До чего же они хороши. Ни у кого так здорово, как у Дюрера, не получается. Даже у меня.

Внезапно Марвин понял, что не хочет больше никого копировать. Ни за что. Ему вдруг ужасно захотелось нарисовать что-то свое.

— Я теперь вижу детали, которых раньше даже не замечала, — восторженно сказала Кристина. — Посмотрите, какой у Умеренности решительный подбородок. А как Справедливость держит руку! Такое впечатление, что рисунки между собой разговаривают.

— Они должны висеть вместе, — улыбнулся ей Карл. — Совершенно очевидно, что так и было задумано.

— На этой стене они неплохо вместе смотрятся. — Миссис Помпадей любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. — Джеймс, почему бы тебе самому не нарисовать несколько миниатюр, вроде этих. Может чудно получиться. У него талант, вы же знаете, — доверительным шепотом сообщила она Кристине.

— Конечно, знаю. — И Кристина ласково улыбнулась мальчику.

У него и впрямь есть талант, только не тот, что вам кажется,подумал про себя Марвин.

— Выставка уже привлекла внимание к Дюреру, — продолжала Кристина. — Это очевидно. Сегодня у нас посетителей — как никогда. Десятки звонков от представителей прессы. О возвращении рисунков рассказали в новостях по всему миру. Мне кажется, Дюрер теперь получит заслуженное признание.

Пока остальные любовались рисунками, Джеймс потянул Кристину за руку.

— А что с Денни? — тревожно спросил мальчик. — Полиция его нашла?

Кристина покачала головой.

— Они установили наблюдение за аэропортами в Германии. Но пока без толку.

— Думаете, его поймают?

— Не знаю, Джеймс, — прикусила губу Кристина.

— Надеюсь, не поймают. Он мне нравится, этот Денни.

— Мне тоже, — вздохнула Кристина.

— Как вы думаете, он очень на меня злится? — серьезные глаза мальчика смотрели с тревогой.

— Да нет, Джеймс, — решительно ответила Кристина. — По правде сказать, ему, наверно, даже легче стало. Конечно, получилось совсем не так, как он задумал, но все уже позади.

Она пристально вглядывалась в миниатюры на стене.

— Сам знаешь, наверно: раз солжешь, а потом приходится придумывать следующую ложь, за ней еще одну — только чтобы первая наружу не выплыла. А когда тебя разоблачили, стыдно ужасно, но в каком-то смысле даже легче становится… понимаешь? Потому что лгать больше не надо. Конечно, лучше бы и не начинать, но что теперь поделаешь. Зато все кончено — будто ничего не было.

— Ага, — задумчиво кивнул мальчик, а чуть-чуть погодя добавил: — Я понимаю.

Марвин знал, что он думает о своих рисунках. Нелегко увиливать от бесконечных обсуждений на тему его, Джеймса, художественного дара. Когда же наконец закончится эта ложь?

— Я думаю, что в душе Денни тебе благодарен, — продолжала Кристина. — Ну, может, сейчас пока нет, но потом точно поймет, что все обернулось к лучшему.

— А мы его еще когда-нибудь увидим?

— Не знаю, — задумалась Кристина. — Он совершил серьезное преступление. Если вернется в Соединенные Штаты, его сразу же арестуют. Агенты ФБР разговаривали с немецкой полицией, они пытаются разобраться, причастен ли Денни к остальным кражам.

Джеймс прикусил губу.

— Ужасно не хочется, чтобы он в тюрьму попал.

— Я понимаю, — кивнула Кристина.

— Великолепная выставка, ничего не скажешь, — вмешалась в разговор подошедшая миссис Помпадей. — Но у нас зарезервирован столик в этом, знаете, маленьком французском ресторанчике около Бродвея, на Восемьдесят шестой улице. Нам пора идти, мисс Балкони, очень приятно было познакомиться.

— Мне тоже, — ответила Кристина. — Спасибо за вашего замечательного сына! Не знаю, что бы я без него делала.

— Я уверена, Джеймсу ваши уроки пошли на пользу. Такую возможность грех упускать.

— Не знаю, вряд ли я его многому смогла научить, — с сомнением в голосе пробормотала Кристина.

Она повела их по длинной лестнице на первый этаж, и, пока мистер и миссис Помпадей спускали вниз коляску с Уильямом, заговорила с Карлом:

— Спасибо, вы нам так помогли. Я ужасно рада, что познакомилась с вами обоими.

— А мы разве больше не увидимся? — сокрушенно спросил Джеймс. Марвин тоже был страшно разочарован. Ему даже в голову не приходило, что они навсегда прощаются с Кристиной.

— Конечно, увидимся, если вы захотите. Я всегда буду вам рада. — Она дотронулась до плеча Карла.

Тот поглядел на девушку и едва заметно покраснел. Как похоже на Джеймса, подумал Марвин: он тоже краснеет, когда смущается.

— Мы могли бы как-нибудь вместе выпить кофе, если вы не против, — неуверенно начал Карл.

— С удовольствием, — кивнула Кристина.

— Отлично, тогда я вам позвоню! — И Карл повел Джеймса вниз по лестнице.

Когда они вышли из музея, Карл наклонился и поцеловал сына в макушку:

— Я тебя люблю.

— Ага, пап, и я тебя.

— Увидимся в среду, да?

— Мы еще посмотрим, Карл, будет ли у Джеймса время, — прервала его миссис Помпадей. — Ему же рисовать надо.

Джеймс скривился, а отец взглянул на него с сочувствием и ласково потрепал по волосам.

— Ничего, это мы потом обсудим.

Карл ушел, а миссис Помпадей подозвала такси. Рыдающий Уильям, пытаясь вывернуться из прогулочной коляски, корчился и бил ногами по подножке.

— Проголодался, мой маленький? — ворковала мама. — Мы уже идем.

Она вынула малыша из коляски, вручила его супругу и позвала старшего сына:

— Джеймс, положи коляску в багажник.

Джеймс сложил коляску и протянул таксисту. Марвин почувствовал, что мальчик на мгновенье замешкался. Еще ничего не понимая разумом, но уже предчувствуя беду, Марвин застыл. Нет, Джеймс, нет!

Джеймс вытянул правую руку, и она оказалась под крышкой багажника как раз в ту минуту, когда водитель с треском ее захлопнул.

Леденящий душу глухой звук. Тяжелая металлическая крышка багажника на что-то обрушивается. Что это? Там же ничего не должно быть… Страшный крик.

Джеймс отпрянул, всхлипывая от боли и поддерживая правую руку левой.

Нет, нет, нет,стучало у Марвина в голове.

— Джеймс! — это уже закричала миссис Помпадей.

Шедевр

Через несколько дней, солнечным зимним утром Марвин выполз из дома и обнаружил за мусорным ведром маленький листок с неровным черным крестиком. Вот и хорошо, он давно Джеймса не видел. С того сумасшедшего дня, когда они неслись на такси в больницу и Джеймс храбро пытался сдерживать слезы. Мать и отчим взволнованно обвиняли самих себя и друг друга в том, что попросили Джеймса положить коляску в багажник. («А что, если рука никогда не заживет? Вдруг он больше не сможет рисовать? Я никогда себе этого не прощу, никогда!» — рыдала миссис Помпадей.) В больнице куртку отбросили в сторону, и Марвину пришлось изо всех сил цепляться за рукав, пока Джеймса осматривали и делали ему рентгеновский снимок. Потом мальчику наложили гипс, а миссис Помпадей тревожно спрашивала то одного доктора, то другого:

— Это ведь не навсегда?

— Перелом сложный, — ответил один из врачей. — Мы назначим ему физиотерапию. Не волнуйтесь, до свадьбы заживет.

— Нет, нет, вы не понимаете, — не успокаивалась миссис Помпадей. — Мой сын — настоящий талант, он рисует такие замечательные миниатюрные картинки…

— Поживем — увидим, — оборвал ее доктор. — Посмотрим, как будет срастаться кость.

Вернувшись домой, Марвин никак не мог отделаться от воспоминаний о страшной сцене на улице. А вдруг Джеймс это нарочно? Наверняка не скажешь. Когда он все рассказал Маме и Папе, те пришли в ужас.

— Конечно, не нарочно, — убежденно возразила Мама. — Джеймс никогда бы так не сделал.

— Да и кто знает, что будет с рукой, — добавил Папа. — Рисование рисованием, но как насчет бейсбола? Вдруг он не сможет в бейсбол играть, даже писать не сможет? Джеймс умный мальчик, он не стал бы так рисковать.