Воронка опустилась еще ниже. Между ней и земляным валом оставалось метра четыре. Внутри колонны должно было твориться что-то невообразимое, нечто сродни действию Ожерелья Керашата, когда материя и антиматерия слились в инцесте. Такие энергии, такие преобразования реальности…
Но Золтарус еще был жив. Фиолетово-черные пузыри не пропадали. Золтарус все еще был жив. А поэтому надо торопиться. Надо торопиться, Магистр! Ты — боевой маг и должен делать то, что обязан делать боевой маг! А боевой маг сражается с чудовищами и оберегает реальность Равалона! Работай, Уолт Намина Ракура, идиот, что влез в это дело, которое тебя совсем не касалось! Работай, чтоб тебя! Выполняй свои обязанности!
И — торопись!
Потому что времени…
Это было безумное сотрясение реальности, от которого Понтей и Уолт упали. От неожиданности Магистр расплескал Силу, подготовленные мыслеформы для Познания активировались, и боевой маг узнал, что такое клюка вампира и как она действует. Уолт выругался. Силы и так было собрано мало, а он еще потратил ее для постороннего действия.
Понтей помянул убогов. Упырь смотрел на колонну, и его глаза загорались красным светом.
Три метра было между воронкой и валом — и могучие удары сотрясали колонну изнутри.
…осталось совсем мало!
Там, в магическом безумии воздуха и земли, в хаосе материи и энергии, обезумевший бог-упырь рвался на свободу.
Отчаяние сгустилось так, что его можно было потрогать руками. Злые эмоции сочились из колонны, ужасные аффекты рвались сквозь сжатые землю и воздух, чувство ненависти ловило частицы материи и грызло их. Куски отлетали от колонны, куски, облепленные искривленной реальностью. Золтарус стремился выбраться из боли.
Ни Уолт, ни Понтей не знали, что сейчас у Золтаруса, кроме Онтического Эфира, была только телесная сила невероятно могучего носферату. Знай они это, поразились бы оба, и Сива больше мага, потому что он и представления не имел, что носферату способны на подобную мощь. Наивысочайший носферату, которым был сейчас упыриный бог, превосходил носферату так же, как Бродящий под Солнцем превосходит Дикого упыря.
Онтический Эфир принял на себя весь последний удар орка. Онтический Эфир сумел выработать поле для поглощения посмертной энтелехии Ахеса и дал богу-упырю возможность выбраться из твердой земли и упругого ветра. Эфир разобрался с магией, а Золтарусу предстояло разобраться с материей.
Сила для этого у бога-упыря была.
Он бил в черноту вокруг, бил изо всех сил, чувствуя, как неохотно она поддается. Он рвался из боли, которую принесла чернота. Вопросы били изнутри по черепу, чем чернее было, тем было больше вопросов, и физическая боль сплеталась с болью разума.
Уничтожить!
Все уничтожить!
Чтобы не было боли!
Чтобы не было боли!!!
Удар!
Удар!
Удар!!!
Вырваться из черноты. Вырваться из боли. Вырваться из не-жизни.
И чтобы было справедливо — вырвать из бытия весь мир! Он ударил — и его кулак пробил черноту, окунувшись в испуганную ночь. Золтарус пробил колонну.
Уолт успел только сжать собранную и чуть не растерянную Силу в огненный пульсар, в сгусток пламенной энергии размером в половину себя, когда Золтарус несколькими ударами проломил колонну и выскочил наружу. Огнешар возник почти перед богом-упырем. Он должен был поразить его в грудь с той стороны, где сердце, но Золтарус исчез, размытой фигурой как бы скользнув в сторону, и фаербол Магистра врезался в колонну. Она дрогнула и начала оседать. Несколько щупальцев ветра-песка слабо потянулись туда, куда скользнул Золтарус, но разрушающаяся энтелехия орка потянула их за собой, и они опали.
А бог-упырь смазанной тенью, ломаными линиями метнулся к Уолту и Понтею. Сива, стоя на коленях, вскинул эфирострел, но ему никак не удавалось прицелиться. Он скалил клыки, его глаза сияли красным светом — но он никак не мог прицелиться и выстрелить.
Локусы Души мага запротестовали, когда Уолт начал их чуть ли не выворачивать наизнанку. Ему нужна была Сила, Сила откуда угодно, чтобы создать перед Золтарусом преграду, любую, чтобы тот задержался хоть на мгновение, краткое мгновение, и тогда Понтей…
«Я ведь предлагал…»
Послышалось. Наверняка послышалось. Ведь не мог Уолт ослабеть настолько, чтобы… Нет, все-таки послышалось. Потому что больше ничего не было сказано.
Сила! Любая Сила! Откуда угодно!
Затрещали и начали взрываться круги из артефактов, разложенные на холмах. Фиолетово-черные пузыри с младшими чародеями, которые не успели покинуть свои Круги, окутались октариновой пылью — Уолт бешено поглощал любую, самую мельчайшую магию, раскалывая ради этого любой предмет, где она могла бы быть. Его аура, увеличившаяся до размеров холмов Грусти и тут же уменьшившаяся, взорвав в сознании Намина Ракуры шар концентрированной боли, схватила все те чары, что высвободились из уничтоженных артефактов, и погнала магию в Локусы Души, заполняя их колдовской энергией и рождая магические поля. Уолт даже вытянул чары из дальневосточного меча, на время превратив тот в простой клинок.
Маг вскинулся, эннеариновый свет тек с его ладоней, с пальцев рук сыпались октариновые искры. Он собрал Силу в один плотный энергетический ком, готовясь ударить.
И не успел.
Золтарус возник перед Понтеем. Сива вздрогнул, его палец на спусковом крючке дернулся, и бог-упырь небрежным взмахом оторвал голову Понтея. Кровь ударила из чистого разреза на шее Сива, кровавый дождь обрызгал Золтаруса, с улыбкой погрузившего руку в грудь упыря и вытащившего его сердце. Посмотрев на медленно бьющийся не-живой мускул, бог-упырь повернулся к Магистру.
Уолт выл от боли, катаясь на земле, потому что сначала, прежде чем появиться перед Понтеем, Золтарус мелькнул перед ним, оторвав боевому магу правую руку и левую ногу.
Бог-упырь шагнул к Уолту, надменно смотря в страдающие глаза Магистра.
—
Смертный… — Презрение обдало Намина Ракуру, словно кипяток. — Что пытались сделать вы здесь? Зачем? Для чего? Я хочу знать! Слышишь, смертный? Я хочу знать ответы на эти проклятые вопросы! Но даже если ты ответишь, то это будет лишь часть правды! Часть ответа! Потому что ответы никогда не отвечают на вопросы раз и навсегда! Ответы никогда не смогут убить вопросы! Но почему, смертный, ответы, которые вы даете сами себе, сдерживают боль вопросов, бесконечную и невыносимую боль вопросов?! Почему?! Вы частично отвечаете себе, и боль не мучает вас! Но вы же так обманываете себя! Как может ложь быть защитой?! Ведь если ответ не убил вопрос, а ложь не убьет вопрос никогда, то вопрос вернется, всегда вернется! Как же вы выдерживаете их?!
Уолт стонал и выл. Золтарус сунул сердце Понтея ему под нос.
—
Это — мертвец, смертный. Ты тоже уже мертвец. Весь мир этот уже сдох. Просто мертвый Равалон не знает об этом. Но этому мертвецу не восстать и не Переродиться. Никакой некромаг и никакой упырь не даст ему нового существования. А все почему, смертный? Почему?! Знаешь?!
Магистр тихо подвывал, вцепившись левой рукой в правое плечо. Кровь из ран текла на землю, и Золтарус, принюхиваясь, сладко улыбался.
—
Потому что Бессмертные не знают, что есть смертные, а смертные не знают, что есть Бессмертные. Иначе два глупца никогда бы не сошлись в битве в Равалоне, покинув Небесный Град и Нижние Реальности. Иначе бы один глупец никогда не попробовал бы золота и серебра, серебра и золота, Бессмертной крови. Иначе не было бы боли от вопросов. Иначе не было бы безумия.
Золтарус присел на корточки, окунул палец в разорванное бедро мага и кровью Магистра помазал сердце Понтея. Лизнул сердце, задумчиво рассматривая мага, уже теряющего сознание от боли, цепляющегося за правое плечо.
