Все-таки взошло солнце, улыбнулась отвесная снежная стена перед моим окном и закипела жизнь лагеря. Настало время медосмотра.

Врач оказался альпинистом, красивым и добрым человеком. Он сказал, что из вновь прибывших я один мастер спорта, хотя и по шахматам. Его жена, тоже врач, улыбнулась мне ободряюще.

Я сделал двадцать приседаний, врач померил пульс, давление.

Через несколько дней был новый осмотр. Решался главный вопрос: кого пускать на восхождение? Первыми шли на осмотр девушки. Из кабинета врача вышла наша новая знакомая Леночка. Рослая и крепкая девушка. Она обогнала меня километров на пять. Сдерживая слезы, она пожаловалась: «Не допустили!». А потом не допускали и других. И среди них жену. Она пыталась давить на доктора своей кандидатской степенью по медицине, требовала допуска под личную ответственность, но без успеха. Врач был неумолим.

Девушки прошли, настала и моя очередь. Я поголодал и окреп. Снова двадцать приседаний, измерения, прослушивание…

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор.

– В каком смысле?

– Ведь вы на голодной диете, не ослабли?

– Да как сказать, есть вот хочется.

– Если вы настаиваете, я могу допустить вас на восхождение.

– Что вы, доктор! Нельзя так нельзя. Зачем настаивать?

– Да нет, можно, хотя с желудком еще не все ладно. Но время еще есть.

– Куда же я пойду, доктор? Жену не допустили – разве она мне простит?

– Знаете, – улыбнулся доктор, – первый раз в эти дни слышу нормальный разговор… Все требуют, клянчат…

Чуть позже ко мне прибежала запыхавшись жена. «Давай деньги!» – скомандовала она. Я не понял, зачем в горах деньги, и пошел за ней. На площадке перед столовой девчонки окружили двух женщин, горянок в головных платках. Они продавали шерстяные носки, варежки.

– Откуда они в альплагере, зачем появились? – спросил я.

– А помнишь селенье, близ которого нас высадил автобус? Оттуда, – ответила жена. – Просто связали и продают.

И заказала то, что ей больше подходит. Оказалось, что они сюда ходят очень часто.

Допущенные двинулись на восхождение. Группу недопущенных повели на ледник. Пошла, естественно, жена. Я не отстал от коллектива. Солнышко светило ласковее, чем рассказано в детской хрестоматии. Правда, в глазах юных честолюбцев и даже кандидата медицинских наук иногда вспыхивали мрачные огоньки.

В ущелье посвистывал холодный ветер, а в кулуарах – теплынь. Хоть снимай лыжный костюм и загорай. Выбирай на вкус. Ночью выпал снег, свежий, чистый. Он лежал и таял на нежнозеленых листьях березы. Зима на глазах превращалась в лето. В кулуаре тишь. И земляника. Чудеса расчудесные.

Первый раз в жизни я видел ледник. Пробовал ледниковую воду. Удивительно вкусная, особенно если посидишь несколько дней на чае с сухарями. Мои ноги согревали пушистые белые носки. Пожилые горянки доставили их своевременно.

Не зря я пытал свою плоть, преодолевая Ишачий перевал.

Родители говорили, что первые три года жизни я был довольно упитанным и неторопливым ребенком. Когда меня подталкивали, чтобы на прогулке я побегал, то, сделав пяток шагов, я останавливался. Такая во мне была инерция покоя. Позже я стал расти быстрее, чем прибавлял вес и превратился в сорванца средней упитанности с вечно ободранными коленками, реактивным и немного вспыльчивым. Еще позже выяснилось, что нормальная для меня температура не 36,6, как у порядочных людей, а на градус меньше. И пульс гораздо реже. Не исключено, что сказалась та самая заложенная во мне инерция покоя. До тридцати с небольшим лет проблема излишнего веса меня не интересовала. Костюмы годились сорок восьмого размера, Аппетит был, пожалуй, не ниже среднего. Быть может, известную роль сыграли скудные военные годы. Дома готовили вкусно, за столом я не зевал и как-то незаметно вырос из сорок восьмого размера на два номера. Пиджак и брюки стали тесноваты. Как-то один хороший и добрый знакомый, встретив меня на улице, ахнул и сказал: «Что же вы с собой сделали!». До этого момента мы не встречались с год. Я чувствовал себя хорошо, однако задумался и решил, что любовь к вкусной и здоровой пище пора поумерить. Настала пора обратить серьезное внимание на так называемую диету. В ту пору была в моде очковая диета. Продукты оценивались в очках, в день следовало наесть не более предельной суммы очков. Был вариант и попроще: ешь три раза в день по куску несоленого вареного мяса и запивай стаканом кофе с молоком, но без сахара. Оказалось, что помогает, терпеть можно, удалось похудеть на пол пуда. А еще пробовал разгружаться раз в неделю, ограничиваясь несколькими стаканами несладкого чая и одним лимоном. К вечеру лимон, такой кислый утром, волшебным образом становится сладким. Однако мясо-кофейный вариант сильнее, и действует быстро. Проявляя волю, я ухитрялся ходить на работу, что-то делать и не кусать окружающих.

Итак, в зрелые годы я боролся с лишним весом небезуспешно и утвердился во мнении, что хитрить бесполезно, просто надо поменьше жрать. Во время войны я не слышал, чтобы кто-то жаловался на ожирение. Зато сейчас наизобретали множество расчудесных диет. Я в чудеса верить не склонен и подозреваю надувательство. Однако врачам доверяю, а они предостерегают меня – рекомендуют не допускать в организм излишний холестерин, калий и еще что-то.

Когда-то одна учительница рассказала мне о сообразительном мальчике. Он лихо ответил приезжей англичанке. Дело было в послевоенном году, во время карточной системы, а та англичанка с гуманными идеями пришла в класс и спросила мальчика, что он ел на завтрак. Мальчик оказался политически грамотным и дал иностранке отпор. «Кофе, какао и компот!», уверенно сказал он. Я сочувствую тому мальчику. Ведь для меня в какао и компоте много калия, а в кофе кофеина. Между прочим, меня просветили, что этот самый калий проник и в картошку, про которую когда-то пионеры пели, что она милая картошка, пионеров идеал. Да и вообще картошка это же второй хлеб. Всюду этот калий лезет! И в ягоды и во фрукты. Не слишком ли его много в природе…

Итак, я получил диету. Перечислять то, чего нельзя есть займет времени больше, чем то, что можно. Сказано не есть апельсины, лимоны, бананы, свеклу, баранину и так далее. Вино и то нельзя, правда, водку и коньяк гуманная наука разрешает. Оказалось, что одна из двух моих почек ведет себя плохо, и калий ей очень неприятен. Представьте себе – борщ нельзя, шашлык нельзя и так далее. Казалось бы, конец света, однако остается еще немало интересного.

Есть такой анекдот. Подсудимого приговорили к расстрелу. Родственники рыдают, а адвокат говорит, что это еще не самое страшное. Еще случается расстрел с конфискацией имущества. Итак, сижу я смирненько на этой самой диете, мечтаю о картошке и фасоли, но супруга требует, чтобы я показался врачу нефрологу самой высокой квалификации. А я чувствую себя хорошо и опасаюсь, что профессор еще что-нибудь запретит и успешно тяну время. Когда супруга настаивает, я говорю, что мне не по душе слово нефролог, уж очень оно походит на некролог. А когда ей все же удалось сломать мою оборону, то оказалось, что я сопротивлялся себе во вред. Профессор разрешила есть картошку. Получилось, что я сам себя наказывал.

Интересный взгляд на диету сообщил один смирный работяга своему товарищу. Они стояли на площадке трамвая, а я стоял рядом. Товарищ вслух читал вывески над магазинами, трамвай ехал мимо них. «Диеты…» прочел он и спросил друга, что это такое. «А это такие люди, которые пьют капиченое молоко… Одним словом, евреи», задумчиво ответил он.

Я ехал с женой к врачу в поликлинику. Выехал из дома на машине за целый час, хотя в те годы, когда я ездил на работу постоянно, а к врачам обращался крайне редко, достаточно было тратить на дорогу полчаса. Машин развелось множество, все спешат, торопятся жить и работать, а скорость движения машин снижается. Вот у меня в тот раз постоянно случались задержки, и я сетовал по поводу бесполезной потери времени. А невидимый мне Молхомовес улыбался. Опоздал я совсем немного, и с удовольствия обнаружил, что обычной длинной очереди у двери кабинета врача нет. И у врача я пробыл совсем недолго. Это было так приятно, что я обрадовался и сказал жене, что мы выиграли много времени. А этот самый Молхомовес ехидно хихикнул.