До меня мигом дошло, что это такое. Цирк-зоопарк, здесь лежал пулеметчик, и броня «триста второго» оказалась измазанной продуктами разложения его мертвого тела. В подтверждение этого я почувствовал запах. Ветер на мгновение стих, как бы специально предоставляя мне возможность окунуться в океан тошнотворных испарений.

Черт побери, как быстро сейчас трудятся гнилостные бактерии! Словно весь воздух нашей планеты для них – благодатная питательная среда. Остается лишь дождаться, когда в него впрыснут катализатор под названием «смерть». Вот тут-то и начинается пир!

Я вздрогнул, будто каждой клеточкой почувствовал присутствие смертоносных микроорганизмов. Победить их нелегко. Да какое там нелегко? Практически невозможно! Существует лишь одно средство – повернуть время вспять, возродить нашу планету. Как когда-то говорил мистер Крайчек в одной из своих пропагандистских речей: «…согретая солнцем, вычищенная соленым морским ветром, напоенная ароматом целебных трав…» Хорошо сказал, мерзавец! Все это так и представилось. За все это сразу захотелось бороться.

Проклиная себя за преступное промедление, я ринулся ко второй бронированной дверце. Распахнул ее и сиганул вниз. Во время этого чересчур резвого спуска ударился боком о край люка. Боль в еще не до конца сросшихся ребрах заставила меня изогнуться и мелко задрожать. Скрипя зубами, я перетерпел приступ и уже более осторожно полез в водительское отделение.

Внутри БТРа я почувствовал себя дома. Это был мой мир, на сто процентов понятный, проверенный и надежный, согретый жаром мотора, продезинфицированный металлом, напоенный целебным ароматом пороха и солярки. В этом мире богом был я, и он крутился в ту сторону, в которую я пожелаю, жил по установленным мною законам.

Законы были немудреные, но требовали четкого и неукоснительного исполнения. Именно повинуясь им, я и стал действовать, готовя двигатель к пуску. Перво-наперво переключился на правый топливный бак. Насколько я помнил, он был залит под завязку, в то время как в левом уже почти ничего не оставалось. Решил, что окончательно осушу его как-нибудь потом, когда момент будет не столь ответственным. После этого подключил аккумуляторные батареи и генераторы. Не забыл прокачать топливную систему ручным топливоподкачивающим насосом и только после этого, поудобней устроившись в водительском кресле, выжал до отказа педали сцепления и подачи топлива.

Когда я, протянув руку, нажимал на кнопку стартера, то словно совершал магический ритуал, заклинал холодную мертвую материю, вызывал ее к жизни. Двигатель должен запуститься. Он не может не запуститься, ведь этого требует полковник Ветров – человек, который своими руками перебирал его, весь, до последнего винтика, холил и лелеял, как арабского жеребца за миллион баксов.

Стартер крутил нормально, но дизель молчал. Только после отведенных инструкцией пятнадцати секунд в цилиндрах послышался шум первых вспышек. Конечно, логично было бы не насиловать далее машину, а обождать минуту-другую и уже затем повторить попытку, но в меня вдруг вселился страх. Показалось, что если я не запущу мотор сейчас, то не запущу его никогда. Именно поэтому палец уверенно продолжал давить и давить на небольшую круглую кнопку.

– Заводись, родная! – буквально молил я.

Где-то на тридцатой секунде, когда, подчинившись разуму, я все же решил прекратить издевательство над техникой, на смену ритмичному стрекотанию стартера наконец пришло басистое, с некоторой простуженной хрипотцой, рычание.

Фух, порядок! Из моей груди вырвался вздох облегчения. Благодаря за службу, я погладил БТР по приборной панели. Когда двигатель прогрелся выше сорока градусов, пару раз надавил на педаль газа, вслушиваясь, как он набирает обороты. Вроде все нормально. Вот теперь настало время выяснить, не отвалятся ли колеса при первом же рывке.

Прежде чем коснуться рычага переключения передач, я развернулся на сиденье, запустил руку в прикрепленную за спинкой сумку и вытянул оттуда старый танкистский шлемофон. Новый пропал вместе со всеми остальными вещами, когда я гостил у кентавров, а вот этот, хранившийся только потому, что было жалко выкинуть, уцелел. Я надел шлемофон и тут же ощутил, какая мягкая и приятная у него подкладка, как она отдает легким запахом курева и тройного одеколона. Сразу почувствовал себя малость поспокойней и вместе с тем порешительней. Наверное, это свойство всех старых, верой и правдой служивших нам вещей. Слышал когда-то, что спортсмены на самые ответственные старты старались надевать свою старую «боевую» форму. Она не только не давит и не жмет, она придает уверенность, напоминает, что месяцы тренировок не прошли даром, что ты готов, что ты это можешь.

Вот как раз сейчас именно такой случай. Старт ответственней некуда. И тебе, уважаемый Максим Григорьевич, придется продемонстрировать все свое мастерство.

– Хватит тянуть! – приказал я себе. – Поехали!

Я включил заднюю передачу и аккуратно попытался стронуться с места. Машина дернулась, но так и осталась стоять. Кроме скрежета трущихся о резину и броню кирпичей, других звуков слышно не было, ничего не хрустнуло, не затрещало. Неплохо для начала. С души свалился огромный камень. Надежная торсионная подвеска выдержала выпавшие на ее долю испытания. Ну, а если такая великолепная машина цела и исправна, то грех не использовать все ее замечательные возможности.

Во время следующего предпринятого мной отчаянного рывка БТР ревел мотором и судорожно крутил проскальзывающими колесами, но с места почти не двигался. Еще одна, третья попытка оказалась ненамного удачнее предыдущих. Что-то не пускало, что-то надежно держало машину в каменной ловушке.

Именно когда я раздумывал об этом, в люк над моей головой настойчиво забарабанили. Я привстал и открыл крышку. Ну, конечно же, это был Леший.

– Ты чего остановился?! – прокричал подполковник. – Давай! Осыпаются ведь! Вон, уже полморды освободил. Даже крышки смотровых люков теперь можно открыть.

Я немедленно последовал совету приятеля и открыл крышки. В кабину тут же ворвался дневной свет. Однако от него я даже не зажмурился. Странные фокусы выкидывают мои глаза. А может, дело вовсе не в глазах? Может, дело в самом свете? Он уже не такой яркий, и это первый звонок, первый намек на приближающиеся сумерки.

– Андрюха, держись! – прокричал я и вновь заставил мотор взреветь.

На этот раз я применил новую методу. То рвал вперед, то сдавал назад, пытаясь раскачать, расшатать машину, словно это был ржавый гвоздь, плотно засевший в старой доске. Что из этого выходило, было видно плохо, но наблюдатель у меня над головой все подначивал и подначивал:

– Давай-давай! Кажись, получается! Еще чуток, и пойдет!

Цирк-зоопарк, ну когда же пойдет? Я злился на БТР, на Лешего и на самого себя.

– Пошла, родимая! – вдруг завопил Загребельный. – Поддай газку, Максим!

Я так и сделал. Мотор взревел как сумасшедший, бронетранспортер заходил ходуном, снаружи послышался оглушительный грохот, визг и скрежет. Что там происходило, я так и не понял, но только баррикада впереди начала удаляться. Машина, покачиваясь, медленно отползала назад.

Глядя на два вдрызг разорванных колеса, я сокрушенно покачал головой.

– Кто ж знал, что там железобетонные балки, да еще и арматура из них торчит? – пожал плечами сконфуженный Леший. – И когда только эту дрянь успели туда скинуть? Я, по крайней мере, не видел.

– Бой был, – напомнил я. – Ты что, сильно обращал внимание, из чего строили баррикаду?

– Вообще не обращал, – признался Загребельный.

– Так чего ж треплешься тогда?

– Сказать-то чего-то надо. Отмазаться. А то ты сейчас на меня с кулаками кинешься.

– Не кинусь, – пообещал я. – Самому думать надо было, когда этот скрежет пошел. Может, тогда бы только одним колесом поплатились.

– На двух доедем? – поинтересовался мой приятель.

– Зачем же на двух? – я почесал в затылке. – Переставлю одно с левого борта. По три получится с каждой стороны. На трех доедем.