Но радость победы принесла адмиралу и новые заботы. Сразу после взятия Корфу Ушаков — и об этом говорят документы — был крайне озабочен тем, чтобы восстановить на освобожденном острове порядок и спокойствие. Когда через некоторое время эскадра Ушакова уходила с Корфу, она покидала уже берега только что родившейся Республики Семи Островов. Благодарные жители Корфу преподнесли Ушакову золотой меч, усыпанный алмазами...

И снова вниз — по каменным переходам и лестницам. На одной из площадок вижу две пушки — явно старинные, позеленевшие от времени. С трудом различаю клеймо — двуглавый орел! Значит, ушаковские...

Возле Старой крепости раскинулась главная площадь города — знаменитая Спианада. Широкая, просторная, зеленая, она была когда-то испытательным полигоном для крепостных орудий. Сейчас в зелени деревьев белеют памятники, по улице Дусмани, разделяющей площадь на Верхнюю и Нижнюю, катят нарядные конные экипажи...

Я хожу от памятника к памятнику, рассматриваю здания, окружающие площадь, и мне открывается история города, которая вершилась после Ушакова.

Вот монумент Союза Ионических островов с остальной Грецией. Это событие произошло 21 мая 1864 года, и каждый год в этот день Нижняя площадь принимает праздничные шествия.

Неподалеку от этого памятника, через улицу, тянется аж на два квартала удивительное здание — Листон. Нижний этаж его — высокие закругленные арки с венецианскими фонарями. Теплый песочный цвет стен, изящные линии арок, блеск фонарей — это творение французского архитектора Лессепа, который построил подобное здание и в Париже, на улице Риволи. Кстати, именно французы засадили деревьями Спианаду, превратив площадь в прекрасный парк.

К площади примыкает и Старый дворец с триумфальными арками входа. В 1819 году, когда построили дворец, в нем размешался сенат Ионических островов, потом в нем жили английские правители. В саду стоит памятник одному из них — Фредерику Адаму, создателю сети водоснабжения на острове. Памятник поставили сами керкирийцы. К слову, они по сей день благодарны англичанам и за прекрасные дороги.

Помнится, когда мы с Георгием осматривали площадь, он обронил: «Мы, керкирийцы, — люди мира...», имея в виду то культурное влияние, которое оказали на жителей острова все исторические события. Но, подумав, добавил: «И все-таки греки».

...У памятника Иоаннису Каподистрии всегда людно. Каждый керкириец знает биографию Иоанниса и гордится им. Он родился на этом острове, однако судьба его оказалась тесно связанной с Россией: долгие годы Каподистрия находился на русской дипломатической службе. А в 1827 году он — в ходе греческой национально-освободительной революции — стал первым президентом освобожденной Греции. Но через четыре года был убит, возможно, теми (есть такая версия), кому не нравилась его тяга к России, к добрым отношениям с ней.

Когда Ушаков стоял с эскадрой у стен Корфу, Иоаннису было 23 года... Тогда на Ионических островах действовала большая «русская партия» и двухтысячное ополчение керкирийцев сражалось вместе с русскими. Еще до штурма делегация островитян поднималась на борт корабля «Захарий и Елисавета» и слезно молила русских моряков не высаживать на остров турок. Керкирийцы знали, что такое поголовная резня... Все эти события наверняка не могли пройти незамеченными для молодого Каподистрии, и, быть может, многие его последующие дела и неизменная симпатия к России истоками своими уходят в те годы...

Но, похоже, я несколько задержалась на площади Спианады. А ведь за ней — до самой Новой крепости — вьются улочки Старого города — кадунии. По этим кадуниям, наверняка ходили ушаковцы: город строили еще венецианцы, и он почти не изменился с тех давних пор. Здесь нужно отбросить карту и идти, следуя причудливым извивам улочек. Они выводят то к византийской церкви, то к площади с источником, одетым в камень, то к венецианской лестнице...

И хотя Старый город заповедан, музейной тишины здесь нет. Напротив. Тарахтят мотоциклы, всюду идет бойкая торговля, поток пешеходов вливается то в одну, то в другую уличную воронку.

Кажется, я уже зашла туда, куда пестрая людская волна не докатывается. Поднимаю глаза на табличку и вижу — улица Ушакова! Иду по ней, касаясь руками стен домов по обе стороны. Дома в основном трехэтажные; на стенах иных, свежих после ремонта, отчетливо виден квадрат старой штукатурки. (Вспоминаю: Георгий говорил, что ремонт дома — дело каждого хозяина, но, ремонтируя здание, хозяин обязан оставить образец старого покрытия.) Между домами, на высоте, сохнет белье. Пожилая женщина в черном тащит сумку с овощами. Процокала каблучками по каменной мостовой девушка... И снова тихо.

А где-то вблизи слышны голоса большой улицы. Иду на них, и улица Ушакова выводит меня на улицу Каподистрии...

Лидия Чешкова / фото автора и FOTObank

Остров Корфу

Мы воспользовались для иллюстрирования этого очерка открытками, которые продаются в Бретани во множестве: чтобы отразить все многообразие бретонских костюмов, одним альбомом не обойтись. Костюмы эти вышли было уже из употребления, но теперь их вновь достали из сундуков. Хотя бы по случаю праздника...

Очень часто при знакомстве бретонцы спрашивали меня: — А сколько у тебя братьев и сестер? И  когда я  им отвечала, что ни братьев, ни сестер у меня нет, они всегда очень удивлялись. В Бретани (историческая область Франции, где живут в нескольких департаментах бретонцы, говорящие на языке, совсем непохожем на французский), а особенно в Нижней, такое редко встречается. Я, в свою очередь, удивлялась, когда узнавала, что чуть ли не во всех современных бретонских семьях по три-четыре ребенка. У нас такие семьи обычно считают многодетными. Бретонцы же отвечали:

— А разве это много? Вот в старые времена были семьи — так семьи. А сейчас считается шесть детей — уже много.

Действительно, сейчас в семье рождается столько детей, сколько родители способны содержать. Однако одно-два поколения назад бретонские крестьянки производили на свет столько потомства, сколько позволяло им здоровье. А здоровье, надо сказать, у них было крепкое.

Мне довелось познакомиться с одной семьей из бретонской глубинки. От них я узнала много нового о жизни и быте бретонских крестьян. Среди прочего, поразила меня и сама семья. Судя по всему, совершенно обыкновенная и ничем особым не выделяющаяся. Этим-то она меня и заинтересовала.

Везла меня туда моя подруга Валери. По дороге она то и дело указывала мне на соседние фермы:

— Вот здесь живет моя тетя — мамина сестра. А здесь тоже живет моя тетя, тоже мамина сестра, а вон там — еще одна сестра...

Оказалось, что в округе чуть ли не все — близкие или дальние родственники. Мне кое-как удалось запомнить тетушек Валери, но с самым старшим поколением дело обстояло хуже — когда речь заходила о бабушках и степени их родства, я просто терялась. Понять, кто кому кем приходится, порой даже не удавалось.

Да и сам дом, в котором живут вдвоем родители Валери, меня поразил. Деревенский дом Коттенов по размерам напоминал один из тех коттеджей, которые сейчас в изобилии вырастают в Подмосковье, а по внешнему виду — сказочный домик из мультфильмов. Внутри он оказался громадным, красивым и — безлюдным.

— Сейчас здесь пусто, — немного грустно вспоминала мать Валери, — а раньше, сколько народу было! В каждой комнате жило по несколько человек. Спали по двое или по трое на одной кровати. Я, например, всегда спала с сестрой. Тогда под одной крышей жили несколько поколений...