? Уж не замыслили чего худого против нас?

— Павел! — повернулась к нему Драгана. — «Евпатий Коловрат» — корабль русский, а русские люди нам зла не пожелают.

Неустроев махнул рукой и отвернулся. Он не желал больше слушать сказки про «Евпатия Коловрата». Не верил он ни одному слову бородатого Карлы.

— Ну, хорошо, — сказал Простаков, — давайте его, вашего капитана. Где он?..

Фёдор поднялся и окрепшим голосом заговорил:

— Я вижу, вы не верите в мои рассказы, и хотел бы рассеять ваши сомнения. У вас есть помещение с балконом и с видом на море? Я бы хотел показать вам, как наш капитан вылетит со дна морского и опустится на крышу вашего дома. У вас на крыше, как я заметил, есть ровная площадка, вроде домашнего пляжа.