Ральфа не было дома пять лет. Он обожал и ненавидел секс. Любил плохих женщин, с которыми мог не беспокоиться о том, что портит им жизнь. Его похоть была окрашена ненавистью, она кололась как иголка, но он не мог остановиться. Он снимал комнату в отеле, роскошно обставленную, с кроватью, украшенной гирляндами и позолотой. Официанты молчаливо приносили шампанское мистеру Труиту и мисс Маккензи, или мисс Айронс, или мисс Кенни, или танцовщицам, или шлюхам и моделям художников.

Он думал о своем покойном брате, лежащем в могиле, и завидовал его спокойствию. Смерть, по крайней мере, положит конец ужасному желанию.

Затем Ральф отправился в Европу. Отец называл это «Wanderjahr» [2]— обычное явление для молодых людей его поколения. В Европе он вел вызывающую жизнь искушенного утонченного человека. Главными его козырями были умение говорить по-французски и способность поселиться в гостинице с женщиной, не являвшейся его женой. Он путешествовал по туманному Лондону и яркому Парижу, по картинным галереям, по скачкам и гостиным бедных аристократов. Те сводничали, предлагали ему своих напуганных дочерей, словно бронзовые часы, и смеялись над ним, стоило ему повернуться спиной. Ральфу было все равно Он мог пообедать в любом ресторане и спокойно оплатить счет.

Во Флоренции он столкнулся с Эдвардом, приятелем из Чикаго, мечтавшим стать художником. Эдвард проводил время в Уффици и в Питт, [3]делал похмельные зарисовки и предавался такому распутству, что даже Ральф был шокирован. Ральф снимал большую виллу, куда и пригласил друга. Там они пили холодное шампанское и хохотали, когда свечи роняли воск на мраморные полы. По ночам устраивали вечеринки с карточными играми и музыкой. Все участники были полностью обнажены.

Каждое утро молодые служанки на коленках соскребали с полов воск, а Эдвард и Ральф спали со шлюхами в роскошных постелях. Жизнь была бесконечным декадансом.

Иногда почти случайно Ральф заходил в церкви, щедро украшенные фресками. Он бросал взгляд на Бога, который был если не менее суровым, то куда более богатым, чем Бог его детства.

Ральф держал повара и двух садовников. У него было шесть павлинов и красивый экипаж с возницей в ливрее. На запятках его экипажа ехал еще один слуга в ливрее, обязанности которого были никому не ясны.

Эдвард знал аптеки, где суетливые люди продавали особенные таблетки, позволявшие спать сорок восемь часов кряду, так что за это время солнце дважды поднималось над куполом базилики. Друзья доставали порошки, с которыми эрекция длилась четыре часа, покупали яды в темно-синих бутылочках. Их надо было принимать в крошечных дозах. Эти средства пробуждали эйфорию, которой Ральф не ведал прежде. Каждая пора его кожи ощущала экстаз, подобный оргазму.

Деньги по-прежнему поступали без единого упрека со стороны отца. Ужас, который испытывал Ральф при наплыве желания, так и не исчез. Сердце не привыкло к боли, ненависть подстегивала его безжалостное биение. И тут он встретил прекрасную незнакомку.

Она пронеслась мимо в блестящем экипаже. Утонченная шестнадцатилетняя девушка в платье из белого муслина, с глицинией, изысканно вплетенной в черные волосы. Ральф перестал посещать аптеку. Забросил карты, переселил Эдварда со шлюхами и алкоголем в большие темные комнаты, выходившие на другую сторону реки. Он влюбился.

Его поражало то, что каждое утро он просыпался с ясной головой. Комнаты были такими же аккуратными, какими он оставлял их накануне. Ральф ел прекрасную тосканскую еду, которую приносили спокойные темноглазые слуги. Учился. Брал уроки бокса. Нанял студента из университета и каждый день по несколько часов зубрил итальянский язык, чтобы говорить с той девушкой. Он скакал верхом и охотился. Ральф решил покорить сердце прекрасной незнакомки. Выяснил ее имя — Эмилия.

Одежда его была великолепной, превосходные манеры не позволяли догадаться о его американском происхождении. Он смазывал волосы бриллиантином и пользовался одеколоном из аптеки при монастыре Санта-Мария Новелла. [4]Все это он делал на деньги которые получал из дома.

Его представили отцу Эмилии, потом ее матери Каждый предмет в гостиной говорил о старинной роскоши и культуре. Наконец ему позволили пообщаться с Эмилией. В свои двадцать пять лет Ральф был наивнее, чем эти люди в младенчестве.

Они были заурядными, безденежными, претенциозными и амбициозными в отношении своей дочери. Ральф принял их не за тех; он не знал, что многие итальянцы присваивают себе аристократические титулы. Не замечал, что у них нет денег, что своим слугам они недоплачивают. Когда он вошел в переднюю дверь, с заднего хода выбежала рассерженная портниха. Ральф не понимал, что дочь — их единственный товар, который они хотят продать подороже.

Видя перед собой изумительную красавицу, он упивался ее музыкальным голосом и чудесными манерами. После всех уроков по-итальянски он изъяснялся не лучше ребенка. Эмилия щебетала на приятном французском и комичном английском. Краснела как заря, когда он пытался заглянуть ей в глаза. Несколько месяцев она была мила, очаровательна и недоступна, словно персик на верхушке дерева.

Труит шептал ее имя, когда гулял по набережной Арно. Ему было физически больно, когда ее не было рядом, словно горели нервы. Только с ней он не был противен самому себе. Он зажигал свечи и молился о чуде — ее любви. Наконец Ральфу намекнули, что Эмилия выставлена на торги.

0на 5ыла с ним мила и бесконечно очаровательна. Ральф, так плохо разбиравшийся в чувствах, думал, что видит на ее лице свет взаимности, и поверил, что она любит его. Ее отец будет опечален разлукой с ней, но ему придется смириться, потому что она любит Ральфа, и, в конце концов, ему компенсируют эту потерю.

Ральф запросто совершал покупки. Три года он провел в серебряных подвалах и картинных галереях Европы и знал, что аристократия нелегко расстается со своим богатством. Знал также, что, в конце концов, уступает — вопрос заключается в цене.

И тогда он попросил отца прислать крупную сумму. Тот ответил, что исполнит просьбу, если сын вернется домой и займется бизнесом. Сделка состоялась. Ральф может жениться, если возьмет на себя ответственность, от которой так долго уклонялся. Для Ральфа это было счастливое решение. Он понимал: как ни длинна веревка, на которой его выпустили погулять, рано или поздно он ощутит во рту крючок, и его притащат домой.

Всю жизнь он надеялся, что ему повезет любить кого-то, с кем он поговорит о своих страхах, кто поможет от них избавиться. Эмилии он поведал свои ужасные тайны. В его венах горел огонь, сердце жег гнев, но девушка тотчас излечила его смехом и поцелуем.

«Ты увидишь, как это глупо, — успокоила она, — Никто от этого не умер».

Эмилия легко отнеслась к его словам. Ее английский состоял из поэзии и света, у нее не хватало словарного запаса для понимания такой темноты. Она знала только, что ее растили для продажи, а быть проданной Ральфу — не самый плохой вариант.

Началось ожидание ее изысканного приданого. Его прислали из Парижа, придирчиво осмотрели, несколько раз поменяли. Отец Эмилии жестко торговался буквально по каждому пустяку, не упуская ни одной мелочи. Труит получил несколько телеграмм. В первой было сказано, что его отец болен и необходимо срочно отправляться в дорогу, однако Ральф не смог. Во второй сообщалось, что отец умирает, но Ральф все ждал, когда будет готова его невеста.

«Твой отец умер», — гласила третья телеграмма. Труит второпях женился на Эмилии, сел на поезд, потом на корабль, снова на поезд, пока не явился с молодой женой на ферму. Состоялось возвращение блудного сына.

Эмилия забеременела еще до приезда в Висконсин. Ральф радовался и одновременно боялся рождения ребенка. Позже он вспоминал, как стоял на коленях возле могилы отца, рядом — Эмилия. Ее пышная жемчужно-серая парижская юбка мерцала на солнце. Лицо, такое ангельское во Флоренции, казалось слишком экзотичным на фоне плоского пейзажа.