Сказительница и раньше проливала кровь, но так – никогда. Она почувствовала, как у нее темнеет в глазах, и только крепкое пожатие его пальцев удержало ее от обморока или тошноты. Она пела, не пропуская ни ноты.

Алон хрипло заговорил, запел на языке, который она не узнала; кровь потекла на край пропасти. Эйдрис неожиданно почувствовала, как вытягивает ее внутреннюю Силу. Кровь Алона – только внешний показатель того, что здесь происходит. От девушки к нему устремилось течение, поток, и она едва не запнулась. Собрав всю силу воли, всю решимость, сказительница стояла твердо, пела и смотрела в пропасть.

А из потока алых капель что-то начало возникать. Глаза Эйдрис распахнулись, когда она увидела, как это нечто приобретает очертания… моста! Настоящий мост пролегал над пропастью, он вначале был как тень, но постепенно становился все материальней. Красный… цвета крови… пульсирующий в такт их обоим сердцам… и с каждым биением он становился все прочнее.

Лицо Алона побледнело под густым загаром, но голос его звучал все громче. Кровь лилась. Эйдрис тоже пела громко, произносила слова отчетливо и сильно, заставляла себя верить в то, что видит.

Мост алой дугой перекинулся через пропасть в сером тумане. Стараясь не выпустить руку Алона, сказительница подняла ногу, коснулась моста. Он прочный, выдерживает ее тяжесть. Но выдержит ли жеребца?

– Пошли, Монсо, – пропела она, вплетая этот приказ в свою песню. Одной рукой схватила повод кеплианца и потянула вперед, через край пропасти. Потянула, показывая, что хочет, чтобы он пошел. – Вперед, парень! – пропела она музыкальный приказ. – Вперед!

Жеребец ударил копытом по мосту, очевидно, в нерешительности, но запах воды и ощущение прочности творения Алона под ногами убедили его. Фыркнув, полукровка устремился вперед. Копыта его застучали по мосту, и он исчез в тумане, в последний раз махнув хвостом.

«Упадет ли он»? – подумала Эйдрис, но решительно заставила себя забыть о такой возможности. Повела Алона через пропасть, заставляя себя обеими ногами ступить на алую поверхность. Вместе, под бормотание посвященного и пение Эйдрис, они двинулись вперед.

Мгновение спустя сказительница услышала удивительную музыку, перекрывшую звуки ее пения. Это большими жадными глотками пил воду конь.

– Спасибо, Янтарная Госпожа! – пропела Эйдрис, стараясь не смотреть вниз. Она повела Алона быстрее.

Они находились на середине моста, когда девушка ощутила, как обвис Алон. Бросив на него беспокойный взгляд, она увидела, как посерело его лицо. Глаза закатились, видны были только белки. Колени подгибались, он шатался. Алая поверхность у них под ногами задрожала.

Эйдрис свободной рукой обхватила Алона за талию, прижала к себе. Мост дрожал и таял. Решительно закрыв глаза, Эйдрис устремилась вперед, прыгнула в туман, потащив за собой Алона.

На мгновение она почувствовала, что падает… падает…

Бесконечные секунды Эйдрис падала сквозь клубящуюся серость. В горле ее рвался крик, пытался соскользнуть с губ. Но прежде чем успела крикнуть, она коснулась прочной поверхности, ударилась так сильно, что воздух вырвался из легких. Покатилась, переворачиваясь, и запах свежей растительности заполнил ноздри.

Когда мир наконец перестал головокружительно вертеться, девушка увидела голубое небо, усеянное белыми облаками. Солнце уже миновало зенит. Подняв голову, Эйдрис увидела, что на нее смотрит Монсо, насторожив уши. С его морды еще капала вода; у ног жеребца струился ручей.

Кто-то застонал. Этот болезненный звук сразу заставил ее прийти в себя. Эйдрис встала на четвереньки.

– Алон?

Посвященный лежал рядом с ней на склоне холма. Глаза его были закрыты, звук собственного имени не поднял его. Рядом с ним на траве виднелись ярко-алые капли, они пропитали почву. Это зрелище заставило сказительницу проползти вперед, схватить запястье юноши и сжать.

Наконец кровотечение остановилось. Эйдрис откинулась, ее окровавленные руки дрожали. Она попыталась собраться с силами, чтобы помочь своему спутнику. Алон лежал без сознания, кожа его посерела, губы посинели. Несмотря на теплое солнце, он дрожал под тонкой рубашкой, которая теперь проржавела от засыхающей крови.

«Одеяла… питье». – Медленно вспоминались уроки излечения, которые ей давала Джойсана. Встав, хотя ноги первое время дрожали от слабости, Эйдрис прошла к кеплианцу и подвела его к Алону. Сняла сумки, потом расседлала жеребца и отпустила его пастись, считая, что он не уйдет далеко от хозяина.

Закутав Алона в оба плаща, она набрала дров, чтобы развести небольшой костер, принесла воды из ручья. Дожидаясь, пока вскипит вода, развязала небольшой сверток, который так давно приготовила для нее Джойсана. От острого, иногда сладкого запаха трав дергались ноздри, в голове возникали отрывки сведений.

«Восстановительное… вербена! Заварить вербену…»

Уловив знакомый запах, девушка раскрыла нужный пакетик и положила в кипяток сухие листья. Когда настой был готов, она процедила его и, положив голову Алона себе на колени, заставила его выпить. Веки его задрожали, он очнулся настолько, чтобы выпить травяной чай, но полностью в сознание не пришел. Дрожь его прекратилась, и сказительница была благодарна за это.

Прежде чем заняться раной на его запястье, она сама выпила чашку чая. Ей казалось, что она уже несколько дней обходится без еды и питья. Но знала, что подобная усталость – нормальное состояние после использования Силы. И тут ей в голову пришла мысль, одновременно горькая и сладкая.

«Я использовала волшебство», – подумала она, сама себе не веря. Хотя это произошло только что, воспоминание уже таяло, слабело, как будто произошло с другим человеком, а не с этой, нынешней Эйдрис. Девушка вздохнула, покачав головой, снова представила себе мир, окутанный иллюзией, подумала, как ей удалось сбросить эту ложь и обнажить правду. «Неужели я это сделала? Или волшебство Алона как-то на меня подействовало? Возможно ли, что я на самом деле обладаю Силой»?

Определенных ответов на эти вопросы не было, не было и времени раздумывать над ними. Склонившись к быстрой воде, Эйдрис вымыла лицо и руки, протерла концы пальцев и ногти белым речным песком со дна ручья. Джойсана часто говорила, что держать рану в чистоте так же важно, как применять нужные травы и заговоры для лечения.

Промыв рану прокипяченной водой, в которую она бросила щепотки шафрана и тысячелистника, чтобы ускорить заживление, девушка рассмотрела поверхность разреза. Нужно наложить швы, какие делала ее приемная мать. Но здесь, в дикой местности Арвона, нет ни иглы, ни прокипяченных ниток.

Эйдрис решила было просто перевязать рану, но она была слишком глубокой, и девушка подумала, что рана в любую минуту может снова открыться, и тогда возобновится кровотечение. А в теперешнем состоянии Алона дальнейшая потеря крови крайне опасна, возможно, даже смертельна.

Она колебалась и в это время увидела запечатанную шкатулку Дахон с красной грязью из долины Зеленого Безмолвия. «Нет! – подумала она, прикусив губу. Ей пришла в голову мысль, но она не хотела ее обдумывать. – Дахон велела не открывать шкатулку! Эта грязь для Джервона, это последний шанс на его излечение!»

Она с неожиданной враждебностью посмотрела на Алона. «Я не стану тратить на тебя лекарство Джервона. Не стану!»В ней вспыхнул гнев. Какая-то малая часть сознания говорила, что этот гнев неразумен, но она не слушала.

– Нет! – яростно прошептала она. – Джервон – мой отец! Ты ничто для меня, ничто, слышишь?

Гнев жег ее огнем, лишал самообладания. «Стоило бы бросить тебя сейчас! Ведь это ты привел меня в эту трясину колдовства! – свирепо думала она. – Я должна оставить тебя здесь, оставить умирать!»

Молодой человек беспокойно зашевелился, как будто и без сознания ощутил ее гнев. Эйдрис опьянела от ненависти. Рука ее потянулась к кинжалу; но вот она встала и, не оглядываясь, пошла прочь.

Взяв свой мешок, надела его на спину и начала подниматься по склону холма. Монсо заржал, беспокойно забил копытом, но девушка не обратила на жеребца внимания. Дрожа от ярости, она вспоминала, как они спаслись из мира иллюзий Яхне. Она ненавидит Алона за то, что он дал ей открыть в ней самой. Мне не нужна Сила! – в ярости думала она. – В ней слишком много опасности, риска! Он не имел права делать это со мной!