Я ничего не слышал про центры реабилитации и конечно не знал, что Бетти Форд, супруга президента Джеральда Форда, сама когда-то была алкоголичкой. На гастролях редко удавалось посмотреть телевизор или полистать газеты, поэтому я понятия не имел о том, что еду в известную клинику, которую в прессе окрестили «Лагерь Бетти». В голове уже рисовал картинку, как увижу отель — эдакий оазис посреди калифорнийской пустыни, сверкающий бассейн с водой, поле для гольфа и табуны аппетитных девушек в бикини. Парни, одетые а-ля Хью Хэфнер в бархатных смокингах с бабочками, стоят, опершись на барную стойку под открытым небом, а женщина средних лет голосом дрессировщицы Barbara Woodhouse [71]скажет: «Хорошо, джентльмены, повторяйте за мной. Взять оливку, помешать ею мартини, поднять стакан, держа пальцы вот так. Правильно, хорошо, хорошо. А теперь, один глоток, сосчитайте до трех, второй глоток. Медленнее, не торопитесь.»
И про себя думал: вот он, лучший отпуск в моей жизни! На поверку оказалось, что это — скорее больница, а не отель. По правде говоря, прилегающая территория производила впечатление: свежие газоны, повсюду высокие пальмы и рукотворные озера, а на горизонте — силуэты огромных коричневых гор, как будто с другой планеты.
Вхожу, а за дверью меня встречает лично Бетти Форд — женщина невысокого роста в свитере поло, огромной прической и, на первый взгляд, напрочь лишённая чувства юмора.
— Добро пожаловать, мистер Осборн! — начинает она. — Я миссис Форд. Несколько дней назад я говорила с вашей женой Шарон.
— Послушай, Бетти, ты не против, если мы оставим формальности на потом? Трубы горят! У меня был тяжелый перелет. Где у вас тут бар?
— Извините, что?
— Бар. Наверняка, где-то поблизости.
— Мистер Осборн, вы знаете, где вы находитесь?
— Ну… Да…
— Значит, вам надлежало бы знать, что здесь нет… бара.
— В таком случае, как же вы учите людей пить культурно?
— Я так думаю, мистер Осборн, что ваша супруга слегка ввела вас в заблуждение. Мы здесь не учим никого, как нужно пить.
— Ага. Ну, тогда я должен остановиться где-нибудь в другом месте.
— Боюсь, мистер Осборн, что это невозможно. Ваша жена… Как бы это сказать? Была довольно настойчива в этом смысле.
Трудно описать мое разочарование. Ну и скукотища! Уже через час мне показалось, что я сижу здесь тысячу лет. За всё время пребывания в центре я больше всего не любил говорить о своем пьянстве перед незнакомыми людьми во время групповой терапии. Хотя, довелось услышать несколько отпадных историй. Один тип был стоматологом в Лос-Анжелесе. Как только жена узнала о том, что её муж пьет, начала следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Тогда он слил жидкость из бачка омывателя в своем BMW, наполнил его джин-тоником, отсоединил пластиковые трубки от контактов и завел их через отверстия для вентиляции в салон. Когда хотел выпить, садился в машину, вкладывал трубку в рот, включал дворники и промывал джин-тоником себе горлышко. Всё работало отлично до тех пор, пока однажды по дороге на работу он надолго застрял в пробке и нажрался как свинья, а потом случайно высверлил пациенту дыру в башке.
Говорю вам, изобретательность алкоголиков не знает границ. Жаль только, не служит благим целям. Попробуйте сказать алкоголику: «Послушай, получишь рюмашку при условии, что ты излечишься от рака» — и через пять минут болезнь исчезнет бесследно.
Кроме групповых занятий, были индивидуальные беседы с терапевтом. Как оказалось, трудно обсуждать на трезвую голову всё то, что было во мне не так. Взять хотя бы дислекс ию или синдром дефицита внимания (понятие «гиперактивность» вошло в обиход только несколько лет спустя). Я предполагаю: это объясняло многое. Психичка сказала, что комплекс незащищенности связан с дислексией. Я не мог смириться с отказами, неудачами, давлением и самостоятельно лечил это с помощью алкоголя. Она еще сказала, что из-за недостатка образования, и осознания данного факта, мне всегда кажется, что люди пытаются обвести меня вокруг пальца, и я никому не верю. Она была права, люди меня на самом деле кидали, пока в моей жизни не появилась Шарон. Скажу по секрету, порой после кокса, у меня бывала такая паранойя, что я не верил даже собственной жене.
Психичка также поведала, что у меня есть склонность к привыканию, а значит: что бы я ни делал, всё входит в привычку. И, в довершение всего, у меня наблюдались обсессивно-компульсивные расстройства [72], благодаря чему любая ситуация в моих глазах представлялась в десять раз хуже, чем на самом деле. Я был ходячей энциклопедией психиатрических расстройств. Я был потрясен. Должно было пройти много времени, прежде чем я смог принять все это к сведению.
За всю свою взрослую жизнь я не был так надолго отрезан от алкоголя и наркоты, как тогда в «Лагере Бетти» и абстиненция меня добивала. Все проходили через такую ломку, но от этого мне не становилось легче. Сначала меня поселили в одну комнату с типом, который раньше был хозяином кегельбана, но он храпел как конь-астматик, и я попал в комнату к депрессивному гробовщику. Однажды говорю ему:
— Послушай, если у тебя депрессуха, какого хера ты сидишь в морге?
— Не знаю — отвечает. — Надо же что-то делать!
Похоронных дел мастер храпел еще громче, чем хозяин кегельбана, прямо как лось после трахеотомии [73]. Вся комната ходила ходуном. Поэтому ночи я проводил на диване в холле, где дрожал и потел.
Наконец-то Шарон приехала меня забрать. Пробыл я там шесть недель. Выглядел лучше — немного похудел — но так и не понял, в чём заключалась эта реабилитация. Я думал, что меня там вылечат, но в центре узнал только чтосо мной не так и чтоможно сделать, чтобы изменить ситуацию. Какое-то время спустя до меня дошло, что никто не даст мне эффективного лекарства, и я начал ездить в клинику выпустить пар в особо критических ситуациях. Реабилитация принесёт эффект, нужно только захотеть. Если вы действительно хотите завязать, вы не можете сказать: «Хорошо, завязываю! Хотя, может так случиться, что через неделю на свадьбе друга я выпью рюмашку». Вы должны принять решение, а потом, ежедневно следовать этому принципу. Говорить себе каждое утро: «Сегодня будет очередной день без водки». Или: без сигареты, без таблетки, без косяка — без всего, что вас убивает.
Не на что больше рассчитывать, если вы зависимый.
Первый концерт после выхода из центра Бетти Форд состоялся в Рио де Жанейро. Не успел я сесть в самолет, а уже шатался. Пока летели в Рио, я выглушил бутылку «Курвуазье» и вырубился в проходе. Шарон пыталась меня сдвинуть с места, но я нажрался вусмерть. В конце концов, она так разозлилась, что начала колоть моё бездыханное тело взятой с подноса вилкой из нержавеющей стали. Это, бля, привело меня в чувство. Но, по крайней мере, я знал, что являюсь законченным хроническим алкоголиком. Не мог дальше прикидываться, что, мол, пью для настроения или, что все у кого водится бабло, конкретно поддают. Я был болен, и эта болезнь убивала меня. Я начал задумываться: «Даже животное не прикоснется к тому, от чего ему плохо, так почему же я снова и снова попадаю в это болото?»
Мое выступление было частью десятидневного фестиваля «Rock In Rio», в котором принимали участие так же «Queen», Rod Stewart, «AC/DC» и «Yes». Билеты купили полтора миллиона человек. Город меня разочаровал. До этого мне казалось, что на каждом углу смогу увидеть «Девушку из Ипанемы» [74], но не встретил ни одной. Повсюду как крысы носились только истощенные бедные дети. Попадались или сказочно богатые люди, или бездомные. И ничего, кроме пропасти между ними, кажется, не было.
Никогда не забуду, как вовремя этой поездки познакомился с Ронни Биггсом, участником «величайшего ограбления поезда». В то время он жил в изгнании в Бразилии и вроде получал от этого кайф: Ронни утверждал, что трахнул в этой стране две с половиной тысячи девок. Но всё равно чувствовал себя, как в тюрьме, потому что тосковал по дому. Он пришел в отель в футболке с надписью: «Рио — отличное место для тех, кому нужно схорониться», но, то и дело расспрашивал меня, как выглядит Англия, есть ли еще тот или иной магазин, продается ли то или иное пиво.
