Основное блюдо — щедрая порция риса и рагу из овощей и перепелиных яиц. Я наполняю тарелку за тарелкой, глядя в безропотные, отчаявшиеся лица. Почти все говорят «спасибо». Кое-кто даже кланяется. Еда кончается, когда в очереди стоит около 50 человек Они спокойно расходятся в стороны, хоть и прождали несколько часов под дождем. Закончив обед, все встают в новую очередь, на этот раз чтобы помыть миску и палочки и аккуратно убрать их в пластиковые контейнеры. Несколько человек помогают нам прибраться. Среди них — пожилой мужчина по имени Нисида-сан.

Он родился в 1937 году. Закончив 2 класса средней школы, он вынужден был пойти работать. Его приняли на знаменитый завод, где изготавливали динамит для угольных шахт. Он стал профсоюзным активистом, бунтовщиком, и в 23 года организовал забастовку. Когда бастующих разогнали, он понял, что попал в беду, уволился и переехал в Осаку. Затем он 2 года работал на подъемном кране, грузил в доках списанные американские автомобили. Потом его повысили, и он 15 лет проработал на погрузке холодильного оборудования.

«То были лучшие годы моей жизни, — вспоминает Нисида-сан, улыбается и качает головой. — Были и деньги, и хорошие друзья, и вдоволь саке, и чистая сухая постель… Саке и хорошая песня. Что может быть лучше».

Потом идиллия кончилась. Нисида-сан перевалило за 40, он уже не мог конкурировать с молодыми и здоровыми. Место, где он работал, контролировалось якудза, и он не получил ни выходного пособия, ни пенсии. А без домашнего адреса не получишь пособие по безработице. Поэтому Нисида-сан живет на улице, встает в 5 утра и рыщет в чужом мусоре, разыскивая алюминиевые банки.

Я прошу разрешения пойти вместе с ним. Он соглашается без колебаний.

По пути домой захожу поблагодарить Морита-сан. Говорю, что мы с Нисида-сан завтра идем собирать банки. Морита-сан предлагает найти мне переводчика и сопровождающего — ей кажется, что в такую рань на улицах небезопасно. Я тронута ее заботой.

С моим переводчиком Асао мы встречаемся на станции метро. Я согласилась приютить его на ночь. Асао 32 года, а он все еще студент. У него черные зубы и привычка выкуривать 4 пачки в день.

Свой путь домой решаю срезать и иду через торговый центр. Асао резко останавливается у винной лавки.

«У тебя есть алкоголь?» — спрашивает он.

Пытаюсь вспомнить. «Кажется, есть пиво».

«Сколько бутылок?»

«Одна».

«Большая?»

«Маленькая».

Он заходит в магазин и хватает с полки бутылку саке. Я предлагаю заплатить. Тогда он берет вторую и 6 банок пива. «Иначе не засну», — объясняет он.

Я устраиваю его поудобнее в гостиной, убедительно прошу не курить в доме и решаю немножко посидеть рядом для приличия. Асао открывает окна, включает телевизор и обогреватель на полную мощность.

Сам Асао называет себя марксистом, но при этом говорит, что больше всего в жизни хочет заработать побольше денег. Я спрашиваю, в чем выражаются его марксистские увлечения, и он бормочет что-то про студенческие демонстрации, а потом быстро меняет тему. Его цель — устроить студенческую революцию, как в Америке 1960-х, только главное при этом не попасть в переделку.

«А пока вот изучаю акупунктуру по вечерам», — возвращается на землю Асао.

Получив лицензию, он должен будет отработать 2 года, а после этого уедет в Никарагуа и присоединится к армии запатистов [49]. А еще он хочет выучить много языков и иметь собственный кабинет, где смогут бегать его дети, пока он лечит благодарных пациентов. Жену он хочет любящую, но независимую. После свадьбы и рождения детей она должна продолжать работать. Тогда у них всегда будет доход.

«А кто будет смотреть за детьми?» — спрашиваю я.

«Она, — раздраженно отвечает он. — Поэтому я и говорю, что мне нужна любящая жена».

А еще Асао хочет, чтобы она была активисткой, и при этом показывает на меня. «Такой, как ты», — заявляет он.

По странному совпадению меньше недели назад он расстался с девушкой.

«Что случилось?» — не могу сдержаться я.

«Я не мог заниматься с ней сексом», — отвечает он.

Я резко меняю тему.

Асао жил у своей девушки в качестве гостя, а теперь ему придется переехать в общежитие, делить комнату с 6 другими студентами и платить за это 230 долларов в месяц. Ему это совсем не нравится.

Я спускаюсь на кухню и готовлю Асао ужин. Потом сижу и смотрю, как он ест. В жизни не видела, чтобы человек так хлюпал. Я не смогла бы так свинячить даже под дулом пистолета. Асао прихлебывает пиво, гладит себя по животу и зажигает сигарету. Оставляю его наедине с телевизором и бутылкой саке.

В предрассветной темноте встречаемся с Нисида-сан на станции метро. У него есть расписание на истрепанном клочке бумаги, где написано, в каком квартале сегодня выставляют мусор. К рулю велосипеда привязана мягкая игрушечка — медведь панда. На багажнике — грязная желтая сумка с одеждой и прочим скарбом; зонтик и велосипедный насос крепко привязаны к раме. Есть еще шкафчик на вокзале, но чтобы достать или положить вещи, нужно каждый раз платить 4 доллара, поэтому он редко туда ходит. От холода защищают белые перчатки и поношенная серая куртка с меховым капюшоном Нисида-сан выглядит так, будто только что принял душ, — выдают только заспанные глаза. Ему не терпится поскорее начать.

Мы едва поспеваем за его велосипедом. Он точно знает, в какое время хозяева того или иного дома выносят мусор. В некоторых домах банки на переработку вообще не сдают — и Нисида-сан просто проносится мимо. Он усердно крутит педали, тормозит без предупреждения и пинает мусорные мешки. Пинать нужно, чтобы услышать, есть ли внутри алюминиевые банки. Проверив мешки на звук, Нисида-сан наклоняется и проверяет на ощупь: алюминий мягко хрустит в руках. Если внутри больше одной или двух банок, он слезает с велосипеда, развязывает мешок, достает банки, аккуратно завязывает узел, чтобы мусор, не дай бог, не просыпался, и едет дальше. К моему удивлению, алюминиевых банок очень мало. Кажется, японцы действительно больше любят чай — зеленый или ячменный — и спортивный напиток с малоаппетитным названием «Pocari Sweat» [50]. «Соса-Сolа» и «Рерsi» здесь не жалуют.

Мы кружим по кварталу, следуя известной лишь Нисида-сан запутанной схеме. Оказывается, по мусору о жителях домов можно очень многое выяснить: у кого была вечеринка, кто много пьет, что люди выбрасывают и отправляют в переработку. Нисида-сан знает, кто из местных выгуливает собаку перед завтраком, кто недавно поссорился, чьи дети тайком курят и по ночам убегают из дома. Он первым замечает, что кто-то из соседей купил машину, и знает, на какую именно электричку спешит вот этот служащий. Пусть бездомных держат за невидимок, но сами они не слепы.

Но и у нас есть глаза. Дважды за свой обход Нисида-сан останавливается, когда ему кажется, что никто не смотрит, и покупает в автомате стаканчик саке. Два быстрых глотка — и стакана как не бывало. Одна пятая часть дневного дохода. А ведь он еще даже не завтракал.

К 9:30 велосипед уже еле едет под тяжестью банок. По обе стороны багажника и руля привязаны черные и желтые пакеты. Наконец Нисида-сан замедляет ход. Теперь можно спокойно поговорить.

Оказывается, в Кюсю у него есть сестра и брат. Брат был плотником, он на 6 лет старше Нисида и сейчас уже, наверное, на пенсии. Сестра замужем за служащим. Они не виделись почти 20 лет. Сам Нисида-сан не был женат, детей у него нет.

«А если бы вы встретили женщину и полюбили ее, женились бы?»

Он качает головой. «У меня нет средств, чтобы обеспечить семью. Да и работа нестабильная». Нисида-сан смотрит на меня.

«По части брака мы с вами схожи, — без малейшей злобы замечает он. — И у вас, и у меня шансов маловато».

«А если бы у вас были дети, какое напутствие вы бы дали им в жизни?»

Он отвечает уверенно, не раздумывая. «Гордиться своей работой. Быть честным человеком».