Однажды Николай с иронией признался, что уже с год как им овладела, несомненно, шизофреническая идея: проявить мужскую активность ко всем приятельницам, с которыми в прошлые годы были платонические отношения. Потом стал страдать от сложностей в семье. Беспокоился о здоровье жены-сердечницы. Из памяти не уходила первая жена, повесившаяся после ссоры. Болезнь Николая развивалась. Он ругал себя. Лечение давало скромные результаты. Он возвращался из «санатория», каждый раз теряя частицу блеска и все при этом понимая. Жаловался, что стало трудно вставать, одеваться, выходить из дома. Неприятно, как погружаться в холодную воду. Но он все еще приходил на работу в отутюженном костюме, подтянутый. Все еще силился улыбаться, но, как мне показалось, избегал разговоров. Я думал, что навязываться с разговорами невежливо. Наверно, ошибался.

В последний день его работы в издательстве было партийное собрание. Николай уходил на пенсию по состоянию здоровья, собирался заниматься литературной работой дома. В этот день он был задумчив и молчалив.

Собрание затянулось, председатель долго не делал перерыва, Николай, как другие, вышел покурить. Через некоторое время с нижнего этажа прибежали: Николай повесился в уборной. Многие кинулись вниз. Он лежал на лестничной площадке, мертвый. Еще пытались восстановить дыхание. Без успеха. Появились сотрудники милиции.

На другой день мы обсуждали, как будем хоронить. Директор издательства назидательно сказал: «Вообще самоубийство у нас не поощряется». И напирал при этом, по своему обыкновению, на букву «О».

Двоюродный брат Николая, человек с высоким положением, помог в организации похорон. Но сам не пришел, уехал в командировку. На лентах венка ничего не написали. Николая вынесли из морга в открытом гробу. Противно пахнущие осенние цветы, озабоченные чем-то служащие морга. Голова Николая немного повернутая вбок. Шея как была в петле от его поясного ремня, так и окоченела. Белый воротничок едва прикрывал темную борозду на шее. Странгуляционную, как ее называют судебные медики. На его лице я не увидел покоя. Тяжесть и обида до последнего мига жизни.

Впервые я увидел странгуляционные борозды на фотографиях. На первом курсе мы занимались французским языком в кабинете криминалистики. Преподавательница называла мою фамилию по правилам французского произношения. Получалось смешно. Рядом со мной сидела симпатичная девочка. Я оказывал ей внимание, скребя на уроке кончиком пера по стеклу очков. Ее от этого коробило, но до ябедничества она не унижалась. Француженка удивлялась ее вынужденным гримаскам, а я тихо радовался. А на стенах вокруг висели фотографии, казавшиеся нереальными. Повесившиеся в различных позах. Странгуляционные борозды.

Девочка была единственным ребенком у своих родителей. Одна ее бабушка имела пятерых детей, другая – четверых. Такие были обычаи и нравы до революции. Но девочка родилась после революции, в другую эпоху. Когда состоялась советская власть плюс электрификация всей страны. Быть может, из-за власти, а может быть благодаря электрификации, но рожать стали заметно меньше.

Папа с мамой очень любили единственную доченьку, кормили ее, одевали, делали все то, что делают любящие родители. И она старалась вести себя хорошо, слушаться, учиться изо всех сил, старалась радовать своих родителей за пятерых. Окончила школу, затем институт и аспирантуру, вышла замуж и родила своего единственного, когда в ее возрасте бабушки имели уже целую стайку ребятишек.

Было море счастья, радостных забот и тревог… Радость и доброта переполняли ее душу и изливались не только на сыночка, но и понемножку на всех окружающих. Сотрудники на работе даже наградили ее ласковым прозвищем – херувим.

Сын исправно рос, учился и со временем стал совсем взрослым. Женился и перестал нуждаться в маминых заботах. И тут, ставшая бабушкой, бывшая девочка обрушила всю нерастраченную энергию, которой ее наградила природа для любви и заботы о детях, на супруга, на деда. Регулярно стала таскать его по врачам, делать электрокардиограммы, анализы, заставляла глотать пилюли, сидеть на строгой диете, словно поставила перед собой задачу – не дать деду умереть вообще. Дед привычно подчинялся, понимал, что все неудобства надо терпеть, что все это быть может на пользу… Однако иногда выдержки не хватало и, как большинство пациентов, вел себя неадекватно, как говорят интеллигентные люди. А если сказать попроще, то немного хамил. Бабушка не зря давала когда-то клятву Гиппократа и, стараясь не навредить пациенту, многое не замечала, однако неуклонно вела свою линию.

Что побудило бабушку постоянно жертвовать своими силами, временем, нервами ради деда? Подозреваю, что виновата генетика. Та самая лженаука, родная сестра продажной девки империализма – кибернетики.

Трудно, конечно, не дать деду помереть никогда. Задачка не легче чем построить коммунизм. Однако промежуточные результаты серьезны. Дед скрипит девятый десяток и продолжает получать от жизни некоторое удовольствие. Несмотря на пилюли и диеты.

Директор сидел за дубовым письменным столом, крепким, фундаментальным и без затей. Лицо его было открытым, взгляд приветливым. Казалось, что Владимир Дмитриевич, так звали его, по натуре должен быть простым и надежным. Это подтверждали некоторые события недавнего прошлого. Он потрудился на научном поприще на просторах Родины, очень своевременно выступил против модных, но дурных опытов одного профессора, верного последователя лысенковской биологии. Выступил в пору, когда это выглядело очень опасным, и, завоевав в медицинских научных кругах несомненный авторитет, пошел в гору, возглавив столичный научно-исследовательский институт.

Я явился пред директорские очи по просьбе жены. Она работала в этом институте. Забегая вперед, скажу – от аспирантуры и до пенсии. Сама постеснялась пойти к директору с просьбой. Попросила меня.

Недолгий декретный отпуск в связи с рождением ребенка заканчивался. Хотелось иметь дополнительный отпуск без сохранения зарплаты, так как первый, и он же единственный наш наследник был слабоват. Обычная проблема матери и ребенка.

Жена послала на переговоры меня, аргументируя это моей адвокатской профессией.

Сын родился в июне 1953 года, когда вождь всех народов уже покинул грешную землю.

А незадолго до этой утраты директор уволил из института подругу моей жены, тоже научную сотрудницу. Они раньше вместе учились в институте. Уволил по сокращению штатов, хотя это было предлогом. А причиной, как считали многие, были некоторые совпадения. Вождя не стало, но «дело врачей» жило. Среди «убийц в белых халатах» случайно оказалось большинство лиц нехорошей национальности. У подруги моей жены как раз совпали со злодеями некоторые признаки: белый халат и национальность. Директор не стал ждать естественного развития событий и приступил к сокращению штатов.

Подруга желала продолжать свою работу именно в этом институте, нуждалась в заработной плате и пыталась восстановить свои права. Она советовалась со мной, мы писали петиции. Советы она выслушивала внимательно, но действовала, как говорится, наоборот. Я не обижался, так как из практики успел сделать вывод, что чем выше образование клиента, тем меньше он склонен доверять адвокату. Кандидат наук или доктор это вам не слесарь и не рыбак, к примеру.