Крис рассказывал мне про призрака весь день – в час по чайной ложке, урывками. А кое-чего он мне вообще не рассказал, я уверена, и теперь я ломаю себе голову, почему и чего именно.
Он сказал, что в первую ночь вдруг проснулся от испуга – решил, будто забыл задуть свечу. Но потом он понял, что это светит в окно уличный фонарь. На фоне окна было видно очертание человека, он стоял, ссутулившись, спиной к Крису. Похоже, человек рылся в одном из стеллажей.
– Ну, я его окликнул, – сказал Крис.
– Страшно было? – спросила я. При одной мысли об этом у меня сердце прямо бухало.
– Конечно было, просто сначала я подумал, будто это грабитель, – ответил Крис. – Я сел и вспомнил, как много людей убили, когда они вспугивали грабителя, и решил притвориться, будто сплю с пистолетом под подушкой. Ну и сказал: «Руки вверх и медленно повернитесь». Он развернулся и как вылупится на меня. Вид у него был совершенно потрясенный – по-моему, он вообще не ожидал никого тут застать, – вот мы и таращились друг на друга некоторое время. Тут я уже сообразил, что он не грабитель. Не то выражение лица. Ну, то есть чокнутое, конечно, но не грабительское. Еще я почему-то сразу понял, что он потерял что-то нужное и теперь ищет, поскольку оно должно быть в этой комнате. Тогда я спросил: «Что вы потеряли?» – а он не ответил. Сделал такое лицо, будто сейчас заговорит, но не заговорил.
Крис сказал, он даже тогда не понял, что этот человек – призрак. Сначала он заявил, будто до него это дошло вообще только на следующее утро, когда он сказал мне, что у него призрак в комнате. А потом поправил сам себя: нет, кажется, он это понял, когда человек только собрался повернуться. В комнате было потустороннее ощущение, сказал он. По том опять стал сам себя поправлять. Наверное, призраки – такая штука, что, когда их видишь, в голове все путается. Крис еще сказал, что начал удивляться сразу, как заметил, что на человеке такой странный темно-зеленый плащ, весь изодранный и в грязи.
Когда Крис дорассказал до этого места, мы уже зашли по пляжу далеко-далеко, мимо всех лодок, сложенных на бетонном откосе, почти до самого Кренберийского утеса. Мы посмотрели снизу вверх на огромный, высокий розоватый утес. Он был даже немного похож на дом – весь зарос плющом. Наверху было видно дыру в плюще и немного нового ограждения. Тут мы оба почему-то стали очень рассудительные.
Крис сказал:
– Некоторые скалы внизу видны даже в прилив. – Да, но была же ночь, – ответила я. – Машину заметили только утром.
Тогда Крису стало интересно, как достали машину. Он решил, ее выволокли вверх по утесу на лебедке. Я сказала, что было бы проще поставить ее на плот и подплыть к бетонной набережной.
– Или отбуксировать ее по песку в отлив, – согласился Крис. – Бедная старенькая машинка.
После этого мы повернули и пошли обратно через город. Я все думала о машине. Я же знала ее как свои пять пальцев. Это была наша семейная машина, пока полгода назад папа не увез на ней во Францию даму по имени Верена Бланд и не позвонил сказать, что не вернется. Интересно, думала я, осталось ли еще пятно на заднем сиденье, где я раздавила коленкой яйцо, когда подралась с Крисом. Может, морская вода выводит пятна от яиц? И тут я опять вспомнила про роман, который оставила в тайничке над радио. Все смыто морской водой. Мне было противно думать, что в машине теперь пахнет морем и ржавчиной. Там всегда пахло по-особенному. Однажды папа случайно сунулся в чужую машину и понял, что она чужая, именно по запаху. Крис никогда не ладил с папой. А я всегда ладила – когда папа не был в очень уж мерзком на строении.
– Когда же ты понял, что это призрак? – спросила я.
– Да наверное, только под конец, – ответил Крис. – Он ничего не сказал, лишь улыбнулся – такой, знаешь, классной, обалденной улыбкой, хитрющей-прехитрющей. А пока я думал, что тут смешного, вдруг смотрю – а сквозь него видно книжки на полках и он вроде бы тает.
«Итак, у нас уже четыре разные версии», – подумала я.
– А тебе не было страшно?
– Да нет, не особенно, – сказал Крис. – Он мне вообще-то понравился.
– Он приходит каждую ночь?
– Да, – кивнул Крис. – Я каждый раз спрашиваю, что ему нужно, а он вроде бы собирается сказать – но не говорит.
Ветрено было и среди домов – кремовых домов, розовых домов, высоких серых домов со скрипевшими на ветру вывесками «Полупансион», – и песок все стелился по мостовой, словно потоки воды.
Утром в городе было шаром покати, но тут мы ста ли везде натыкаться на разных миссис Ктототам. Первой мы увидели Бениту Уоллинс, она вытряхивала коврик на крыльце очередного «Полупансиона» – пуфф, пуфф.
– Привет, мои дорогие! – прокричала она. Потом появилась Коринна Уэст – она вышла из-за угла с корзиной для покупок, еще через улицу – Сельма Тидмарш с шарфом на голове, а потом, за следующим углом, Энн Хэвершем с собачкой. И каждый раз: «Здравствуйте, как поживаете? Как здоровье вашей тетушки?»
– Этак тетушка Мария запросто сможет проследить наш маршрут, – заметила я. – Ну или Элейн. Сколько их еще осталось?
– Девять, – ответил Крис. – Она рассказывает про тринадцать миссис Ктототам. Я вчера, пока она болтала, читал книжку и считал про себя.
– Только если считать мисс Фелпс и Лавинию, – уточнила я. – А что ей сказала мисс Фелпс, что она так злится? Она тебе не говорила?
– Нет. Наверное, «Хватит долдонить, тоска берет», – отозвался Крис. – Слушай, давай сядем на автобус и уедем отсюда, а?
Оказалось, автобусы не будут ходить еще целый месяц. Мы пошли на вокзал и спросили там. Носильщик в огромных резиновых сапогах сказал нам, что сейчас не сезон, но можно сесть на поезд до узловой станции Айтам, и тут выяснилось, что у нас не хватит денег на билеты. И мы пошли по тропинке, которая начиналась у стоянки возле вокзала, через бурые вспаханные поля к лесу.
– По-моему, на следующий день после этого я заметил, какой грязный у него плащ, – сказал Крис, глядя на вспаханную землю. Вот так он и говорил про призрака – по капельке. – А светится, похоже, он сам. Я поставил эксперимент. Вчера пошел спать без свечки – вообще ничего видно не было, еле кровать разглядел.
– Ты что, каждый раз просыпаешься? – спросила я.
– Первые две ночи – да. Вчера решил не спать, хотел застать, как он появляется. – Крис зевнул. – Слышал, как пробило три, а потом, наверное, отрубился. И тут раз – и он уже здесь, а примерно когда он стал исчезать, пробило четыре.
Ланч мы устроили в лесу. Там было хорошо – много невысоких деревцев, и все наклонились в одну сторону из-за ветра с моря. Их всю жизнь так гнуло, что теперь у них у всех стволы одинаково скрюченные. От этого лес выглядит будто шествие гоблинов, и стоит углубиться в эти гоблинские деревца, как открытые поля вокруг уже не видны. Поэтому мы едва не заблудились.
– Что он ищет, этот призрак? – спросила я. Точно помню, это было за ланчем, – когда я говорила, то слышала, как скрипят скрюченные деревца, – и еще помню опавшие листья под коленями, холодные и чистые, словно звериный нос.
– А мне, думаешь, не интересно? – сказал Крис. – Я все книжки перерыл на этом стеллаже. Вынимал, глядел за них – вдруг у призрака не хватает сил их передвигать? – но ничего там нету, только стенка.
– Может, это книга? – предположила я. – Там нет книжек под названием «Знаменитые привидения» или «Кренберийские мертвецы» – чтобы можно было догадаться, кто он такой?
– Куда там! – махнул рукой Крис. – Собрание сочинений Бальзака, собрание сочинений Вальтера Скотта, сборник Рескина и полное собрание сочинений Джозефа Конрада. – Он немного подумал, а деревья немного поскрипели, и потом сказал: – По-моему, призрак насылает на меня страшные сны, только я их потом не помню.
– А еще говоришь, он тебе нравится! – закричала я, вздрогнув.
– Он же не виноват, что они мне снятся, – сказал Крис. – Видела бы ты его – сама бы поняла. Пожалела бы его. Это же ты у нас добренькая, а не я.
Мне и так уже жалко призрака – не лежится ему, бедному, потому что он что-то потерял и приходится каждую ночь вставать из могилы и идти искать. Вот мне и стало интересно, давно ли это с ним. Я спросила Криса, не догадался ли он по одежде призрака, когда именно тот умер, но Крис ответил, что не сумел ее толком рассмотреть.
