Намбанозначает красный перец, ибуси— дым, пары. Ямабуси запечатывают двери и окна храма и кидают в большие жаровни смесь острого перца и рисовой шелухи. Комната мгновенно пропитывается голубоватым дымом, который жжет нос и глаза и создает почти неконтролируемое удушье. Этот ритуал — симуляция смерти, таким образом послушников готовят к перерождению в природном мире. Дым также отпугивает комаров, отбивает неприятный тельный залах и не дает уснуть. Слишком рьяные приверженцы культа могут упасть и потерять сознание.

Двери распахиваются без предупреждения, и новички вываливают на улицу. Вокруг них клубится пар. Ямабуси стоят, согнувшись пополам, по щекам текут слезы; они кашляют, выплевывая клубы перечного дыма, точно отравившись слезоточивым газом. Это испытание им предстоит проходить 2 раза за вечер до конца похода. Неудивительно, что курение здесь не под запретом!

Новички возвращаются в храм, и тут появляется Ямагути-сан. Томо соглашается перевести мои вопросы, чтобы я могла получить точный ответ.

«Почему эти люди хотят стать ямабуси?» — послушно переводит он.

Ямагути пускается в пространные объяснения. Томо внимательно слушает, время от времени прерывая настоятеля для уточнений. Через 20 минут я дергаю его за рукав и прошу, чтобы он наконец перевел.

«Они хотят понять смысл жизни», — отвечает Томо.

«И все?!» — недоумеваю я.

«Остальное не важно — всего лишь детали».

Позднее, в нашем кемпинге, я достаю блокнот и спрашиваю Томо, не хочет ли он рассказать поподробнее об этих маловажных деталях Оказывается, он уже ничего не помнит. Когда я прошу его в. будущем переводить хотя бы каждое второе предложение, он тут же обижается и агрессивно заявляет, что я считаю его неудачником. Я в отчаянии иду на попятную. Нет, это я, и только я виновата в том, что не владею японским в совершенстве; в будущем клянусь быть более осторожной. Через час костер гаснет, а Томо все еще щетинится, как морской еж Мы доедаем ужин и ложимся спать.

Новички по-прежнему страдают от усталости и голода, но теперь они хоть догадались брать с собой воду и уже не падают так часто, карабкаясь со скалы на скалу. Я поражаюсь их быстроте и выносливости, а они, в свою очередь, тому, что я не отстаю, хоть и тащу на себе кучу тяжелого оборудования и рюкзак. Томо обижается, что ямабуси меня часто хвалят.

Послушников уже не интересует еда и сон, и они наконец начали присматриваться друг к другу. Пот, грязь и нескончаемые тяжелые дни сплотили их. Их уже не заботят знакомство по всем правилам и обмен визитными карточками. Они обращаются друг к другу по имени, а не званию, и используют неофициальную разновидность японского — обычно ею пользуются лишь друзья детства. Даже цвет помпонов, показатель статуса в иерархии ямабуси, уже не кажется таким важным, как несколько дней назад.

Среди послушников сформировались группки в зависимости от увлечений и уровня физической подготовленности. В нашу компанию попали профессор из университета Нагойя, моряк, массажист, 2 бизнесмена, производитель строительных лесов и профессиональный игрок в патинко [38]. Есть среди нас и музыканты, они любят идти впереди. Спускаясь с горы, поют рок-н-ролл, а на подъеме, запыхавшись, диско. А есть и клика адептов-ямабуси (все до одного новички): они следуют всем правилам буквально и следят, чтобы остальные делали то же самое. Стоит мне задать вопрос, как они затыкают мне рот, им явно не нравится, что я ошиваюсь рядом. Самые младшие послушники носят с собой мази и бинты, каждый вечер забинтовывают колени и щиколотки и на следующий день гордо демонстрируют свои ранения, точно военные награды. А есть один умственно отсталый — человечек неопределенного возраста от 35 до 60. Бесхитростный, как ребенок, вечно забывает тонкин или какие-либо другие вещи. Я не понимаю ни слова из того, что он лопочет. Когда мы останавливаемся в живописном месте, он часто раскидывает руки и громко кричит от восторга. Мне он нравится больше всех.

Постепенно знакомлюсь с новичками поближе, и они включают меня в свои разговоры. Оказывается, все они стали ямабуси по разным причинам. Кто-то хочет стать поближе к природе, кого-то привлекает строгая дисциплина. Один из послушников просто увидел поход ямабуси по телевизору и захотел участвовать. У другого есть дочка, родившаяся здоровой несмотря на проблемы во внутриутробном развитии. Теперь каждый год он совершает ритуал в знак благодарности. Один старичок робко признается, что в ямабуси его отправила жена, чтобы выдворить из дому. А толстощекий парень уныло взирает на свой обед из рисовых шариков с уксусом и говорит, что решил таким образом похудеть.

К моему удивлению, хоть среди ямабуси немало буддистских и синтоистских священников, из религиозных побуждений в походе участвует лишь 1 из 5 послушников. Большинство же недавно вышли на пенсию и попросту не знают, что делать дальше. 40 лет они жили только работой, поднимались рано, чтобы успеть на электричку, а вернувшись домой, сразу шли спать. Им было некогда общаться с детьми, а теперь детям некогда общаться с ними. Для жен они не более чем мебель, с которой нужно иногда вытирать пыль

Один из новичков вышел на пенсию неделю назад. Работать он начал в 21 год. Каждый день дорога на службу отнимала у него 2 часа и 34 минуты. Я мысленно подсчитываю: 5 дней в неделю, 50 недель в год, 39 лет…

«Вы провели в электричке двадцать пять тысяч часов, — говорю я. — Это же почти… три года, круглые сутки».

Он вдруг притихает. Я оставляю его в покое.

На четвертые сутки профессиональный игрок признается, что присоединился к ямабуси, чтобы излечиться от игровой зависимости.

Патинко— это нечто среднее между пинболом и слот-машиной. Бросаешь монетку и смотришь, как крупные шарики преодолевают лабиринты и отскакивают от рычажков. Когда нужный шарик попадает в лузу, запускается цифровая слот-машина Если выпала выигрышная комбинация, игрока награждают новыми шариками. На исход игры повлиять невозможно, и шансы чаще всего не на стороне игрока.

«Как же можно заработать на такой игре?» — недоумеваю я.

«Такая система была не всегда, — поясняет мой собеседник, — 20 лет назад игра была полностью ручной. Даже специальные служащие стояли позади автомата и заливали шарики обратно. После закрытия заведения кугуси(механики) подкручивали рычажки, чтобы слегка изменить выигрышные шансы».

К разговору с интересом присоединяются другие послушники Дело в том, что в Японии патинко — что-то вроде общенациональной мании. Наверняка присутствующие здесь и сами провели немало времени, приклеившись к автомату.

«Профессиональные игроки, — продолжает мой новый друг, — обычно из бывших кугуси. Они умеют „читать" положение рычажков и маневрировать ими перед игрой. Однако недавно все автоматы заменили на цифровые, и теперь есть только один способ выиграть — продеть в щель струну от рояля или использовать специально настроенный сотовый телефон, чтобы перехитрить компьютер и открыть „ворота". Честным способом уже не заработать», — сокрушается игрок. И тем не менее он просиживает перед автоматом с полудня до глубокой ночи, 7 дней в неделю. Патинко съедает все пенсионные сбережения.

«Если вы уже знаете, что выиграть нельзя, зачем же вы туда ходите?» — тихо спрашиваю я.

«Альтернатива, — так же тихо отвечает он, — еще хуже».

Послушники согласно кивают. «Не дома же сидеть», — спокойно говорит один.

«Но почему вы не встречаетесь с друзьями, коллегами?»

«С ними надо держать лицо».

«Для патинко ничего не требуется, — объясняет один из новичков. — Никакого напряжения, мыслей, ответственности. Проще, чем смотреть сериал, который видел уже сотню раз. В залах игровых автоматов специально приглушают свет и включают невыносимо громкую музыку, чтобы помешать общению. Поэтому мы и ходим туда, чтобы ни на кого не обращать внимания».