Итак, проснувшись в тиши лесов, я отправился писать письмо своим ближним, которые в результате осуществления моей отшельнической мечты стали дальними, по крайней мере в пошлом географическом значении этого слова, а посему я и принялся за эпистолярный труд, чтобы эту дальность несколько сгладить.

Не успел я написать пару первых слов о том, как замечательно мне живется вдали от бед хищной цивилизации, как до меня донесся душераздирающий крик моей жены.

– Медведь! Медведь! Медведь!

Грешным делом я подумал, что к нам во двор снова забрел медведь. Мы никогда его не видели, но следы его присутствия были очевидны. Летом он разорил осиное гнездо, а потом даже порвал противомоскитную сетку на задней двери, видимо, ломясь ночью в дом.

Я совершенно забыл, что большую часть моей семейной жизни меня называли «Медведь». Ну, кличка у меня такая сформировалась. Я жену тоже всегда называл «Медведь», и таким образом мы словно бы обменивались позывными. Я с детства обожал плюшевых мишек и поэтому прозвище Медведь мне очень нравилось.

Поселившись в лесах, мы были вынуждены отказаться от этого милого прозвища. Ибо каждый раз, когда оно звучало, мы не знали, действительно ли мы зовем друг друга, или на нашу собственность снова позарился настоящий медведь – животное страшное, недоброе и весьма опасное, что бы там ни врало наше министерство природных ресурсов, запретившее весеннюю охоту на медведей, и таким образом полностью распустившее этих лесных громил. Так я потерял свою милую кличку… Теперь меня зовут «Мишкин-мартышкин», что звучит не то чтобы мелковато, но как-то несерьезно, что ли… А термин «медведь» приобрел в нашем доме оборонное значение, а когда речь идет о безопасности – уже не до шуток, и никакие разночтения и двусмысленности недопустимы.

Иногда буквально стада медведей нападают на местные помойки, и присмиревшим выбрасывателям мусора приходится терпеливо ждать, запершись в автомашинах, когда же этот медвежий пир в стиле сафари придет к концу.

Итак, крик «Медведь» меня очень обеспокоил. Я бросил письмо и побежал на зов. По дороге я вспомнил, что на дворе зима и вроде бы все медведи должны спать. Но мое стремительно паникующее воображение рисовало мне картины отвратительного медведя-шатуна, пробудившегося от зимней спячки где-то поблизости и теперь рвущегося к нам в дом.

Ружья у нас нет. Точнее, есть, но ненастоящее. Я всегда боялся всякого рода оружия, и даже хлебный нож всегда стараюсь спрятать от греха подальше, поэтому домочадцам подчас приходится рвать хлеб руками, как во времена нашего Спасителя… «Ешьте от Плоти моей… Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие». Моя бы воля, я предпочел бы Евангелие от Винни-Пуха… Ну, не в этом дело.

Примчавшись к стеклянной двери, ведущей на задний двор, который, совершенно без ограды, плавно перетекал в дикий лес, я не обнаружил никакого медведя. На снегу лежала окровавленная туша оленя, а немного поодаль, прячась среди деревьев, проглядывали силуэты двух или трех волков.

– Вот тебе, тудыть его, белое безмолвие… – выругался я. – А где медведь-то?

– Какой медведь? – с ужасом спросила жена.

– Ну, ты же кричала: «Медведь! Медведь! Медведь!»

– Так это я тебя звала…

Разобравшись, что, слава богу, на нас напали всего лишь волки, мы стали громко кричать и махать руками. Волки неохотно ретировались, но было ясно, что они твердо решили вернуться. Ну, представьте себе: вы бегаете в стае босиком по снегу и все время хотите есть. Тут вам попался приличный обед, а вас позвали к телефону, и жаркое остывает. Как бы вы себя чувствовали?

Когда волки пропали из вида, мы вышли во двор и осмотрели тушу. Брюхо оленя было вспорото, снег вокруг был весь в крови. Мы переглянулись. Что делать?

– Ты видела, как это случилось? – спросил я.

– Я выглянула в окно и увидела оленя, стремительно несущегося по двору. Он подпрыгивал, как птица, над землей, а волки пытались повиснуть на нем, пока он не оступился…

Следы на снегу ярко подтверждали случившееся. Олень делал гигантские прыжки, но это ему не помогло.

Я решил позвонить соседу Джиму, чей дом стоял в небольшом отдалении. Джим – типичный канадец шотландского происхождения. Всю жизнь болтался без особого занятия, потом, под пятьдесят, закончил университет и стал психологом. Теперь он перебивается случайными заработками, работая по вызову в местной больнице, где в его обязанности входит успокаивать родственников свежеусопших пациентов. В противовес этому роду занятий он обладает ползучей жизнерадостностью (не путать с живучей ползучестью) и язвительной приветливостью. Кроме того, Джим – прирожденный бунтарь шестидесятых. Он плюет на государство и выращивает коноплю, а также имеет ружье и стреляет в любую живность, забредающую к нему во двор, без оглядки на охотничье сезоны и лицензии.

Поскольку психология прокормить его не в состоянии, Джим ведет жизнь совершенно естественную и независимую. У него всё свое – дрова, дом, сработанный собственными руками, кленовый сироп… Короче, настоящий житель этого сурового края. Впрочем, близость к природе не мешает ему быть идеалистом-социалистом, что и является основой его обычных споров со мной, отъявленным мелким эксплуататором.

Я лихорадочно набрал телефон Джима. Он, к счастью, сразу поднял трубку и незамедлительно вызвался явиться на подмогу. Я думал, он явится с ружьем, но он явился с супругой, что вряд ли могло компенсировать его невооруженность. Однако было видно, что Джим волков не боится, а ружье он, видимо, не взял, чтобы подчеркнуть свое бесстрашие, что ли… Поди разберись в глубинах его седой канадской души!

Джим подошел своей упруго-пружинистой походкой и деловито осмотрел тушу.

– Вы хотите оставить мясо себе? – вежливо поинтересовался он.

Меня стошнило от вопроса, и я бурно запротестовал, энергично отмахиваясь руками в варежках детсадовского покроя. Туша пребывала в полусъеденном виде и, скорее, годилась для съемки фильма ужасов, чем для кухни.

– Может быть, вы возьмете мясо себе? – с надеждой спросил я.

Джим подумал и покачал головой так, будто он и взял бы, да у него этого мяса полно и просто хранить негде. Мне показалось, что он просто постеснялся. Припомнил наши долгие вечерние разговоры под кружечку пива о философии Гёте и мой подарок – английское издание «Фауста»… Дело в том, что если принимаешься за свое образование, когда тебе под пятьдесят, нередко случаются провалы, и «Фауст» удивительным образом как раз и угодил в такой провал в образовании Джима. Я посчитал своим долгом его восполнить и купил ему книгу. Джим был польщен…

– Ну, поскольку вы решили оставить оленя природе, наверное, вам нужно избавиться от туши, – серьезно рассудил Джим. В английской культуре принято со знанием дела проговаривать очевидности. Нередко это доходит до абсурда. Потом Джим подумал еще немного и добавил:

– Так это оставлять нельзя, а то к вечеру у вас соберется вся хищная часть леса. Если вы не собираетесь снимать фильм в стиле «Из жизни волков», нам стоит поторопиться.

С этим я не мог не согласиться и выразил свою поддержку интернациональным возгласом: «Угу!»

– Однако сюда на грузовике не подъедешь… Придется волочить тушу по снегу… А волочить ее нельзя, а то кровь размажется по всему двору и, опять же, привлечет хищников…

– Ну? – поддержал разговор я.

– Я схожу за куском фанеры, мы затащим на нее тушу и отволочем к грузовику, – по-прежнему деловито промолвил Джим, однако не сдвинулся с места.

– Ага! – поддержал я его благородное намерение.

– Я возьму грузовик у зятя, – сообщил Джим, – у него старый «форд».

– Ну да! – поддакнул я, не зная, как подвигнуть соседа к действию. Вот-вот из школы должны были вернуться дети, и мне не хотелось, чтобы пред их невинными очами, уставшими от школьных уроков, предстал еще один урок, который на этот раз взялась преподать нам безжалостная природа.

Джим продолжал стоять, разглядывая тушу оленя. Наконец его супруга, маленькая субтильная Джоана, шлепнула Джима по плечу: