Если бы Николаю Константиновичу каким–либо образом удалось подслушать этот разговор, он непременно обругал бы себя за излишнюю самоуверенность. Как он ликовал, полагая, что Фиш поручил ему инструктировать и готовить агента, направляющегося в тыл советских войск! Оказывается, Шиммель и Фиш подсунули приманку, на которую надеялись его поймать. Никулин, правда, ничем не выдал себя, но все же разгадать замысел своих противников не смог.

— Все, что вы рассказали здесь, — заметил Шиммель, — довольно интересно. Но все же, господин капитан, не слишком обольщайтесь насчет Никулина. А Спасова и его напарницу с переправочного пункта немедленно уберите!

Подполковник Сосницын и капитан Маковенко готовились встречать агентуру Шиммеля. Они ждали «гостей» со дня на день и торопились до мелочей выполнить все, что предусмотрено планом. Работы было много.

Прибыв на передовую, чекисты исползали буквально каждый метр предполагаемого участка перехода линии фронта. Им приходилось рисковать жизнью, чтобы вражеский агент без помех проник в наш тыл. Странное положение для чекистов! Капитан Маковенко даже пошутил:

— Думаю я, товарищ подполковник, что если мы с вами будем и дальше так трудиться, то агентура немцев заживет очень вольготно. Честное слово. Ни один волос с головы мерзавцев не упадет. Надо же так — чуть ли не ковровую дорожку через передовую расстилаем перед ними.

Вдоль всего пути, по которому чекисты хотели провести лазутчика, они расставили участников операции. В лесной чащобе спешно рылись землянки. В одних размещались солдаты и офицеры, выдававшие себя за военнослужащих двести двадцать седьмой стрелковой дивизии и сто сорок второй отдельной морской бригады. Другие землянки, числом побольше — пустовали. Чекисты называли их «потемкинской деревней». В тылу, подальше от передовой, а также в населенных пунктах Гентелово, Мордовщина, Лендовщина командование фронта потеснило расквартированные там части и выделило для чекистских подразделений отдельные дома. В Гентелово даже организовали продовольственный пункт, где немецкий агент по замыслу чекистов должен был стать на довольствие.

На передовой капитан Маковенко устроился в одной из землянок под видом командира роты: генерал Быстров поручил ему встретить агента и провести по подготовленному маршруту.

Шли дни. Чекисты уже теряли терпение, а с той стороны никто не появлялся. Маковенко не находил себе места. Неужели противник перехитрил их? Капитан организовал тщательное наблюдение за окопами немцев и ничейной землей, сам целый день просидел в «секрете», остался там и на ночь, но не обнаружил ничего такого, что могло бы свидетельствовать о готовящемся переходе немецкой агентуры через линию фронта.

— Терпение, товарищи, главное — терпение, — успокаивал подчиненных генерал Быстров. — Чекист должен уметь выжидать.

Говоря откровенно, у самого генерала на душе тоже было неспокойно. Наши войска вот–вот начнут наступление, а немцы ничего не предпринимали на этом участке фронта.

Но вот пришел день, которого так ждали чекисты. После длительной воздушной разведки предполагаемого района сосредоточения советских войск немцы обрушили на него сильнейшие бомбовые удары. Большие группы самолетов упорно пытались преодолеть стену заградительного зенитно–артиллерийского огня, вели ожесточенные бои с советскими истребителями. Немногим удалось пробиться к охраняемому району и отбомбиться. Но следом волна за волной подходили все новые и новые воздушные эскадры. В промежутках между бомбежками по району вела огонь дальнобойная немецкая артиллерия. Свыше недели немцы бомбили и обстреливали… пустое место.

Обрадованный тем, что удалось обмануть гитлеровцев, капитан Маковенко в кругу своих товарищей шутливо предлагал оградить район бомбежки и артобстрела колючей проволокой и выставить предупредительные надписи: «Осторожно! На этом полигоне немцы упражняются в стрельбе и бомбометании».

Однажды ранним утром, когда артобстрел и бомбежка утихли, контрразведчики заметили подозрительную возню возле «окна», открытого для перехода агентуры. Немцы внимательно изучали этот участок. «Теперь жди «гостей», — решили чекисты и не ошиблись. Человек в форме старшего лейтенанта Красной Армии перешел линию фронта. С обеих сторон не раздалось ни одного выстрела.

Капитан Маковенко немало поволновался, готовясь к встрече подопечного. Он мысленно прикидывал, как пойдет с агентом по маршруту, какие примет меры, чтобы ввести его в заблуждение. Но каково же было удивление чекиста, когда солдаты ввели к нему в землянку незнакомого офицера и тот заявил Маковенко:

— Прошу связаться с контрразведкой и доложить, что я прибыл от немцев с разведывательным заданием. Но я не хочу воевать против своих и явился с повинной. Сдаю вам оружие и документы. Я не Стрельников, как указано в этой «липе», а Иконников Иван Сазонович, уроженец Куйбышевской области. Остальное доложу чекистам.

Такого поворота событий Маковенко никак не ожидал. С недоумением и даже с некоторой растерянностью он выслушал незнакомца и долгое время молчал, пристально разглядывая сдавшегося лазутчика. Среднего роста, широкоплечий, с невозмутимым лицом, он стоял перед чекистом, без тени волнения позволяя рассматривать себя. Всем своим обликом он как бы говорил Маковенко: «Рассматриваешь? Ну–ну, рассматривай. Мне скрывать нечего. Совесть моя чиста». Капитан Маковенко обратил внимание на большой шрам на голове незнакомца, протянувшийся от левого виска до уха.

— Где это вас так? — спросил Маковенко, чтобы разрядить затянувшееся молчание.

Иконников с готовностью ответил:

— Это еще в сорок первом под Смоленском немецкий осколок царапнул. Чуть бы правее — и пропал. А так в медсанбате отлежался. Не хотел в госпиталь уезжать. Тяжело было на фронте. Не до лечения. Да это что — пустяк, царапина. Только с виду страшно. А вот под Москвой меня под сердце тюкнуло. И дырочка невелика, а без сознания свалился. Спасибо, мужички наши подобрали, выходили. От смерти меня уберегли, а вот от немцев скрыться не удалось. Я в партизаны собрался. Да по дороге в лес патруль перехватил. Загнали меня в участок, три дня пытали — кто я, да откуда, и зачем пожаловал. Ну, а потом известно — лагерь, вербовщик… Да, пришлось пережить. Мяла меня судьба, трепала, зато теперь муки кончились.

Капитан Маковенко с сочувствием поглядел на взволнованного человека. Он вызывал у чекиста определенную симпатию, которая усиливалась тем, что Иконников чем–то напоминал ему Никулина. То ли спокойным, изучающим взглядом серых глаз, то ли умением держать себя просто, скромно, но с чувством собственного достоинство.

«Так, так, — думал капитан, продолжая слушать и рассматривать Иконникова. — Парень ты, может, и хороший, а вот операцию нам сорвал…»

Но делать нечего. О случившемся надо докладывать подполковнику Сосницыну. «Вот не повезло!» — еще раз вздохнул Маковенко, представив себе выражение лица подполковника после доклада о случившемся, и снял телефонную трубку.

Теперь приходилось срочно вносить существенные коррективы в столь тщательно разработанные планы. Были основания подозревать, что абверовцы предпринимают свои контрмеры, мешают осуществлению наших замыслов. Возможно, и с появлением Иконникова связан какой–то трюк?

Капитан Маковенко был убежден, что в немецкие разведшколы пришло много людей, которые, подобно Никулину, хотели использовать этот путь, чтобы перебраться к своим. Он считал, что Иконников в душе остался патриотом и самое лучшее, что можно сделать в сложившейся обстановке, — это послать его к немцам с такой же задачей, какая была дана Никулину. С таким предложением он и шел на совещание к генералу Быстрову.

— Наши прогнозы, судя по всему, не оправдались, — начал Быстров, обращаясь к Сосницыну и Маковенко. — Противник заставил нас решать совершенно новую, неожиданную для нас задачу. Как быть дальше? Прошу высказать свое мнение.