Всё! Надо реально завязывать, чтобы никогда больше не просыпаться в тюремной камере.
Притрагиваюсь к лицу. Ай! Блин, как больно!
Почему-то на мне одета только старая вонючая футболка — я часто в таких спал — и черные блестящие брюки от смокинга. «Уж лучше так — думаю — чем просыпаться в платье Шарон».
Прикидываю, сколько сейчас времени. Семь утра? Девять? Десять? Мои часы исчезли, равно как и мой кошелек. Фараоны, должно быть, запаковали мои вещи в пакет, прежде чем меня закрыть. В кармане остался только помятый счет из «Династии» — моего любимого китайского ресторана. Я представил себя в этом заведении — красный свет как в преисподней — а в нём вижу себя, сидящего за столиком в одной из обитой кожей кабинок, спорю с Шарон, измельчаю таблетки в порошок в этой, ну как её, в ступе. Чем же я так догнался прошлой ночью? Коксом? Снотворным? Амфетамином? Зная себя, наверно всем сразу и чем-то еще.
Чувствую себя отвратительно. Всё болит, особенно, лицо, зубы и нос.
Мне нужен пакет со льдом.
Хочу принять душ.
И к доктору.
— Эй! — кричу сквозь решетку. — Есть там кто?
Тишина.
Пытаюсь сообразить, что же на этот раз натворил мой злой, бухой и обдолбившийся брат-близнец, раз меня вновь посадили. Но в мозгах — дыра. Пустота. Туманные образы посиделки в «Династии», а потом — стоп-кадр. Наверняка, меня снова повязали, когда я мочился на улице. Но если это так, то почему на мне эта пижамная футболка. Меня арестовали дома? Голова раскалывается после того дерьма, которое натолкал в себя. Надеюсь, что еще не использовал один телефонный звонок, ведь я должен сказать Шарон, чтобы она приехала и вытащила меня из тюрьмы. А может она улетела в Штаты. Всегда валила в Штаты, чтобы не попадаться мне на глаза, особенно, после больших скандалов. В таком случае, позвоню Тони Деннису.
Старый добрый Тони. Он вытащит меня отсюда.
Было 3 сентября 1989 года. Мы тогда уже перебрались насовсем в Англию. Купили дом в Литтл Чалфонт в Бекингемшире, назывался Beel House. Он был построен в XVII веке, по-крайней мере, мне так сказала Шарон. В нем когда-то жил Дирк Богард [81]. Это был настоящий дом, а не сраная киношная декорация, каких полно в Калифорнии. Но больше всего я любил своего соседа Джорджа, который жил в чём-то, что раньше называлось сторожкой. Джордж был химиком и сам делал дома вино. Я каждый день стучался к нему в дверь и говорил:
— Джордж, дай-ка бутылку твоего супернапитка.
Его вино было сродни ракетному топливу. Люди прилетали из Америки, отпивали глоток, таращили глаза и спрашивали:
— Охренеть можно, что это такое?
Парочка стаканчиков «Шато де Жорж» и человек лежал без сознания. Но самое смешное — Джордж сам никогда не пил. Был трезвенником. Говорил, например:
— О, мистер Осборн, я видел ночью, как вы подожгли кухню. Значит, вино получилось. Напомните-ка мне, каким я вас намедни потчевал: из бузины или чайного листа?
Но теперь Шарон пасла меня на каждом шагу и при ней я уже не мог отведать шмурдяк от Джорджа. И не мог уже спрятать бутылки в духовке. Поэтому стал закапывать их в саду. Заковыка в том, что я всегда делал это под мухой и на следующий вечер уже не помнил, где, на хер, искать. До двух ночи носился по саду с лопатой и выкапывал повсюду ямки. Потом Шарон спускалась на завтрак, смотрела в окно, а там везде окопы.
— Твою мать! Шарон, смотри! — говорил я тогда. — Кротам опять не спалось ночью.
Потом я поставил прожекторы, чтобы быстрей найти заветную бутылку. Это удовольствие влетело мне в копеечку.
А потом Шарон раскусила меня и моему земледелию пришел конец.
— А я-то глупая чуть не поверила, что в тебе вдруг проснулась такая тяга к садоводству — сказала она.
Ну и хорошо, что я попался на горячем, а то мой организм не выдержал бы такой нагрузки. Мне стукнуло сорок и моя печень начала сдавать. Я знал, что происходит что-то нехорошее. Один раз пошел в паб, а проснулся через пять дней. Какие-то люди подходили ко мне и говорили:
— Привет, Оззи.
Я их спрашивал:
— Мы разве знакомы?
А они мне в ответ:
— Я всё лето прожил в вашем доме, ты что, не помнишь?
Меня предупреждали, что начнутся такие отключки еще перед поездкой в Центр Бетти Форд сразу после рождения Келли. Доктор мне сказал, что ресурс моего организма будет выработан до нуля и тогда тело отключится вместе с мозгом. Я думал, что он хочет меня только попугать этой фигней.
— Ты знаешь, в чём заключается моя настоящая проблема с алкоголем? — сказал я ему. — Не могу найти здесь грёбаный бар.
Ну, а потом, начались затмения, точно как он и предвидел. Но это не отвернуло меня от пьянства. Я забеспокоился и стал пить ещё больше. После того, что случилось с Винсом Нилом, имею в виду аварию, я больше всего боялся проснуться однажды в зале суда, где на меня будут указывать пальцем и кричать: «Это он! Он сбил моего мужа!». Или: «Это он! Он убил моего ребенка!».
«Но на меня нашло затмение, Ваша Честь!». Это будут мои последние слова, прежде чем меня закроют в камере и потеряют ключ.
— Эй! — кричу я опять. — Есть там кто?
Начинаю нервничать, это значит, алкоголь и кокаин перестают действовать. «Как только выберусь из этого дерьма — думаю я — пойду напьюсь и все пройдет».
Тишина.
А я все жду. Продолжаю ждать. Жду.
Куда все, на хер, подевались?
Меня бьет озноб и я потею. И самое главное — мне надо посрать.
Вдруг появляется фараон, огромный парень моего возраста, может старше, во всяком случае, очень злой, судя по лицу.
— Извините, — говорю ему — может кто-нибудь мне объяснит, что я здесь делаю?
Он стоит и смотрит на меня как на таракана в супе.
— Ты на самом деле хочешь знать? — спрашивает полицейский.
— Ну, да.
Он подходит к решетке и присматривается ко мне повнимательней и говорит:
— Обычно я не верю людям, который нарушили закон, а потом прикрываются потерей памяти. Но в твоем случае, после того, как вчера я увидел, в каком ты был состоянии, придётся сделать исключение.
— Чё?
— Посмотрел бы ты на себя со стороны.
— Ну, ладно, вы мне, наконец, скажете, почему я здесь или нет?
— Послушай! — говорит легавый. — Я, пожалуй, схожу за папкой и зачитаю тебе список обвинений, а?
Список обвинений? Я чуть не наложил в штаны, когда он мне сказал об этом.
Что я выкинул на этот раз? Кого-то убил? Вспоминаю документальный фильм, который пару недель назад показывали по американскому телевидению, про убийцу из Нью-Йорка. Его судили, он знал, что просидит целую вечность, поэтому взял арахисовое масло и смазал себе очко. Когда присяжные вот-вот должны были удалиться на совещание, он снял штаны, выколупал оттуда масло и начал его есть с руки. Его признали умалишенным и выпустили на свободу.
Проблема заключалась в том, что у меня не было арахисового масла. И если бы я хотел прикинуться, что ем собственное дерьмо, то должен был его съесть на самом деле.
Знаете, даже когда Шарон показала мне видеозапись дня рождения Келли — на котором из-за меня все дети плакали — я не считал себя страшным пьяницей. До меня не доходило, что я делаю что-то плохое. Думал, что просто иду в пивную, пропускаю пару бокалов пива, возвращаюсь домой, потом сру в штаны, мочусь в кровати и всё. С кем не бывает? Просто немного посмеялись над этим, обычные дела, ничего сверхъестественного. Но в центре реабилитации мне сказали иначе:
— Послушай, а как ты поступишь, если вас с женой поменять местами? Представь себе, что ты почувствуешь: приходишь домой, а там Шарон лежит в отключке, обоссаная и в куче собственного дерьма, кухня горит, а дети без присмотра. Как долго бы ты с ней прожил? Что бы ты подумал о таком браке?
Такого рода аргументы имели воздействие на меня. Но только сейчас отдаю себе отчет в том, как всё это было мерзко и отвратительно. Я был жирной сраной свиньей. Осушал бутылку коньяка, вырубался, просыпался, принимался за следующую. Я не понтуюсь, когда говорю, что выпивал четыре бутылки «Хеннесси» в день.