Ухо являлось большой наградой, особенно в Севилье, и для Миура, и для тореадора, сражавшегося не на своей территории. Теперь Руис должен победить двух других матадоров, он должен стать легендой Испании. Он хочет быть первым и знает, что это может произойти уже сегодня. Он обладает не только безупречной техникой, но и особыми знаниями в искусстве ведения боя. Он не показал даже следа страха, выступая со вторым быком по кличке Бунтарь. Тот весил пятьсот двадцать фунтов. Он появился, словно гром среди ясного неба, и плавно прошествовал в сторону арены. Рельефность мышц быка впечатляла. Руис должен был признать, что от подобного зрелища захватывает дух.

Рафаэль дрожала и пыталась смотреть на зрителей, а не на быка. Но глаза отказывались подчиняться и каждый раз неумолимо останавливались на Руисе. Ей хотелось умереть сразу. Она клялась, что это последний раз, когда он выходит на арену. Судя по тому, как реагировали зрители, Рафаэль поняла, что Руис завладел вниманием Бунтаря.

Жослин был там, в середине толпы. Он не сел поближе, чтобы увидеть Руиса; он ненавидит его! Но и не может удержаться от роскошного зрелища, которое представляет собой враг. Кроме того, сейчас для него Руис — всего лишь матадор. Он не смотрит на Рафаэль, сидящую среди женщин. Он забыл, зачем приехал в Испанию. Он даже забыл, кто он.

У Виржиля перехватывало дыхание в те моменты, когда бык Миура подходил слишком близко, но Руис не хотел сдавать свои позиции и рога случайным движением цепляли его. Сейчас Виржиль любил своего сына больше, чем себя. Все ссоры были забыты, Руис выступал в честь своего отца.

Руис знал, как искусно вести бой, у кого и когда вызывать симпатию. Обычно он делал это с некоторой долей самодовольства. Но сегодня у него на лице не было хвастовства и фальши. В начале представления он поднялся на трибуну и сказал несколько слов по-испански хриплым от нервного напряжения голосом. Виржиль был глубоко тронут поступком Руиса. По рядам, где он сидел, пробежал ропот восхищения. На арене не было шума. Руису не пришлось вызывать быка. Он стоял словно статуя перед разъяренным животным. Руис делал выпады с такой скоростью и точностью, что даже самые искушенные в подобных зрелищах поклонники не могли оторвать от него глаз.

Бунтарь не уступал Руису, и это всегда было мечтой матадора: встретиться с быком, который бы никогда не уставал сражаться, и чтобы их бой длился до заката солнца.

Медленные удары Руис наносил особенно чувственно. Тореадор повернул голову к зрителям, чтобы они смогли увидеть его лицо в лучах заходящего солнца. Бунтарь беспомощной горой лежал на вспаханном копытами песке цвета охры. Руис легко и элегантно скрестил руки. Пальцы его коснулись кончика бычьего рога. Этот жест был восхитителен. Лицо тореадора сияло от удовольствия. И Севилья с трудом верила, что это наконец произошло. После минутной тишины толпа взорвалась криком: «О-ле!». Они кричали в один голос, все для него — тореадора, стоящего в центре арены. Он выиграл ярко и эффектно. Зверь был побежден.

Сейчас все мужчины хотели быть Руисом. В одно мгновение его возжелали все женщины на площади. Мужчина и воин — вот образ, вызывающий ликование людей. Человек лицом к лицу с животным… И если тореадор борется со смертью, то сегодня победа была на его стороне.

Все без исключения зрители на трибунах — новички, любопытные, мудрые, сумасшедшие и буйные — не могли сдержать восхищения, увидев, как легко Руис сумел победить смерть в облике Бунтаря. Имя Руиса Доминике Васкеса было увековечено в сердцах его поклонников. Он медленно пересек арену. Он любил этого быка за то, что тот позволил ему победить.

Затем тореадор вернулся со шпагой в руке, намереваясь поставить последнюю точку в этом восхитительном зрелище. Он примерился. Между лопатками — вот верное место для удара. Но внезапно что-то привлекло внимание Бунтаря, он резко повернул голову, и неожиданно его рог достиг тела Руиса. Шпага отлетела в сторону. Толпа взвыла от отчаяния. Руис упал на грудь, затем поднялся и снова упал. Над ним нависли смертельные рога. Костюм Руиса уже весь был в крови. Он увидел морду быка совсем близко и выставил руки вперед для защиты. Руис закричал от ярости, ужаса и боли, его лицо исказилось. Сбежались люди, вокруг черного монстра тут же были развернуты красные полотнища.

Рафаэль вскочила, но она не могла кричать — ужас сдавил ей горло. Она видела агонию Руиса, видела его, лежащего на спине под быком в луже крови. Кровь окрасила песок арены. Она видела, что пришедшие на помощь Руису начали волноваться — они были не в силах совладать с быком Миура, а тот не хотел отпускать свою добычу. Жослин сидел, как и все зрители, замерев от неожиданности и страха. Конечно, раньше он хотел этого, но теперь желание мести куда-то ушло. Разыгравшаяся трагедия вышла за пределы представлений Жослина о жестокости.

Виржиль остро почувствовал, как бык ударил рогом его сына. Его охватил ужас, он стал задыхаться. Бунтарь внимательно смотрел на противника; Руис попытался повернуться на бок. Из него потоками лилась кровь. Он чувствовал ее вкус во рту. Юноша сделал неопределенное движение, пытаясь встать. Он не знал, в каком состоянии находится, он хотел противостоять быку, перестать бояться и больше не чувствовать боли. Он желал уйти хотя бы от острых копыт животного. Но бык не оставлял матадора. Руис почувствовал удар в плечо и откинулся на спину. Ужасная морда быка все еще нависала над ним. Эта мощь раздавит, убьет его. Руис знал это.

Бойня, казалось, продолжалась бесконечно долго. Все тореадоры сбежались в центр арены. Они ослепляли быка накидками. Себастьян кричал и размахивал своей перед мордой быка, который даже не смотрел на него. Нужно остановить это убийство, или наступит конец. Кто-то набросил накидку животному на голову; Бунтарь пришел в ярость и погнался наконец за другими мужчинами. Себастьян упал на колени возле Руиса, искалеченного до неузнаваемости, лежащего на спине и истекающего кровью в ужасных страданиях. Руис хотел что-то сказать, но десятки рук подняли его и понесли в лазарет.

— Тореро! Тореро! — был слышен крик пятнадцати тысяч зрителей, вышедших наконец из оцепенения.

Рафаэль вскочила и, держась за Пабло и спотыкаясь, побежала вместе с людьми.

— Тореро! Тореро! — Крики толпы вокруг нее были похожи на скорбный вопль. Рафаэль продолжала бежать. Пабло плакал. Внезапно он останавился.

— Вы?.. — только и смог выдавить он.

Перед ними стоял Жослин.

— Позаботьтесь о ней, Жослин, — тут же нашелся Пабло. — Я должен ехать с отцом в больницу. Ей нельзя туда, позаботьтесь о ней.

Рафаэль посмотрела на Жослина. Ничто не могло удивить ее сегодня. Она упала ему на плечо и заплакала, как если бы они потерпели кораблекрушение.

Виржиль смотрел на сына, стоя за стеклом операционной. Хирурги вынуждены были подождать, пока он отпустит его руку. Руис прерывисто стонал. Его лицо было белым, словно его никогда не касалось солнце. Глаза полузакрыты, щеки в крови, которая текла изо рта и носа. Он получил серьезное повреждение легких. Виржилю хотелось умереть вместе с ним. Пабло обнял отца. Он тоже хотел быть на месте своего брата. Он из всех сил сжал руками виски, чтобы не закричать.

В середине арены около десятка тореадоров решали судьбу быка. Бунтарь. Его надо было убить. Он стал слишком опасен. Один из матадоров, Доминик, взял меч. Убить его немедленно. Остальные молчали… Останки быка унесли с арены в полной тишине. Пятна крови забросали песком.

Жослин пытался убедить Рафаэль уехать. Он старался успокоить и приласкать ее, но она только рыдала. Руис умирал. Все ее существо восставало против этой мысли, но она не могла избавиться от нее. Рафаэль была в шоке. Жослин также в какой-то степени был шокирован. Да, он хотел смерти Руиса и хорошо помнил свою угрозу, высказанную несколькими днями ранее: «Если бык не раздавит тебя…», — ну вот, собственно, это произошло. И произошло на глазах у Жослина. Он не мог не думать о Виржиле.

В коридоре лазарета толпились люди. Женщины плакали. Севилья потеряла своего бога. На подмостках арены была неразбериха. Жослин отвел Рафаэль в сторону, но дальше идти она отказалась. Проехала машина скорой помощи. Двое мотоциклистов гражданской гвардии о чем-то оживленно беседовали.