Тем утром она заметила, как внимательно наблюдает за ней Рассел.

— Я не в духе, — заявила она, разливая кофе.

— Да?

— Никак не могу собраться. Слишком… внимание рассеяно.

— Жаль, — сказал Рассел, надевая макинтош. — Это чудесная роль.

— Это чудесная роль, — услышала она от режиссера. У него было узкое смуглое лицо и козлиная бородка.

— О да.

— Вы когда-нибудь прежде играли в пьесах Ибсена?

Эди покачала головой. Однажды ей досталась роль гостьи без слов в пьесе «Когда мы, мертвые, пробуждаемся», но этот случай не заслуживал упоминания.

Продюсер посмотрел на нее.

Тоном, который Эди сочла вялым и равнодушным, он спросил:

— Что вы знаете об Ибсене?

Эди встретила его взгляд.

— Он был норвежцем. Низкорослым. Очень.

— Ясно.

Режиссер повернулся к мужчине, читающему газету.

— Айвор будет подавать реплики пастора Мандерса. Первый акт, сцена, в которой героиня рассказывает о поведении мужа.

— Хорошо. — Эди отошла к стулу возле зеркал, бросила на него сумочку и полезла в нее за книгой.

— С нашего экземпляра, будьте любезны, — остановил ее режиссер.

Эди обернулась. В руках он держал кипу листов.

— У нас слегка подправленный перевод Питера Уоттса. — Он взглянул на мужчину с газетой. — Айвор говорит по-норвежски.

Эди медленно вышла вперед.

— Мы вас послушаем, — пообещал продюсер, — но лично я считаю, что фру Альвинг должна быть повыше ростом.

Мужчина с газетой в первый раз за все время оторвался от чтения.

— Хорошее лицо, — заметил он по-английски с явным акцентом.

— А рост? — возразил продюсер. — Для достоинства это важно. Перед нами женщина, на долю которой выпали страдания.

— Думаете, на мою нет? — спросила Эди.

Никто не ответил. Она взяла у режиссера бумаги.

— Вы точно хотите меня послушать?

Он мимолетно улыбнулся.

— Вы же здесь.

— И этого достаточно?

— Мисс Аллен, вы подали заявку на участие в этом кастинге…

Эди сглотнула.

— Прошу прощения.

Девушка за пианино вмешалась:

— Клара подходила по росту.

Все обернулись к ней.

— Да.

— И подготовилась заранее, продумала все до мелочей. Она поняла, что это развитие образа героини «Кукольного дома». Все это могло бы случиться с Норой, если бы она осталась.

Эди ждала. Ее начинало слабо подташнивать, как бывает, когда долго уверяешь себя, что тебе все равно, не очень-то и хотелось, а затем вдруг понимаешь, что на самом деле твое равнодушие — лишь видимость.

Продюсер перевел взгляд на Эди.

— Вы заметили, что между этими героинями есть связь, мисс Аллен?

— Сейчас — да…

Айвор отложил газету и поднялся. Даже в свободной лыжной куртке он выглядел плотным и коренастым; его глаза были светлыми, блекло-голубыми.

— Я буду играть пастора Мандерса уже в седьмой раз, — сообщил он Эди.

— Бог ты мой.

— Три постановки в Осло, одна — в Эдинбурге, одна в Скарборо и одна — здесь, в Лондоне.

Она нервозно улыбнулась.

— Так вы норвежец?

— Наполовину.

— Ваш отец?..

— Мать.

Эди кивнула.

— У вас, — продолжал Айвор, — есть удачная реплика.

— Правда?

— Да, вот эта: «Во мне говорит нечистая совесть».

— М-да, — с усилием отозвалась Эди, — по крайней мере это я должна была знать.

Режиссер подался вперед:

— Пора начинать. Вы у нас не единственная.

Эди смотрела на листы с текстом пьесы:

— С какого места…

— Я начну, — вмешался Айвор. — С реплики «у меня прямо голова кругом идет».

Эди широко раскрыла глаза.

— Наизусть? Без текста?

Айвор улыбнулся.

— Он мне не нужен.

— От такого поневоле растеряешься… — засмеялась она.

— Ничуть. Совсем наоборот. Для вас это благо.

— Да?

— Это все равно что играть в теннис с партнером, который гораздо сильнее вас, — с улыбкой пояснил он.

Эди сглотнула. Нарастающее раздражение уже вытесняло тошноту.

— Ну конечно.

— Начинаем.

— Отлично.

— Я подам знак, когда можно закончить.

Эди перевела взгляд на режиссера: он смотрел не на нее и не в текст. Она кашлянула.

— Извини, — глазом не моргнув вступил в разговор режиссер, — извини, Айвор, но когда заканчивать, решу я. — Он медленно прошелся взглядом по всей комнате и наконец засмотрелся в окно. Продюсер изучал собственные ногти.

— Поехали, — скомандовал режиссер.

По своему обыкновению, Рут Манро засиделась в офисе дольше всех. Она считала, что своей сознательностью не только подает хороший пример, но и экономит утреннее время, разгребая мелкие дела накануне вечером: стол в полном порядке, почти на все письма из США написаны и отосланы ответы, рабочие бумаги собраны в аккуратную стопку и придавлены гладким серовато-белым камнем-голышом, подобранным на пляже в Девоне во время одного из первых выходных, проведенных вместе с Мэтью Бойдом. Оставаясь одна в офисе, она получала возможность сбавить темп, подумать, воспользоваться преимуществами краткого и ничем не заполненного промежутка времени между рабочим днем и предстоящим вечером. И кроме того, у нее появлялось время для поддержания дружеских связей.

Ближайшая подруга Рут Лора два года назад уехала в Лидс, работать в юридической фирме. За эти два года Лора успела обручиться с коллегой-юристом и купить на перестроенной набережной Лидса квартиру с двумя спальнями, балконом и прачечной в подвале по швейцарскому образцу. Именно Лора, гордая обладательница подаренного на помолвку кольца с бриллиантом от Тиффани и планирующая к свадьбе покупку туфель от Веры Вон, дала Рут понять со всей убедительностью, на какую способны лишь лучшие подруги: если в ближайшее время Рут не обзаведется собственной квартирой, то совершит непоправимую ошибку.

По электронной почте Рут отправила Лоре снимки лофта в Бэнксайде, и Лора с энтузиазмом одобрила его, особенно перегородки из стеклоблоков и высоченные потолки.

«Бери!» — написала она.

Рут медлила три дня, пока желание излить душу боролось в ней с преданностью Мэтью, и наконец все-таки написала: «Да я бы с радостью. Если бы не Мэтт».

«Ему не нравится?»

Прошло еще два дня.

«Да нет, — нехотя призналась Рут, — по-моему, нравится. Он беспокоится о деньгах».

Лора выходила за адвоката, который зарабатывал больше ее, и, по мнению Рут, это обстоятельство лишило ее подругу чуткости.

«Хочешь сказать, ему не по карману?»

«Да».

«А тебе?»

«Мне — по карману», — написала Рут.

«И за чем дело стало?»

Рут отвела глаза от экрана. Теперь, когда в офисе больше не было ни души, отчетливо слышалось невнятное гудение кондиционера, не заглушающее шум Ливерпуль-стрит за окнами. Вообще-то Мэтью не говорил, что не может позволить себе покупку лофта в Бэнксайде в равных долях, — он просто дал понять, что не станет — не хочет? — даже говорить об этом. В последнее время он развил в нынешней квартире бурную деятельность, чинил все подряд, хотя Рут считала, что об этом должны позаботиться будущие жильцы, но избегал любых попыток втянуть его в разговор о новом лофте. Рут снова посмотрела на экран.

«Дело в том, — написала она, — что мы никогда не обсуждали, что, кто и кому должен. Думаю, просто нам обоим не хотелось подчеркивать разницу. И она, в сущности, не играла роли — до сих лор. Мы неплохо справлялись. — Она помедлила. Лора обязательно прицепится к этим словам. — Только не спрашивай, почему мы не прояснили все сразу. Ты же знаешь, как бывает вначале. Когда все равно, кто и сколько зарабатывает, — лишь бы быть рядом, а к тому времени, когда тебе становится не все равно, модель поведения уже сформировалась. — Она замерла, подумала и напечатала: — Я люблю Мэтта».

Она уронила руки с клавиатуры на колени. Сейчас Лора ответит, что на ее месте каждая любила бы Мэтта — ведь он такой внимательный, порядочный, честный, его невозможно не любить. И при этом намекнет, защищенная гарантиями своей блистательной помолвки: можно строить любовь и на одной привлекательности, но такой стимул, как общие амбиции и уважение к профессиональным достижениям, тоже не помешает. А заодно добавит — и будет совершенно права, — что проблему неравенства Рут и Мэтью следовало устранить на ранних стадиях отношений и что никакие упоительные прогулки рука об руку по девонским пляжам не должны ослеплять Рут, если они ездили туда на ее машине, поскольку у Мэтью нет своей, и останавливались в отеле такого класса, который Мэтью, откровенно говоря, просто не потянул бы.