— Я не… я не…

— Мы должны это сделать, Алек, Может быть, там есть телефон.

— Но…

— А что ещёмы можем сделать? — В её голосе начинало звучать нетерпение. — Снова вернуться на дорогу? Для чего? Ты сам сказал — мы всё равно никуда не приедем.

Алек съёжился. Казалось, из его тела выпал скелет. Он чувствовал правду в том, что сказала Дел, и он чувствовал что-то ещё. Не важно, сколько времени они ехали вперёд — в итоге они всегда оказывались в Торндейле.

Может быть, для этого была какая-то причина?

— Подождите… Подождите минуту, — сказал Росс. — Одну минуту. Что вы делаете? Что всё это значит? — Всё это время Росс вёл себя так тихо, что Алек забыл о его присутствии. Вероятно, как до него это делал Крис, Росс боролся с силами. Немыслимого, стараясь осознать тот факт, что законы физики больше не работали. — Мы сказали, что сразу же вернёмся назад, — возразил он. — Мы не можем ехать куда-то ещё.

— Мы сказали, что нас не будет около часа. — Дел быстро кивнула Алеку, который повернул ключ в замке зажигания. — В лучшем случае прошло пятнадцать минут.

— Но куда вы едете? — требовательно спросил Росс.

— В Торндейл. В то место… ну, где всё произошло.

— Туда, где стреляли?

Дел резко развернулась на своём сиденье, чтобы посмотреть ему в глаза. Старая, потрёпанная кожаная обивка громко заскрипела под ней.

— Если туда не едет полиция, Росс, кто-тодолжен всё проверить. Возможно, там остались живые люди.

— Не верю, что ты говоришь серьёзно.

— У нас есть ружьё и собака. При первом же признаке опасности мы уберёмся оттуда.

— Не думаю, что это разумно, — напыщенно произнёс Росс, но с него крупными каплями стекал пот. Алек это видел — Мы не знаем, что случилось. Мы даже не знаем, говорит ли мистер, мистер…

— Маллер, — без всякого выражения договорил Алек.

— …говорит ли мистер Маллер правду.

— Какого чёрта! — Алек был сыт по горло этим слепым предубеждением против него. — Если тебе что-то не нравится, приятель, то можешь выходить из машины, а на обратном пути мы тебя подберём!

— Я попросил бы вас, мистер Маллер, не разговаривать со мной таким тоном.

— Ладно, ладно, ребята. — Казалось, что их перепалка доставляла Дел удовольствие; в её голосе звучало веселье, а на лице была улыбка. — Ведите себя хорошо, иначе мы развернёмся и отправимся домой.

— Сейчас не время для шуток, миссис Диган! — огрызнулся Росс.

— Ты прав, — согласилась Дел. — Не время. И мы не можем позволить себе заниматься ерундой. — Она внезапно посерьёзнела. — Послушай, Росс, у меня осталось мало бензина. На здешних фермах всегда можно найти бензин. Так что если на этой ферме нет телефона, по крайней мере, там есть бензин. Может быть, еда. Мы должны думать о будущем, Росс.

— Верно. — Алек был поражён разумностью аргумента Дел. — Мы на самом деле могли бы взять это с собой, так? То есть, одолжить.

— Могли бы.

— Если в нас не начнут стрелять, — пробормотал Росс.

— Если в нас начнут стрелять, мы сразу же повернём назад, — заверила его Дел. — Но какой смысл возвращаться к остальным сейчас, чтобы потом снова направиться в Торндейл? Потому что я считаю, что нам всё равно придётся это сделать, когда у нас кончатся запасы еды. Не говоряуже о том, что мы понапрасну потратим бензин, катаясь взад-вперёд.

— Кто-нибудь обязательно проедет мимо… — начал Росс, но Дел прервала его.

— Да, может быть, — сказала она. — Но я никогда не ждала того, чтобы другие люди вытаскивали меня из неприятностей, в которых я оказалась сама.

Они с Россом не отрывали глаз друг от друга; посмотрев на них, Алек увидел вызов во взгляде Дел и то, как Росс уступил. Никто не посмеет обвинить Росса в слабости.

— Ладно… это твоя машина, — наконец, угрюмо сказал он. — Но всё равно должно быть какое-то объяснение…

— Да, да, знаю. — Дел снова повернулась лицом к ветровому стеклу. — Поехали, Алек. Почему мы до сих пор стоим? Только зря тратим топливо!

Алек послушно дёрнул рычаг переключения передач. Надавив на педаль газа, которая проваливалась у него под ногой, он снова вывел «форд» на дорогу.

Сделав это, он молча помолился.

Они выезжали поздно, потому что прошлой ночью Джорджи приняла снотворное. Ее постоянно требовалась помощь таблеток, чтобы отойти ко сну, но даже тогда она ворочалась, стонала и бормотала Эмброуз и сам не очень хорошо спал после знакомства с Джорджи, но он ничего не мог с этим поделать. Он был очарован ею, привязан к ней, несмотря на все дурные предчувствия. Он чувствовал приятное возбуждение, даже когда она приводила его в ужас. Может быть, старое изречение было правдой — может быть, противоположности действительнопритягиваются каким-то непостижимым, подсознательным образом — потому что Джорджи и Эмброуз не могли ещё больше отличаться друг от друга. Она курила даже в кровати, небрежно стряхивая пепел прямо на смятые простыни. От её кожи, волос, рта постоянно пало сигаретным дымом. Казалось, её совершенно не волновал тот факт, что Эмброуз страдал астмой. Она открывала настежь все окна и предоставляла сквозняку позаботиться обо всём остальном. Иногда она предпринимала попытки не выдыхать дым в его сторону и делала это в сторону двери или кондиционера, но ей определённо не хотелось позволять его проблемам со здоровьем мешать её удовольствию. У неё была красивая кожа, белая и нежная; хрупкое телосложение, изящные руки, узкие ступни. Её полные губы часто складывались в недовольную гримасу, а глаза немного сужались к уголкам. Несмотря на растрёпанные волосы, выкрашенные в жгуче-чёрный цвет, ядовитые цвета губной помады, вздёрнутый нос, пятна от никотина и агрессивный стиль в одежде, который она предпочитала, Джорджи всё равно была «крошкой». Такой вердикт вынес ей брат Эмброуза. Том на их последнем семейном сборе, когда весь клан Скейлзов праздновал день рождения Тома. Эмброуз вспомнил, что Джорджи появилась на этом семейном торжестве в трико и кожаном корсете. Её постоянно просили не курить в доме его родителей, она громко посмеялась над произведением известного художника, переведённого на обои «Зоффани», и она забрала с собой банку соли для ванны с экстрактом миндаля перед тем, как уйти. Её оправданием этому вопиющему воровству было то, что «никто с такой кучей денег не заметит пропажи чёртовой соли для ванны». Она оскорбила каждого члена интеллигентной семьи Эмброуза, и он чувствовал тайный восторг, уговаривая её вести себя прилично.

Правда была в том, что он наслаждался ужасом своих родителей. По его мнению, они слишком часто навязывали всем свой стиль жизни, и небольшая встряска им не повредит. Сам Эмброуз сделал всё, что от него требовалось: до смешного высокие результаты в школе, бесконечные часы учёбы, выдающиеся результаты экзаменов, диплом юриста, работа на каникулах в офисе своего отца. Он всегда был чисто выбрит и опрятно одет. Он никогда не забывал дни рождения и не упускал случая осведомиться о здоровье своей бабушки. Он усиленно трудился младшим сотрудником крупной адвокатской фирмы, работая сверхурочно — иногда по выходным — и тратил заработанные тяжёлым трудом деньги на дорогие костюмы и посещения тренажёрного зала. Он был разумным, безупречным, ответственным во всех отношениях — кроме одного.

Познакомившись с Джорджи в доме одного друга, изучавшего режиссуру в университете, он смог косвенно давать выход своим разрушительным наклонностям, наслаждаясь тревогой своих родителей и уклоняясь от ответственности за все беды, которые она несла. Никто и никогда не винил Эмброуза. Да и как они могли бы это сделать? Джорджи была неуправляемой, как силы природы. Эмброуз просто следовал по её следам, очевидно, не в силах противостоять её сексуальности, — интеллигентный, хорошо воспитанный выпускник дорогой частной школы, который явно не подходил беспечной и ненасытной Джорджи.

Это был союз, заключённый на небесах, как казалось Эмброузу. Джорджи втягивала его во всевозможные сомнительные вечеринки; она делала всё, чтобы шокировать людей, вплоть до публичного раздевания; она говорила на таком языке, от которого покраснел бы даже байкер, и она устраивала грандиозные скандалы в магазинах и барах, но она была восхитительно податливой в постели. Эмброуз знал, что думали люди об их сексуальной жизни, но они сильно ошибались. Именно Эмброуз выступал лидером в их самые интимные моменты, хотя на вечеринках он никогда не бросался в глаза. Иногда он едва сдерживал смех, замечая взгляды, которые бросали его друзья. Он улыбался при мысли о наручниках с выгравированной надписью, которые она подарила ему на день рождения.