— Куда можно пройти?

Вместо ответа капитан заглянул в комнату, отметил одну подушку на смятой, незаправленной постели, прошел дальше, глянул во вторую, пустую комнату Мишеньки.

— Я думаю, нам будет удобнее на кухне, — заключил капитан, проследовав на кухню.

Скотникова в оцепенении следовала за капитаном. Он уселся на табурет, достал из портфеля лист бумаги и ручку.

— Я по поводу гражданки Филипповой. Знаете такую гражданку? — начал капитан.

— Знаю… — Скотникова все не могла взять в толк, с чем связан визит милиционера. — То есть знала…

— Что значит — знала? — вперился в нее холодным взором опер.

— Ну… Я знаю, что она… умерла. Из окна выбросилась.

— Ас чего это она выбросилась, вы не в курсе?

— Так пожар был в квартире. Она пожарных не дождалась…

— А почему был пожар? — не унимался капитан.

Нет, этот визит ничего хорошего не предвещал.

Скотникова мысленно собралась и рявкнула:

— А я откуда знаю? Я что, пожарная команда?

— Ваш муж провожал гражданку Филиппову домой… — Ванин сверился с блокнотом и назвал дату.

— Это в среду? Ну да. Он с другими партнерами телевизор ей привез…

— С кем? — удивился капитан.

— Ну… С друзьями.

— Фамилии, номера телефонов и адреса друзей?

— Я их не знаю, это друзья мужа, — перепугалась Скотникова.

— По показаниям соседки, Филиппова приехала домой поздним вечером. Откуда она привезла этот телевизор в такое время? Не из магазина, наверное?

— Я не знаю… — лихорадочно соображала Гуся. — Он мне не рассказывал. Может, она его купила, и он стоял где-нибудь… Пока кто-нибудь его не привезет, — молола она что-то совсем уж несусветное.

Очевидно, капитан был того же мнения. Потому что тяжело вздохнул и продолжил:

— Так где же все-таки ваш муж?

— Я… Я не знаю! — едва не разрыдалась Скотникова. — А в чем дело? Какие к нему претензии?

— Скажите, вашего мужа и гражданку Филиппову связывала какая-то общая деятельность? — словно не заметил ее вопроса капитан.

— Нет, — замотала головой Гуся.

— Где ваш муж работает, кстати?

— Он… работает дома. Занимается переводами.

— То есть нигде не работает?

— Я же сказала, он работает дома. Он что, попал в милицию? С ним что-нибудь случилось? Не пугайте меня!!

— А чего мне вас пугать? Я вам повестку оставлю, вот распишитесь. Муж ваш, когда вернется, пусть придет в отделение для дачи показаний по факту смерти гражданки Филипповой. Возможно, насильственной.

— Как — насильственной? Мне сказали, она сама…

— Может, сама. А может, и не сама. Экспертиза покажет. Распишитесь под протоколом и под повесткой.

Скотникова расписалась, капитан отчалил.

Закрыв за ним дверь, она рухнула кулем на стул. Что же это такое? Что получается? Милиция разыскивает ее Солечку?! Значит, обращаться к ним за помощью нельзя. Да что же за прокол с Филипповой? Нужно все это сообщить Третьяковой! Во сколько она разрешила звонить? В одиннадцать?

Было только девять. Но ослушаться приказа фюрерши Скотникова не посмела. Она бродила по квартире, не спуская глаз то со стрелок часов, то с молчащего телефона.

Услышав в десять телефонный звонок, Скотникова схватила трубку. Та отозвалась короткими гудками. Кто это? Похитители? Почему не заговорили? Толя? Ему не дали заговорить?! От всего этого можно рехнуться! Она едва дождалась одиннадцати, набрала номер мобильника Третьяковой.

— Алло? — откликнулась начальница.

— Доброе утро, это Скотникова.

— Доброе утро. Что у вас нового?

— Ко мне в восемь утра приходили из милиции! — выпалила Скотникова. — Толю ищет милиция!

— Милиция? — удивилась фюрерша.

— Да! Представляете, по поводу Филипповой! Там, видимо, что-то плохое нашли.

— Что именно?

— Он мне не сказал.

— Из какого отделения?

— Я не знаю, я не спросила.

— Когда это было?

— Что?

— Когда он приходил? — раздраженно проговорила Третьякова.

— В восемь утра. Милиционера интересовало то, что Толя провожал Филиппову домой с этим телевизором. И спрашивал, кто ее еще провожал.

— И вы сказали — кто? — ледяным голосом спросила Третьякова.

— Нет, я сказала, что не знаю. Но у них есть показания соседки… Толю подозревают в ее смерти! — Скотникова всхлипнула. — А он сам в руках бандитов!

— Так кто его похитил? У вас есть соображения?

— Я думала, что Нережко нанял кого-то. Но он сам пропал. Или повесился, я не поняла.

— Повесился? Что за дерьмо вы натащили к нам? — разъярилась фюрерша. — Все ваши приглашенные — это сплошная головная боль! Причем моя, а не ваша!

«Как это — не моя? А чьего мужа похитили?» — изумилась про себя Скотникова.

— Кто же знал? Мы же хотели как лучше… — проблеяла она вслух. — Что мне делать дальше?

— Собирайте деньги! Они вам звонили еще?

— Со вчерашнего вечера — нет. То есть с утра был звонок, но никто не заговорил. Я просто с ума схожу! Я вас умоляю, может быть, можно как-то выяснить?.. У нас ведь есть служба безопасности…

— Это у меня есть служба безопасности, а не у нас, — ледяным тоном прервала ее Третьякова. — Ладно, я подумаю, что можно сделать. Будут вам звонить, торгуйтесь, оттягивайте время. И никакой самодеятельности! Никуда не обращаться, ясно? И меня каждую минуту не дергайте! Я вам сама позвоню, ясно?

— Да, — едва выговорила Скотникова.

Отключив «трубу», Третьякова откинула одеяло, встала, накинув шелковый халат.

— Ну, что там еще? — лениво поинтересовался из постели генеральный директор Фонда, господин Коробов.

— Что, что… Скотникова, черт бы ее побрал! И ты!

— Я?

— Кто готовил устранение Филипповой? Это ведь ты у нас решаешь такие вопросы, так? — злобно сузила она глаза. — Там какой-то прокол! К толстухе мент с утра завалился, про Филиппову расспрашивал. Вернее, конкретно про телик. И про Скотникова. Ищут ее Таракана.

— Скотникова?

— Ну да. Его же похитили.

— Да что ты? Ты мне не говорила! — хохотнул Коробов.

— Когда я могла тебе сказать? В пять утра, когда ты домой заявился? Вообще, мне эта сладкая парочка надоела изрядно. Ни одного толкового клиента не привели. Нережко то ли повесился, то ли нет. Один повешенный, плюс еще одна жертва обмана… Многовато.

— Что ты нервничаешь? Сейчас дам команду, узнаем, что там по Филипповой. И про повешенного. Фу, гадости все какие-то с утра…

— Еще найдем Таракана и принесем его толстухе на блюдечке с голубой каемочкой!

— А вот с этим спешить не нужно. Пусть сама расхлебывает. Сама, сама, сама. Впредь будут тщательнее отбирать гостей. А то сами заработали, а фирма должна разбираться с проблемами, которые они нам создали? Нет уж. И вообще…

— Что? — обернулась Третьякова.

— То, — с ударением в голосе произнес Коробов.

Пока Третьякова плескалась в ванной, Коробов отдавал по телефону распоряжения:

— Выясни, какое отделение этим занимается. Быстро!

Перезвонили через пятнадцать минут. Выслушав ответ, Коробов произнес следующее:

— Пригаси ментов. Пусть не пылят пока. Бурная деятельность отменяется. Она им, впрочем, и не свойственна. Пока все. А там посмотрим.

— Все в порядке! — Он заглянул в ванную комнату.

Третьякова лежала в джакузи, пушистая пена обнажала тонкие ключицы, словно декольте воздушного бального платья.

— То есть?

— Нережко не повесился. Он пропал. Так что, может, и жив. А с Филипповой действительно прокол. Но учитывая, что Таракана похитили и вряд ли вернут, Филиппову можно будет списать на него. Ты красива! — без паузы закончил Коробов.

— Закрой дверь! Мне сегодня работать, зал держать — две тысячи народу, так что оставь меня в покое!.. — оборвала его женщина.

С утра Анна позвонила своему однокласснику-хирургу, и вопрос о переводе Валентины Ивановны в другую больницу был решен за полчаса. Анне следовало забрать маму домой и далее переместить в другое медучреждение по «скорой». Когда Аня, внутренне сжавшись, спросила о деньгах, хирург Телегин ответил, что операция, разумеется, бесплатная, но оплатить нужно будет только стоимость материалов. Какие-то импортные шунты и еще что-то. Все вместе на сумму триста восемьдесят долларов. Аня привезла из командировки четыреста. Главный по срочности вопрос — проведение операции, кажется, решался!