В коридоре на двадцать первом строгий незнакомец требовал от технички чаще выжимать тряпку. Пол – это кишечник офиса. Все лишнее на нем – шлак, вызывающий запоры и аппендицит.

Директор восьмисотого офиса вдруг неожиданно узнал, что уволен. Не проронил ни единого слова, когда командированный из центрального офиса нахал, с которым он только что столкнулся на лестнице, путано, но уверенно объяснял, за что директор попал в немилость и как ее можно избежать. Незнакомец успокаивал тем, что время тяжелое, и под ним самим кресло качается…

Но Кубинца снова заметили. И снова пальба, беготня, карнизы, разбитые окна…

Майк, пожалуй, единственный, кто знал Кубинца в лицо. Рядом всегда бежали двое. У этой группы шансов поймать «неуловимого Кастро» было больше, чем у остальных. Вот только бегал он не очень быстро. Ногам и так не просто носить огромное, набитое костями и мясом тело, а тут еще бегом на двадцатый этаж, а потом вниз, и опять на двадцатый. Раз десять он выхватывал пистолет и целился в знакомый римский профиль. На семнадцатом и двадцать первом даже нажимал на курок, но, увы, пока все без толку.

– Туда! – крикнул Майк, махнув рукой.

Напарники кинулись в указанном направлении и скрылись за углом. Он лишь на секунду потерял их из виду, а когда догнал…

С Майком Кубинец встречался лет пятнадцать назад. На сухогрузе «Атлантик» они сопровождали груз – кокаин. Мексиканские пограничники возвращали его колумбийцам в обмен на заложников. Никто никому не доверял, поэтому обратились к наемникам. И не зря. Наркобароны обманули, расстреляли почти всех. Из двадцати выжили трое, и третьим был Рэм, тот самый, в черном плаще, который сейчас пинал осколки витрины, скрипел зубами и нервно поглядывал на потолок.

К чему эта история? К тому, что если кто-то и мог сбить спесь, стереть надменную улыбку с лица Кубинца, то только Майк. О силе и жестокости этого человека ходили легенды.

Кубинец свернул за угол.

«По коридору не успею», – быстро соображал он и вместо того, чтобы все-таки поднажать и попробовать оторваться, отпустил свою громоздкую ношу, резко развернулся и рванул обратно – навстречу погоне.

С первым получилось быстро. Сработал фактор неожиданности. Преследователь не успел рта раскрыть, как стремительный кулак воткнулся ему в челюсть. Ноги взлетели вверх, бесчувственное тело рухнуло на спину. Пистолет в руке второго преследователя дернулся вверх, но от сильного удара ногой по запястью вылетел и закрутился в воздухе. Ребром ладони по шее, точно в кадык, Кубинец вырубил и этого. Но третьим оказался Майк. Первой мыслью Кубинца было: «Бежать!» Она пришла вместе с ударом тяжелого, будто каменного, кулака в его висок. На несколько секунд выключили свет, теплый ветер подхватил расслабленное тело и, ласково убаюкивая и насвистывая в уши, понес по коридору. Полет был прекрасен, а вот с приземлением надо было бы поработать. Сильный удар затылком о пол, как вбитый клин, восстановил баланс, и с шумом, болью и тошнотой вернулось сознание.

«Однако!» – была вторая мысль. – «С этим не справлюсь», – третья.

Рука упала на что-то холодное, железное. Не поднимая головы, Кубинец скосил глаза вправо. Так и есть: пистолет. Оттолкнувшись локтем от пола, он перевернулся через живот, и вот уже ладонь вжалась в удобный пластиковый изгиб рукоятки, указательный палец скользнул в петлю и вдавил курок. Раздался выстрел, другой. Не попал. Майк уклонился и, спасаясь от пули, головой влетел в дверь ближайшего офиса и скрылся.

Кубинец поднялся и, оглядываясь, на нетвердых ногах устремился к виолончели. Шум в голове не прекращался, наоборот, грохотало все сильнее.

«Вертолет, – сообразил он, устало волоча по коридору ненавистный громоздкий инструмент. Остановился, поднял вверх глаза. – На крышу садится. Это за мной они… Если и есть шанс, то это он… А тебе везет, красавчик, – сказал он себе. – Нет, срочно! Срочно в казино… Монте-Карло…»

Днем раньше

Этим вечером Рита встретится с Сашей. Тая затянет его в кафе, и тут, совершенно случайно, появится она.

«Здорово! Как здорово получилось с этим экспериментом, – радовалась Рита. – Будет тема для разговора. Хотя тема не проблема. Мне кажется, он всегда найдет, что обсудить. Но сегодня я не хочу говорить ни о чем другом. То, что с нами произойдет завтра, это действительно интересно… и страшно… Да… Если б кто другой, никогда бы не согласилась… А Тая права, он симпатичный… Вот только черты лица у него немного женственные. Но теперь мне нравится… Да, это самый интересный тип мужского лица. И худоба ему идет. Не люблю толстых… Ну, ничего, завтра разгляжу повнимательней. А я вовсе и не стерва. Совсем не стерва, – разглядывая себя в зеркало, размышляла девушка. – Я изменилась. Это он делает меня лучше, открывает мне глаза. Теперь я совсем иначе смотрю на людей. Научилась их различать и понимать. Хочется им улыбаться, говорить комплименты. Я хочу смотреть на небо его глазами и восхищаться игрой цвета и света… Как он писал: «Поднимусь к самым звездам, соберу в охапку, прижмусь щекой, как к теплой батарее, надышусь их цветочным ароматом…»

До самого вечера, взволнованная ожиданием, она не могла найти себе места, не зная чем себя занять, – все смотрела на часы и улыбалась отражению в зеркалах. А из зеркал на нее смотрело почти неузнаваемое счастливое личико и тоже улыбалось, сверкая угольками карих глаз и жемчугом белоснежных зубов.

Подкрадываясь к кафе, Рита пряталась за кустами у дальней скамейки парка, крутилась возле фонтана, а затем ревниво высматривала парочку среди дымящих, горластых посетителей. Половина девятого, девять, десять, еще полчаса – никто не пришел. Тая не брала трубку. В парке быстро темнело. Из-за моросившего дождя на мокрых аллейках стало безлюдно, и только фонари отражались в лужах. Дети не смеялись, в открытых кафешках не спорили подвыпившие мужчины, и даже парочки разбрелись.

Рита вернулась домой, но никто больше не улыбался в зеркалах. На подоконнике в освещенной лунным светом комнате затаилась темная грустная тень. Ночь не спеша гасила окна в домах напротив.

Она уже собиралась ложиться, когда позвонила Тая.

– Подружка моя любимая, прости меня! – раздалось в трубке. – Умоляю! Умоляю! Прошу! Скажи, что не сердишься! Ты сейчас все поймешь! Ты поймешь и простишь! Ну, прошу! Ну, прошу!.. Ну, очень прошу!..

– Тебе чего по ночам не спится? – зевнула Рита. – Зачем граждан будишь?.. Пьяная, что ль?

– Ритусик, я пьяная! Я вся такая пьяная! Ты только скажи, что простила меня! Я бы тебе все простила! Потому, что люблю тебя больше всех на свете! Ты же самая-самая моя подружка! Ты простила, да? Ну, промурлыкай, котенок мой, голубушка…

– Голубушка… Голубушка, чего завелась? – нехотя отвечала Рита. – На часы смотрела?

– Лапотусичка, разве ж влюбленные на такие глупости смотрят… – со свистом втянула воздух. – Ох, святой Владебалдис, я сейчас взорвусь…

– Ууу…

– Мы не встретились у фонтана… Он позвонил. Говорит, не могу в девять, давай раньше… Ох, кузнечик мой!.. Как я такая опытная, мудрая… Мозги аж из ушей валят – дур-ра! И так вляпалась!.. Как девочка пятилетняя… Ну ты скажи, только скажи, и я его брошу, поросеночка, хрюшечку…

– Даже так?

– Ты, наверное, ждала, лапочка? Я как к нему приехала, так совсем ты у меня из головы вон. А ты там бедненькая…

Рита снова зевнула, улыбнулась в трубку.

– Да я и сама забыла. Вот только вспомнила. Хорошо хоть вы меня не ждали… А то знаешь, так устала:

Вадим этот еще, с отцом поругалась… Навалилось все… Думаю, и хорошо, что не пошла.

– Ну, я как-то так и подумала, что ты не придешь…

– Ага…

– Подожди, чет я разоралась. Разбужу еще козлика моего. Спи, спи, малыш, – вот так, на бочок… ой сопит, сопит мой пупсик.