Поразительно, разве не так? Можно жить в двух шагах от соседей и ничего о них не знать.
В этот день я опоздал в школу, но мистер Джонс не требовал от меня объяснений, опаздывал я каждый день. Просто у него был повод, чтобы портить мне жизнь. Однажды утром, может даже в тот же день, когда мы нашли старушку на льду, хотя не уверен, я пришел на перекличку так поздно, что она уже заканчивалась, входили дети из другого класса. Для меня это был особый день, отец дал мне несколько металлических прутьев, унесенных с завода, чтобы я сделал из них отвертки в мастерской мистера Лэйна. Прутья были у меня в портфеле, я не мог дождаться момента, когда их достану и покажу друзьям.
Но день был испорчен, едва начавшись. Помню, стою возле учительского стола, мистер Джонс устраивает мне взбучку, а дети из другого класса рассаживаются за партами. Я чувствовал себя так глупо, что охотно провалился бы сквозь землю.
— Осборн! — верещит мистер Джонс — Ты позоришь себя и всю школу! Неси ботинок!
В классе стало так тихо, что можно было услышать как муха пёрнет.
— Но пожалуйста.
— Неси сюда ботинок, Осборн! И помни! Он должен быть самым большим, иначе я тебя так выпорю! Месяц не сможешь сидеть!
Чувствую на себе пристальные взгляды. Уж лучше бы, на хер, сдохнуть! Ребята на год старше смотрят на меня как обезьяну в зоопарке. С опущенной головой, сгорая от стыда, плетусь в другой конец класса. Кто-то подставляет мне подножку, кто-то высовывает в проход портфель, что бы я его обходил. Весь дрожу, на лице огонь. Не хочу разреветься на глазах старших, но чувствую, вот-вот расклеюсь. Подхожу к полке, выбираю ботинок. Даже не соображаю, какой из них самый большой. Подаю ботинок мистеру Джонсу, взгляд опущен в землю.
— По-твоему, это самый большой?! — орет мистер Джонс. Он шагает к шкафу, возвращается с ботинком б ольшего размера и приказывает мне наклониться.
Все взгляды устремлены на меня. Едва сдерживаю слезы, в носу уже пузырится сопля, но я утираюсь рукавом.
— Я сказал — нагнись, Осборн!
Делаю, что велят. И тогда, основательно замахнувшись, Джонс лупит меня со всей дури кроссовком 45 размера.
— Аааай!!!
Пиздец как печет! А этот хек продолжает: раз, другой. На третьем или четвертом ударе моему терпению приходит конец. Я начинаю свирепеть, меня трясет от ненависти. И когда он снова замахивается, чтобы меня треснуть, я быстро вынимаю из портфеля папины прутья и швыряю в потную жирную харю мистера Джонса. Спортсмен из меня никудышный, но за эти две секунды я мог бы застолбить за собой место в национальной сборной по крикету. Мистер Джонс отпрянул, из носа течет кровь, а до меня доходит, что я натворил. В классе галдеж. Ох, ё-моё! Смываюсь в коридор, оттуда через школьный двор, минуя ворота, мчусь на Лодж Роуд 14. Влетаю наверх, в комнату, где спит папа, пытаюсь его разбудить. И тут я разревелся.
Ну и разозлился же отец! Слава Богу, не на меня, а на мистера Джонса. Пошел туда и потребовал разговора с директором. Крик стоял на всю школу. Мистер Олдэм сказал, что он понятия не имеет о том, что мистер Джонс бьет учеников и пообещал этим вопросом заняться. Папа ответил, что лучше бы он, на хер, этим занялся.
После этого случая избиения прекратились.
В школе я не был великим Казановой. Дамы считали меня придурком, но какое-то время я встречался с одной. Джейн ходила в школу для девочек на той же улице. Я в ней души не чаял! Да еще как! Перед каждым свиданием втирал в школьном туалете мыло в волосы, чтобы прилизать их. Почему-то я думал, что так в ее глазах я выгляжу красивее. Но однажды пошел дождь, прихожу я на свиданку: голова в пене, мыло на лбу и даже в глазах. Она смотрит на меня и сразу:
— Ты что, дебил?
Удивление. Шок. Просто какой-то, на хер, облом.
Через несколько лет вижу ее возле какого-то клуба в Астоне, пьяную в стельку и начинаю удивляться, чего это я тогда так переживал.
Были еще несколько девчат, но ничего серьезного у меня с ними не было. Я быстро убедился в том, как это больно, когда объект твоих воздыханий встречается с другим парнем. Или когда с тобой встречаются ради прикола — тоже ничего смешного. Однажды я назначил встречу одной девчонке у «Crown and Cushion» в Пэрри Барр. Льет как из ведра, прихожу, как условились, на 7:30, а ее нет. Хорошо, думаю, придет через полчаса. Жду до восьми. Нет. Даю себе еще полчаса. По-прежнему никого. Кисну там часов до десяти. Потом, промокший как цуцик, возвращаюсь домой. Я тогда чувствовал себя подавленным и отвергнутым. Зато теперь рассуждаю с позиции отца: «Поздравляю, Оззи! Ты — балбес! Какой же родитель позволит пойти своей дочери на свидание со школьным товарищем в такой дождь!»
Но тогда это были лишь щенячьи нежности. Не будучи взрослым, я чувствовал себя взрослым. Когда мне было четырнадцать, пошел с одной чиксой в кино. А чтобы она убедилась, какой я крутой, решил понравиться с помощью сигарет. К тому времени я уже покуривал, но не в таких огромных количествах. На этот вечер припас пять сигарет и коробку спичек за один пенс. Ну, значит, сидим в зале, я корчу из себя взрослого, и вдруг меня бросает в холодный пот. «Бля, что за хрень?» — думаю. Отрыгиваю и чувствую во рту кислоту. Лечу что есть духу в туалет, закрываюсь в кабине и тут меня разбирает такой кашель, будто я хочу выблевать желудок. Как же херово мне было. Когда попустило, я доплелся до выхода и пошел домой. Всю дорогу блевал. С той малышкой я больше не встречался, а ей на память обо мне досталась коробка шоколадок.
По молодости со мной приключилось несколько неприятных историй, связанных с курением. Помню, однажды ночью, перед тем случаем или сразу после него, покуриваю у себя в комнате на Лодж Роуд. Бычкую, чтобы заначить немного на утро. Через несколько часов просыпаюсь от кашля. Везде дым. «Твою мать! — думаю — Спалил хату!» Но замечаю свою пепельницу возле кровати, сигарета в ней не тлеет. Я не знал, что батя пришел домой слегка поддатый и закурил в постели, но вместо того, чтобы погасить окурок, бросил его за диван. Поролон начал тлеть и коптить адским черным дымом.
Вбегаю в зал, а там захмелевший папка с кислой миной и согнувшаяся пополам от кашля мама, а лицо ее мокрое от слез.
— Джек Осборн — говорит она и заходится кашлем. — Твою дивизию, что ты наде…
В этот момент мама закашлялась так сильно, что ее вставная челюсть дословно вылетает изо рта, разбивает оконное стекло, а морозный ветер, врывающийся в дом, еще больше раздувает пламя.
Долбаный диван превратился в пионерский костер, а я уже и не знаю, смеяться мне или обосраться.
Во всяком случае, нам с папой пожар удалось погасить, а мама в это время искала свою челюсть в огороде. В доме еще несколько недель неприятно пахло.
Скажу вам по секрету, это происшествие не склонило меня завязать с курением. Я был уверен, что с сигаретой в зубах просто неотразим. Возможно, что-то в этом было, ибо несколько недель спустя, я впервые познакомился со своей рукой. Совсем недавно я открыл для себя, что мой пенис служит не только для наполнения помойного ведра и стал вытворять с ним такие чудеса, где только можно. Дрочил вдохновенно, даже спать не мог, только бы дернуть гуся. Потом, как-то раз был в пабе на танцах в Астоне. Я тогда еще не пил, в подсобке справляли чей-то день рождения или что-то в этом роде. Крутилась там одна девушка старше меня, клянусь Богом, не помню ее имени, и, по-моему, мы даже танцевали. Потом она привела меня к себе домой и трахала всю ночь напролет.
Не знаю, чем она думала, когда выбирала меня. Может, изголодалась по этому делу, а другого кандидата под рукой не было. Кто ее знает? Во всяком случае, я не жаловался. Конечно, хотелось продолжения банкета. И уже на следующий день с мыслью о добавке бегу к ней, как пес, который хочет обнюхать любимый столбик.
— Какого тебе? — наехала она со старта.
— Как насчет повторить?
— Да пошел ты!
Так закончился наш чудный роман.
